Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря.

По поручению правительства Советского Со­юза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нару­шения границы и поэтому сделанное сегодня ут­ром заявление румынского радио, что якобы со­ветская авиация обстреляла румынские аэродро­мы, является сплошной ложью и провокацией. Та­кой же ложью и провокацией является вся сегод­няшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал на­счет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан на­шим войскам приказ — отбить разбойничье напа­дение и изгнать германские войска с территории нашей родины.

Эта война навязана нам не германским наро­дом, не германскими рабочими, крестьянами и ин­теллигенцией, страдания которых мы хорошо пони­маем, а кликой кровожадных фашистских правите­лей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Гол­ландию, Грецию и другие народы.

Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доб­лестные армия и флот и смелые соколы советс­кой авиации с честью выполнят долг перед роди­ной, перед советским народом и нанесут сокру-

Командиры подводят безутешные итоги первого дня войны.

шительный удар агрессору. Весь наш народ те­перь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от дру­гих дисциплины, организованности, самоотвер­женности, достойной настоящего советского пат­риота, чтобы обеспечить все нужды Красной Ар­мии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.

Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом.

В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполе­он потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет с зазнавшимся Гитлером, объявив­шим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победо­носную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.

Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население на­шей страны, все рабочие, крестьяне и интеллиген­ция, мужчины и женщины, отнесутся с должным со­знанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоот­верженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.

Правительство призывает вас, граждане и граж­данки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Вместе с выступлением Молотова война стала последовательно врываться в каждый дом и каж­дую семью. В полдень 22 июня в Минске МХАТ да­вал очередной спектакль — «Школу злословия». Зрители этого спектакля были одними из немногих, кто в СССР не слышал обращения В.М. Молотова. После антракта на сцену вышел человек в военной форме и, сообщив о начале войны, предложил во­еннообязанным направиться в свои военкоматы. Прочие остались в зале, спектакль продолжился и закончился, как обычно. Вечером 22 июня мхатовцы играли еще один спектакль. Никто еще не знал, что через несколько дней на улицы Минска войдут немецкие танки.

По радио в полдень узнавали о начале войны даже те, кто имел непосредственное отношение к войскам пограничных округов. Механик 94-го авиа­полка 62-й авиадивизии КОВО И.И. Еремиевский вспоминал: «Июнь месяц. Я был в отпуске. Когда выезжал в отпуск, купил батарейный радиоприем­ник и повез в село. И об объявлении войны услы­шал по радио. В 12 часов дня после сигнала вре­мени Левитан начал передавать известия, и пер­вое, что немецкие войска в Африке продвинулись вперед, командующий Роммель. Проходит 10 ми­нут 1 -го часа дня. В 12 минут передает, что в Дон­бассе такая-то шахта выполнила план. Радио пере­стало говорить [...]. Потом на 14-й минуте [...] Ле­витан стал говорить: «Сегодня ровно в 12 часов 15 минут дня выступит по радио Народный комиссар иностранных дел тов. Молотов. Работают все ра­диостанции Советского Союза». Левитан повторил это несколько раз. Пришло 12 часов 15 минут. Выс­тупает Молотов».

Однако те, кто проживал в непосредственной близости от западной границы Советского Союза, узнали о начале войны не по радио, а по разрывам бомб и снарядов, реву пикирующих бомбардиров­щиков. Вспоминает И. Деген: «В ночь на двадцать второе июня, будучи дежурным вожатым, я видел, как по мосту в Германию прошел тяжело гружен­ный состав. Ранним утром люди стали говорить по секрету — «Началась война!». Уже днем наш город впервые бомбили. Милиционеры стреляли из на­ганов по немецким бомбардировщикам — заме­чательная картинка»... Я прибежал в горком ком­сомола, оттуда — в военкомат, но со мной нигде не хотели разговаривать. Я сотрясал воздух воз­гласами о долге комсомольца, о защите Родины, о героях Гражданской войны. Я выстреливал ло­зунги, которыми был начинен, как вареник картош­кой. Ответ был коротким — «Детей в армию не при­зываем!»

