Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
М.М. Стасюлевич, либеральный профессор-историк (будущий издатель и редактор «Вестника Европы»), сообщал тогда же в письме из Петербурга, что общество видит существующую якобы связь между пожарами и программой «Молодой России»[548].
Обвинения по адресу революционеров и студентов в причастности к пожарам получили при прямом поощрении и участии правительства широкое распространение как среди темного и невежественного петербургского мещанства, так и среди буржуазно-либеральной интеллигенции, либеральных помещиков, большинство которых совершенно скатилось к оправданию реакционной политики правительства. Эту версию настойчиво поддерживали и многие газеты.
Более чем через два месяца после пожаров Кавелин в письме к Герцену продолжал безапелляционно утверждать: «Что пожары в связи с прокламациями – в этом нет теперь ни малейшего сомнения»[549]. Поддерживая своим авторитетом дикие обвинения и подозрения против революционеров и всей радикальной молодежи, либеральные вожди играли на руку правительству и прямо содействовали тому повороту от либерализма, от сочувствия всяким реформам к поддержке самой разнузданной реакции, который проделывали в этот момент значительные круги привилегированного общества. Именно с этого времени становится особенно влиятельным московский журналист М.Н. Катков, открывший в своем «Русском вестнике» грязный, клеветнический поход против Герцена и «Колокола», чем привлек к себе «милостивое» внимание самого Александра II. Реакционная роль Каткова еще более возрастает в связи с восстанием в Польше (1863 г.). О Каткове писал впоследствии В.И. Ленин: «Либеральный, сочувствующий английской буржуазии и английской конституции, помещик Катков во время первого демократического подъема в России (начало 60-х годов XIX века) повернул к национализму, шовинизму и бешеному черносотенству»[550].
Правительство торопилось в самых широких размерах использовать «благоприятный момент» для усиления борьбы с революционным движением. Министр внутренних дел Валуев писал позднее в своем «всеподданнейшем» отчете, что опустошительные пожары «послужили поводом к принятию новых мер для ограждения общественной безопасности и вместе с тем произвели сильное нравственное впечатление не только на жителей столицы, но и на всю Россию». В это время, по его словам, «совершился первый благоприятный переворот в общественном мнении»: затихли похвалы, которые упорно приносились молодежи; «в некоторых литературных органах стала заметною перемена направления…»[551]
Конечно, пожары лишь помогли правительству усилить прежде определившийся реакционный курс. В.И. Ленин, напоминая, что еще до пожаров, 12 мая 1862 г., были утверждены новые суровые правила о печати, подчеркивал: «След., „ход жизни“ резко направлялся в сторону реакции и независимо от пожаров…»[552].
Не пожарами, разумеется, был создан и реакционный поворот в определенных общественных кругах, столь радовавший правительство. Глубокие причины этого поворота коренились в классовых интересах привилегированных слоев общества, в их паническом страхе перед ростом массового движения, в их враждебности к революционерам. Пожары ускорили поворот, дали выход уже зревшим реакционным настроениям и вместе с тем увлекли на путь прямой поддержки реакции и репрессий некоторые неустойчивые элементы, которые при иных обстоятельствах могли бы еще держаться какое-то время на почве умеренной оппозиции.
Пропасть между демократами-революционерами и либералами углубилась, борьба обострилась. М.М. Стасюлевич недаром жаловался в июне 1862 г., что либералов «снизу», т.е. со стороны демократии, считают «ретроградами и почти что подлецами»[553].
18 – 25 мая 1862 г. правительством была создана особая следственная комиссия, – сначала специально для расследования о «мятежных воззваниях»; затем эта комиссия на правах самостоятельного учреждения, непосредственно подчиненного царю, в течение девяти лет вела усиленную борьбу с «крамолой»[554].
В июле 1862 г. были произведены многочисленные аресты. В числе арестованных находились Н.Г. Чернышевский, Н.А. Серно-Соловьевич, Д.И. Писарев. Было инсценировано несколько процессов – Чернышевского, Писарева, большое дело «о лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами», т.е. с «Колоколом», с Герценом и Огаревым. После длительного заключения, Чернышевского на основании подложных материалов обвинили и сослали на каторгу (1864 г.)[555]. Н. Серно-Соловьевича отправили на поселение в Сибирь, где он вскоре же и погиб (в начале 1866 г.)[556]. Писарева продержали четыре года в Петропавловской крепости.
Подверглись запрещению (сначала временному) демократические журналы «Современник» и «Русское слово». По всей России были закрыты воскресные школы. В Петербурге закрыли литературный «шахматный клуб» как «сборище неблагонамеренных литераторов». Цензура была усилена, возможность проводить в печати, даже в завуалированной форме, прогрессивные взгляды стала еще более ограниченной, чем прежде.
Шеф жандармов Долгоруков в годовом отчете, представленном в начале 1863 г. царю, сделал заключение, что на этот раз удалось «рассеять скопившуюся над русскою землею революционную тучу, которая грозила разразиться при первом удобном случае»[557].
В демократическом лагере, несмотря на тяжелые потери, понесенные летом 1862 г., и признаки отлива революционной волны, пока не отказывались от надежд на более или менее близкое революционное потрясение[558]. «Среди разгара правительственной и общественной реакции», писал потом Н.И. Утин, организовалось тайное общество, известное под названием «Земли и воли»[559].
Надо заметить, однако, что на период обострения реакции приходится окончательное оформление «Земли и воли». Ее подготовительная стадия началась значительно раньше.
Мысль об объединении разрозненных революционных кружков и создании сплоченной, охватывающей столицы и провинцию организации довольно давно зрела в сознании революционеров. В главе, посвященной общественному движению накануне крестьянской реформы, отмечены факты, относящиеся к планам создания большого тайного общества, возникавшим, очевидно, и в Петербурге, и в эмиграции. Выше уже упоминалось о статье «Ответ „Великоруссу“», в которой остро ставился вопрос о серьезной организации революционных сил. «Элементы, враждебные бездарному правительству, накопляются с каждым днем, – писал автор статьи, – но они ему не опасны, пока у них нет ни связи, ни единства, ни доверия к себе. Соединить их и возбудить к совокупному действию – вот предстоящее нам дело, без которого не возможны ни благосостояние, ни свобода, ни правда». Призывая всех, кто враждебен существующему порядку, дружно сплотиться в один союз, он подчеркивал, что для образования такого союза «нет другого пути, как составление тайных центров, обществ, братств»[560].
Редакция «Колокола», помещая «Ответ „Великоруссу“», не во всем была согласна со статьей, но вместе с тем сама идея организации революционных элементов приветствовалась «Колоколом» как «живой призыв на живое дело». В редакционном примечании к «Ответу» редакция «Колокола» заявляла: «Мы давно думали о необходимости органического сосредоточения сил, но считали, что не от нас должна выйти
