Россия: народ и империя, 1552–1917 - Джеффри Хоскинг
Не довольствуясь только этим, на доходы от издательской деятельности он открыл благотворительные школы, в которых дети должны были «воспитываться в благочестии и готовиться к дальнейшей учёбе ради себя самих и Отечества».
Позднее, во время неурожая 1787 года, Новиков собрал средства для распределения зерна в сотне голодающих деревень и таким образом использовал масонскую сеть для основания первых благотворительных ассоциаций, не находящихся под эгидой церкви.
К середине 1780-х годов отношение Екатерины к деятельности Новикова изменилось, отчасти из-за того, что при всём светском мировосприятии императрица считала православную веру одним из столпов общественного порядка. Она приняла решение запретить публикацию не одобренных церковью религиозных трудов. Ещё более важным стало то, что к тому времени Новиков превратился в главную фигуру среди московских розенкрейцеров, известных связями с прусским двором, состоявшим во враждебных отношениях с Россией, и пытавшихся завербовать в свои ряды Великого князя Павла.
Во всех обществах секретность и элитный характер масонов вызывали недовольство и подозрения, что в действительности те представляют собой лишь организацию, помогающую своим членам попасть на высокие должности. В России всё это дополнялось и неодобрительным отношением к их зарубежным связям, особенно после Французской революции 1789 года, в причастности к которой обвиняли розенкрейцеров. Да и сама Екатерина, возведённая на трон благодаря заговору и боявшаяся потерять власть таким же образом, видела в их деятельности потенциальную угрозу своему положению. Как говорят русские: у страха глаза велики.
Екатерина подозревала Павла в организации заговора, вдохновляемого прусским двором, с целью её свержения, и подозрения императрицы как бы подтверждались фактом участия Павла в деятельности хорошо финансируемого тайного общества, имеющего связи с Пруссией и занимающегося оккультизмом. Жертвой подозрений императрицы стал Новиков: его обвинили в ереси и изменнических отношениях с враждебными России иностранцами и без суда приговорили к пятнадцати годам заключения в Шлиссельбургской крепости. От столь горькой участи Новикова спас только приход к власти Павла.
Этот случай стал проверкой способности имперской России построить собственное гражданское общество. Стремление Новикова к знаниям и культуре, к благосостоянию простых людей отражало официально провозглашённую цель Российского государства. Его сатира, несомненно, больно задевающая некоторых чиновников, не противоречила собственному желанию императрицы управлять честно и эффективно. Даже в религиозных трудах Новикова можно усмотреть попытку по-новому интерпретировать православное учение, сделав его приемлемым для современной аудитории, воспитанной на интеллектуальном наследии Просветительства, — кстати, он страстно выступал против французских атеистов. Но попытка воплотить официальные идеи неофициальными методами, через независимое книгоиздание и использование существующих общественных институтов в конце концов навлекла на него подозрения и государства, и церкви. Фискалы снова взяли верх над теми идеалами, которым, как предполагалось, были призваны содействовать.
Другим дворянином, слишком серьёзно воспринявшим официально провозглашённые ценности и навлёкшим на себя неприятности, стал Александр Радищев, получивший образование в Пажеском корпусе, где научился не только изысканным манерам, но и приобрёл настоящие знания. Молодым человеком Радищев был отобран Екатериной для продолжения учёбы в Лейпцигском университете, где — согласно инструкции императрицы — должен был изучить «латынь, немецкий и, если возможно, славянские языки… философию, историю и особенно естественное и всеобщее право и законы Российской империи».
По-настоящему же Радищев впитал в себя немецкую, пиетистскую форму европейского Просветительства, снабдившую его теоретической и духовной основой для гражданской этики.
Там же Радищев получил наглядный урок того, что в Российском государстве такая этика не соблюдалась: надзиратель, сопровождавший группу, присвоил деньги, предназначенные для содержания студентов, и, пользуясь своим положением, подавил все жалобы. Таким образом, Радищев получил двойное образование, позитивное и негативное, и имел возможность сравнить идеалы и реальность российского государства.
Этот урок получил подтверждение уже в ближайшее время по возвращении домой, когда его назначили в Сенат для расследования случаев злоупотребления властью (Радищев имел связи с масонскими ложами, но сам, насколько известно, не являлся членом ни одной из них). Постепенно он пришёл к такому заключению: хотя монархическое правление оправданно, его следует умерить разделением властей и главенством закона. Свой взгляд на гражданское общество и патриотизм Радищев изложил в статье «Что есть сын Отечества». Рабы, категорично утверждал он, не могут быть «сынами Отечества». В праве на это звание Радищев отказал и тем, кто пользуется высоким положением в корыстных целях и подавляет подчинённых. Настоящий патриот являет пример аристократических добродетелей — честности, благородства и честолюбия, — сочетающихся с неаристократическими — благонравием и любовью к ближним.
Наиболее важное произведение Радищева, «Путешествие из Петербурга в Москву», было издано в 1790 году анонимно. «Сентиментальное путешествие» становится обвинительным актом порокам российского общества: рекрутской системе, коррупции, пьянству, проституции, суевериям и крепостному праву, как нравственному злу и тормозу экономики. Нападки на самодержавие содержатся в прилагаемой «Оде вольности». В ней Радищев предупреждает об опасности как тирании, так и крестьянского бунта, когда «ударит набат» и «разрушительные силы зверства вырвутся на волю с ужасной быстротой».
Радищев вовсе не защищал крестьянское восстание, а только предупреждал о нём, что вполне понятно (после восстания Пугачёва прошло всего лишь два десятилетия). Идеал Радищева не революция, а правовое общество, «Путешествие» не только предупреждение, но и призыв. Радищев расходился с Екатериной во взглядах на естественное право. Императрица считала источником права высшую власть, а он считал его присущим природе вещей. В этом Радищев следовал традиции, которая на Западе зародилась ещё в Римской империи, но в России только-только начинала.
Необычная и оригинальная книга сразу же стала известна всей столице. Екатерина, встревоженная Французской революцией, была не в том настроении, чтобы сдержанно отреагировать на её появление, и приказала найти анонимного автора. Радищева арестовали, заточили в Петропавловскую крепость, лишили дворянства, обвинили в подстрекательстве к бунту и приговорили к смертной казни. Позднее приговор изменили на десятилетнюю ссылку в Сибирь, из которой Радищева вернул Павел.
Новиков и Радищев были относительно изолированными фигурами, но культурные и образовательные инициативы Елизаветы и Екатерины II постепенно привели к появлению слоя грамотных, начитанных и праздных людей, причём эта тенденция охватила не только столичные города, но и провинциальные центры.
Показательно в этом отношении положение в Московском университете. После открытия в 1755 году, в течение первого полувека университет завоевал репутацию не только центра учёности, но и места, где учение