Пока что даже такие скудные трофеи радуют и вызывают интерес. Скоро на всякие «мелочи» перестанут обращать внимание.

Вспоминает Вот Делятицкий: «Моя жена Та­тьяна, она с двадцать девятого года, на два года меня младше. Ее отец, майор Урин Зиновий Алек­сандрович, командовал артиллерийским дивизи­оном в 5-й армии, и Таня училась со мной в одной школе. 22/6/1941, когда на рассвете, немецкие летчики превратили военный городок Луцка в гру­ду дымящихся развалин, одна из бомб попала в дом, в котором жила Таня , и под обломками стен оказались ее мать и два младших братика. Таня кинулась к соседям-полякам и молила о помощи, просила помочь ей откопать из развалин ее се­мью.

В ответ поляки говорили: «Нет! Вас никто сюда не звал, так подыхайте!»

В ночь на двадцать второе июня я спать не по­шел . Сидел в комнате и читал книгу. Видно, задре­мал, и книга выскользнула из моих рук и упала на пол.

Я потянулся за ней и услышал какие-то хлопки. Взглянул мельком на часы, на них было 03:45 ночи. Снова, раздались какие то странные звуки, похожие на раскаты грома. Мама крикнула мне: «Петька, зак­рой окна, дети грозы боятся».

Я подскочил к окну, а там... Все небо черное от самолетов.

В эту минуту посыпались бомбы, прямо перед нашим домом. Они падали на палатки комендантс­кого взвода, оттуда выбегали солдаты в одних каль­сонах и трусах. Рядом с нами были дома, в которых жили летчики.

Оттуда выскакивали летчики и стремглав неслись на аэродром истребителей И-16, находив­шийся за старым польским кладбищем, неподале­ку от штаба армии.

Я стоял как завороженный и не мог оторвать взгляд от этой изумительной и страшной картины, от разрывов бомб. «Мессеры» летели так низко и медленно, что я воочию видел, как один из немец­ких летчиков помахал мне, мальчишке, стоявшему в освещенном оконном проеме, своей рукой в пер­чатке.

Понимаете, видел! Мне это не показалось.

После этого «приветственного жеста», я как был в одних трусах, выпрыгнул в окно на улицу, куда уже выбежали из домов Тамарин и братья Куренковы.

Мы побежали через болото к школе, за пулеме­том, но навесной мост через болото был уже раз­рушен. Через улицу 17-го Вересня мы кинулись к школе по другому короткому пути, к лесу, через ста­рое кладбище.

Но бомбежка не прекращалась. Нам пришлось отсидеться в одном из склепов, чтобы как-то переж­дать огненный смерч, бушевавший вокруг.

Рядом с нами, возле одного из склепов, сидели два странных человека в штатском, и что-то гово­рили в какой-то предмет. Разве мы тогда могли по­нять своим мальчишеским умом, что это немецкие корректировщики с рацией.

Бомбежка закончилась, и мы побежали в лес, там всегда дислоцировались танкисты из дивизии Катукова. Навстречу нам шел прилично одетый гражданский мужчина, непохожий на местного поляка, и на безукоризненном русском языке нам ска­зал с ухмылкой: «Ребята, куда вы бежите? Наши уже в Германии, немца добивают». В лесу встретили тан­кистов, которые пытались завести свою технику, уцелевшую после авианалета. Снова вернулись к военному городку, а наши дома уже разрушены. Все в огне...

Рядом горели лавочки на улице Шопена, из од­ной слышались крики о помощи.

Мы сломали дверь и вытащили из огня старуху, которая оставалась на ночь охранять колбасную лавку. Вернулись к ДКС, и ничего понять не можем, где наши родные, успели выбежать из домов или лежат под развалинами.

И тут снова началась бомбардировка. Мы опять рванули к лесу, к танковой части из состава 20-й тан­ковой дивизии. Танкисты нас спросили: «Вы отку­да, ребята?». Отвечаем: «Мы из ДКС, с военного го­родка, дети командиров, наши дома сгорели». Нас усадили, кого на танк, кого на машину ГАЗ-ЗА, и ко­лонна танкистов вышла из леса.