Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I
Все стало ясно. Зекендорфу нечего больше было узнавать. Прусский король выдал себя с потрохами. И уже 24 июля граф-шпион выслал в Вену проект договора о тайном союзе между венским и берлинским дворами, практически аннулировавший союзнические договоренности Херренхаузена и сделавший короля-солдата заложником австрийской политики. Зекендорф не забыл добавить: взятки Грумбкову, Качу, Ильгену и Гундлингу оказались очень полезными и даже необходимыми, в то время как Фридриху Вильгельму I нельзя было «сделать лучшего подарка, чем прислать ему крупных солдат».
В Вене остались очень довольны. Но как до, так и после этого события никто там не оказался готов действительно пойти навстречу Гогенцоллерну в вопросе о Юлихе-Берге. Зекендорф, знавший о состоянии Фридриха Вильгельма и не ждавший от промедления ничего хорошего — английская партия Софьи Доротеи и не думала униматься, — в письме от 20 августа призвал принца Евгения заключать договор как можно скорее: «С королем Пруссии совершать дела нужно срочно. Если какая-то идея придет ему в голову, она должна быть осуществлена в течение 24 часов! Разумные и глубокие аргументы не важны: план, однажды им принятый, не может быть изменен».
И все же в Вене медлили. Поскольку из тайного сообщения Зекендорфа стало известно о действительных намерениях Фридриха Вильгельма, венский двор считал дело решенным и не видел смысла идти ему навстречу в вопросе Юлиха-Берга. Зекендорфа тактика проволочек испугала. Он писал в Вену:
«Если король не будет удовлетворен в этом пункте, то, но моему мнению, было бы гораздо лучше вообще не вести с ним переговоры. Если дело немедленно не продвинется, ненависть, гнев и месть короля неизбежны! Он возьмет себе в голову, что выгодное предложение не было сделано ему всерьез, что над ним смеются, а на самом деле хотят поссорить с англичанами и французами ради того, чтобы ему только и оставалось, как предать себя милости императора».
В венской канцелярии оценили надвигающуюся опасность и начали действовать. Было решено для вида признать прусские притязания на Юлих и Берг, но на самом деле затягивать решение вопроса, дабы выиграть время. Позицию императора Зекендорф описал королю-солдату в самых розовых тонах, и 12 октября 1726 г. действительно заключили Вустерхаузенское соглашение. Тем самым Фридрих Вильгельм признавал «Прагматическую санкцию» (благодаря чему он мог бы получить от императора почти все, умей он играть с закрытыми картами), и оба монарха обещали прислать друг другу на помощь от 10 до 12 тысяч человек в случае нападения со стороны третьей державы.
Граф Зекендорф добился желаемого: союз Пруссии с обеими морскими державами утратил силу, а королю-солдату оставалось только примкнуть к Австрии, если он не желал окончательно оказаться в международной изоляции. Вена была довольна в высшей степени. От венского двора генерал Грумбков получил пожизненный пенсион в размере тысячи дукатов ежегодно, «барона» Гундлинга император удостоил своим портретом, украшенным бриллиантами, а обманутый король Фридрих Вильгельм приобрел взвод из двадцати четырех «верзил».
Все участники заговора радостно потирали руки. И самым счастливым был король-солдат. Наконец-то миновало время лицемерия и внутреннего раскола, наконец не нужно притворяться и делать для английской партии своего двора расчетливо-дружелюбное лицо. Наконец-то он мог быть тем, кем хотел: открытым, простым, искренним. Едва король получил свой экземпляр ратифицированного договора, он, светясь от радости, помчался коридорами потсдамского дворца в Табачную коллегию. Попросив у коллегии внимания, он схватил кубок, выпил за германскую нацию и произнес экспромтом речь, усладившую сердца прожженных мошенников Зекендорфа и Грумбкова: «Все немецкие князья — шельмы! Им и дела нет до императора и империи. И я был бы одним из них, не поступи я иначе. — Он осмотрелся и продолжил: — У нас должен быть император. Мы остаемся с Австрией, и плох немец, думающий по-другому. — Король сделал паузу. — Ни один англичанин или француз не должен нам приказывать! Я желал бы положить в колыбели своих детей пистолеты и шпаги, чтоб они могли прогнать чужаков из Германии. Иностранцы хотят нами командовать, будто они в Германии хозяева. Если французы нападут хотя бы на одну немецкую деревню, любой честный немецкий князь отдаст последнюю каплю крови, защищая ее! — Фридрих Вильгельм перевел дыхание. В немецком патриотизме король всегда признавался страстно. Он закончил свою речь: — Нельзя придумать ничего лучшего, чем созвать большой княжеский съезд, где все мы сами сможем поговорить с императором. Я первым явлюсь на него. Все должны знать, какой я патриот…»
Но радость его оказалась не слишком долгой, потому что и Вустерхаузенское соглашение, разумеется, нарушили тоже. Франция и Англия разразились потоками негодования; Софья Доротея была вне себя от ярости. Ее изобретательный план двойной свадьбы оказался в серьезной опасности. Но она и думать не желала об отступлении. Вооруженная родовой гордостью Вельфенхаузенов, она усилила напор, продолжая настраивать старших детей на «английские судьбы», плела в своих покоях новые интриги. Однако 22 июня 1727 г. умер ее отец, король Англии и Ганновера Георг I. Это серьезно подорвало надежды Софьи Доротеи. Хотя Рюдигер фон Ильген, многолетний шеф прусской внешней политики, в последние дни жизни короля Георга I успел сделать для англо-прусских отношений очень много, сближению Берлина и Лондона препятствовала серьезная антипатия между Фридрихом Вильгельмом и новым британским королем Георгом II, его шурином. Георг II вырос из того самого мальчика, терпевшего побои Фридриха Вильгельма во время совместных игр в Ганновере, у бабушки. Везде, где только можно, он теперь высокомерно отзывался о прусском короле. Он называл его либо «братцем фельдфебелем», либо «королем песочницы».[32] В ответ Фридрих Вильгельм величал Георга II «братцем кочаном» или «комедиантом».
