Россия: народ и империя, 1552–1917 - Джеффри Хоскинг
Так и оказалось. В XVIII и начале XIX века прибалтийские немцы занимали множество важных руководящих постов. Особенно заметным их присутствие было на дипломатической и военной службе, где всегда в избытке присутствовали Ливены, Палены, Бекендорфы, Клейнмихели, Мейендорфы, Нейдгарды, Врангели и Ренненкампфы. Одной из самых характерных фигур являлся граф Нессельроде, который на протяжении двадцати лет представлял интересы России, с трудом говоря по-русски. В середине XIX века Третье Отделение, тайную полицию Николая I, называли не иначе, как «немецким отделением». Рассказывают, что когда Александр I предложил наградить генерала Ермолова, героя Кавказской войны и основателя города Грозного, тот ответил: «Я хотел бы быть выдвинутым в ранг немца».
Прибалтийские дворяне отвечали на подобное отношение ревностным служением империи или, по крайней мере, императору. Это вполне понятно, принимая во внимание их положение. Проживая среди враждебно настроенных эстонских и латышских крестьян, прибалтийские немцы при другом правителе вряд ли могли рассчитывать на сохранение не только привилегий, но и самих поместий. Отказ от единства с Германией, личная преданность царю и самоотверженное служение многонациональной империи дали им уверенность и стабильность. Российская империя привлекала немцев не только из Прибалтики, но даже из самой Германии, так как давала гораздо больше возможностей проявить свои умения и таланты в области управления, чем любое мелкое германское княжество. В некотором смысле, для прибалтийских немцев Россия стала чем-то вроде обширного полигона для авантюр. По крайней мере, так считали многие русские… и им это не нравилось.
Возможно, именно по этой причине, когда русские пытаются определить свой национальный характер, то выражают его в характеристиках, прямо противоположных немецким. Русские считают себя тёплыми, гуманными, непринуждёнными, несобранными, но способными к делам, требующим духа общности, единства; немцы же в их представлении выглядят равнодушными, безликими, сдержанными, дисциплинированными и приверженцами бюрократических методов. В действительности, как это понял Кропоткин, контраст заключен в самих русских и отражает противоречие между мирской и государственной концепциями общества и поведения, между неформальным мирским сходом и рационалистским светским государством.
Один из ранних случаев антинемецкой реакции произошёл в конце правления императрицы Анны. В то время, согласно данным исследователей, около 30% старших офицеров являлись нерусскими. Особенно заметны были фигуры немцев Остермана, Миниха и Бирона. Их отстранение от власти и высылка, происшедшие в 1741 году при императрице Елизавете, вызвали волну национального ликования. Архимандрит Кирилл заявил: «Святой Дух явил нам дух Великого Петра в его дочери: он помог ей вырвать отцовский скипетр из рук чужестранцев и освободить дворян и народ от беззаконий, которые они претерпели от их германских господ».
Здесь мы видим весьма важный момент, связанный с новой формулировкой русского национального самосознания: её символом становится тот самый император Пётр I, который всячески боролся с тем, что прежде считалось святым и обязательным для каждого русского, в том числе делал это с помощью немцев. В этом смысле Елизавету по праву можно считать его дочерью: выслав самых одиозных немцев, она продолжала назначать других своими советниками, полагая, что среди коренных русских столь компетентных просто нет. Подобная ситуация, когда неприязнь к немцам сочеталась с опорой на них, сохранялась, по меньшей мере, до середины XIX века.
Экономическое положение
Экономическое положение дворянства отражало двусмысленность их социального положения. На протяжении XVIII века многие дворяне получили землю и крепостных крестьян от монархов, нуждавшихся в их помощи и службе государству. Ресурсы, находившиеся в распоряжении дворян, теоретически позволяли многим стать крупными предпринимателями и приступить к важнейшей для страны задаче мобилизации природных богатств. Однако официальные обязанности и зависимость от отсталых крестьянских хозяйств не предоставляли шанса воспользоваться этими преимуществами.
Во второй половине XVIII века, благодаря аннексии огромных и плодородных территорий на юге, российская экономика развивалась динамично. Зерно экспортировали через Чёрное море; новые возможности давало выращивание таких культур, как табак и сахарная свёкла. Значительная часть земель была отдана в распоряжение дворян с правом переселять на них крестьян; кроме того, дворянство получило незаселённые степи и леса, принадлежавшие государству. Отмена в 1753 году внутренних пошлин способствовала большей региональной специализации, в результате чего на севере получила развитие несельскохозяйственная деятельность, а на юге выросла торговля продовольствием, в связи с чем на севере помещики стремились перевести своих крестьян на оброк, а на юге предпочитали барщину.
Однако экономическая структура помещичьих хозяйств изменилась незначительно и недостаточно для того, чтобы воспользоваться новой экономической ситуацией. Поместье могло быть большим, но техника обработки земли оставалась прежней, отсталой, крестьянской. Помещик обычно был новым человеком для деревни, а его земля перемежалась с крестьянскими полосками. Такая «чересполосица» отражала разное качество земли: если бы помещик собрал все свои владения в единый участок, то получил бы или очень плохую землю, или очень хорошую, что вызвало бы упадок крестьянских хозяйств, от которых он зависел.
Поэтому помещик вёл совершенно крестьянское хозяйство, характеризующееся тем же севооборотом, тем же пастбищным циклом, теми же орудиями труда и той же технологией. Если крестьяне работали на барщине, хозяин даже не предоставлял им инструменты и семена. В таком положении ожидать каких-то изменений или нововведений не приходилось. Все дела с крестьянами помещик вёл через своих представителей, приказчика или управляющего, которые, в свою очередь, обращались к старостам, избранным самими крестьянами. От их отношений зависело многое. Некоторым помещикам удавалось регулярно добиваться избрания своих кандидатов, но во многих деревнях сельские жители проводили собственных избранников, и управляющие обычно не противодействовали им: «Их, конечно, можно заменить, но смысла в этом нет». И помещик, и управляющий настолько зависели от влияния общинных властей, что предпочитали иметь избранным человека, пользующегося доверием крестьян.
Таким образом, крестьяне имели своеобразное право вето на нововведения. Кроме того, помещики обычно ничего не понимали в бухгалтерии и не могли отличить производительные расходы от непроизводительных, как не могли определить те аспекты хозяйства, которые могли бы обеспечить получение прибыли. Чаще всего их интересовал лишь доход, а это далеко не всегда равнозначно прибыли. Помещикам было легче увеличить давление на крестьян, продать часть владений или взять в банке заём.
Государство, не желавшее