Конечно, все это лило воду на мельницу Зекендорфа. Чем хуже были отношения Пруссии с западными державами, тем легче удавалось ему поддерживать дружбу короля-солдата с Веной. Безгранично наивный Фридрих Вильгельм в его присутствии продиктовал письмо императору 24 февраля 1728 г., где говорилось: «Даю Вашему Величеству слово короля: ничто и никогда не сможет заставить меня хоть в малейшем отступить от того, что я, в силу очень многих причин, обязан сделать для Вашего Императорского Величества. Добросовестно выполнять свои обязательства я буду до самой могилы».
Теперь берлинский дворец превратился в настоящий ад. Софья Доротея, видя, как рушатся все ее надежды, источала яд и желчь. Зекендорф сообщал в Вену: «Королева до такой степени меня ненавидит, что даже за столом получить от нее ответ мне стоит больших трудов». Но самым ужасным событием стал раздор между отцом и сыном, между Фридрихом Вильгельмом и шестнадцатилетним кронпринцем Фридрихом, начавшийся весной 1728 г. Об этой главной трагедии в жизни короля-солдата мы расскажем в следующей главе. Эта семейная драма длилась пять лет, до 1733 г.; она затрагивала вопросы жизни и смерти, доводила участников до пределов их физических и психических возможностей.
В 1729 г. Софья Доротея вновь взялась за проект двойной свадьбы. Смертельно враждуя с отцом, кронпринц Фридрих заявлял каждому, хотел тот слушать или нет, что не возьмет в жены никакую другую женщину, кроме своей английской кузины Амалии. Принцесса Вильгельмина включилась в интригу и начала искусно и осторожно форсировать сближение с Лондоном. Для Зекендорфа наступило тревожное время: английская партия начала генеральное наступление.
Британский парламент, где виги выступали за более тесное сближение с Пруссией, решил взять инициативу в свои руки. 2 апреля 1730 г. в Берлин прибыл чрезвычайный посол английского короля сэр Чарльз Хотхэм. Он передал великолепное предложение: король Георг II отказывается от всякого приданого за принцессой Вильгельминой, если она выйдет замуж за английского наследника, в то время как Амалия, выйдя замуж за кронпринца Фридриха, получит в качестве приданого 100 тысяч фунтов стерлингов и регентство в Ганновере. Лондонский парламент предложил кронпринцу беззаботно жить с юной женой в ганноверской резиденции, пока он не станет королем Пруссии.
Вильгельмина и Фридрих схватились за руки и, ликуя, понеслись в танце через дворцовый зал. Софья Доротея торжествовала. Удача опять была на ее стороне. Но Фридриха Вильгельма английское предложение воодушевляло мало. Возможность выдать Вильгельмину за английского наследника, а при этом не дать ни пфеннига приданого короля чрезвычайно привлекала. Что же касалось его сына Фридриха, почти ежедневно закатывавшего ему дикие сцены и бывшего, как он считал, никчемным надменным хлыщом, то мысль о его переселении в Ганновер отцу совсем не нравилась. Что получится из высокомерного мальчишки, если он будет вести роскошную жизнь в Ганновере, выбрасывая занятые у англичан деньги на ветер, на свои глупости? Тщеславный юнец, во всем перечащий отцу, не желающий исполнять свои обязанности, любитель податливых женщин и игры на флейте — это он-то в один прекрасный день станет королем Пруссии? А когда Фриц, так откровенно ненавидящий своего отца, станет по милости англичан наместником Ганновера, разве не может случиться, что в случае войны он обратит оружие против своего прусского отечества? От парня, корчившего рожи, глядя тебе в глаза, всего можно ожидать! «Нет, — сказал Фридрих Вильгельм Хотхэму, — для женитьбы Фриц еще слишком молод. Ему следует доказать свою готовность к семейной жизни. Он должен научиться вести хозяйство и достичь хотя бы двадцати восьми лет» (кронпринцу тогда было восемнадцать).
