Аполлон Кузьмин - Крещение Киевской Руси
Святополк, по-видимому, тоже не пользовался особой любовью киевлян. Их взаимная неприязнь с Владимиром уже, по меньшей мере, отнимала у него симпатии приверженцев правившего почти сорок лет властелина. Не может нравиться населению в Киеве и обращение для решения внутренних дел за помощью вовне. Ярослава и в Киеве, и даже в Новгороде не любили за привязанность к варягам, Святополка — за пристрастие к полякам и печенегам. Борис, может быть, и действительно, как сообщают об этом сказания, пользовался наибольшей симпатией киевлян, как не связанный ни с варягами, ни с печенегами.
После гибели Бориса у киевлян оставался выбор, в котором они, пожалуй, не проявляли особого энтузиазма; битва при Любече была проиграна Святополком. Описание ее в летописи довольно живо и обстоятельно, что свидетельствует о записи близкой по времени к событию. Три месяца два войска — варяги и новгородцы с одной и печенеги и киевляне — с другой стороны — простояли, разделенные Днепром. Наконец, когда уже наступили заморозки, «воевода нача Святополчь, ездя возле берег, укаряти новгородце, глаголя: „Что придосте с хромцемь симь, а вы плотници суще, а пристави вы хоромы рубити наших“». Новгородцы пришли в ярость от таких оскорблений и потребовали от Ярослава решительных действий, угрожая даже расправиться с теми, кто откажется переезжать на другой берег.
Именно с подобного рода насмешек начинались обычно многие битвы, особенно междоусобные. Достаточно характерна и следующая картина: «Святополк стояше межи двема озерома, и всю нощь пил бе с дружиною своею». Много сражений, и не только в Средневековье, было проиграно из-за пристрастия дружин к подобным возлияниям. А иначе и быть не могло: ради этого и служили дружинники и наемники.
Ярослав рано утром перевез свою дружину, «отринута лодье от берега». Путь к отступлению, таким образом, был отрезан. Святополк же, не ожидавший нападения, не успел соединиться с печенегами, отгороженными озером. Дружина его была оттеснена на слабый лед озера, где многие нашли себе погибель. Сам Святополк бежал «в Ляхы».
Получается, что Святополк потерпел поражение из-за пассивности наемных печенегов. Летописцы всегда с удовольствием отмечают такие факты. Тем не менее, и позднее Святополк будет искать помощи у печенегов. Как было сказано, при заключении мира с печенегами около 1008 года в степь был отправлен в качестве заложника один из сыновей Владимира. Вероятно, им-то и был Святополк. Известно, что в войне Болеслава с Владимиром 1013 года польскому князю помогали печенеги. Это было нарушением мирного соглашения. Но нарушителем в данном случае мог выступать и сам Святополк. Иначе и не объяснить, как заложник вновь оказался в Киеве без каких-либо последствий для отношений со степью.
Как вел себя Ярослав в Киеве и на кого он пытался опереться? «Повесть временных лет» практически ничего не говорит об этом. Больше сведений в новгородских летописях, особенно в новгородско-софийских, написанных в XV веке, но использовавших раннее новгородское летописание. При сопоставлении этих летописей с «Повестью временных лет» складывается впечатление, что в последней события и короче изложены, и иначе оценены. Особенно существенно при этом, что записи, относимые в новгородских летописях к 1017 году, оказываются в «Повести временных лет» под 1036–1037-м. Имеется в виду, прежде всего, дата заложения киевской Софии.
В софийско-новгородских летописях под 1017 годом сообщается о приходе к Киеву печенегов и сражении с ними Ярослава. Печенеги были разбиты и бежали «посрамлени». После этого «заложи Ярослав град великый Киев и Златая врата постави и церковь святую Софию заложи». В «Повести временных лет» эти события будут отнесены на 1036–1037 годы, но статьи эти напоминают обобщенную характеристику княжения Владимира под 996 годом, то есть они могут восходить к рассказу, в первоначальном виде не имевшему разбивку по годам, а потому включавшему и более ранние, и более поздние события. Наиболее надежным ориентиром в этом случае являются сведения Титмара Мерзебургского. Хронист знал о нападении на Киев печенегов по наущению Болеслава именно в 1017 году, знает он и о том, что в этом году погорел «монастырь» Софии. В «Повести временных лет» также имеется глухое упоминание под этим годом: «Погоре церкви».
Таким образом, на месте победы над печенегами Ярослав в 1017 году построил (очевидно, деревянную) церковь Софии. Термин Титмара «монастырь» обычно трактуется в смысле кафедрального собора, хотя употребление такого понятия также нуждается в объяснении, а не просто в отыскании какой-то аналогии. За ним может стоять, в частности, практика ирландской церкви.
София, очевидно, должна была противостоять Десятинной церкви и ориентировалась на иную христианскую общину. Личные наклонности в данном случае особого значения не имели: в политике больше сказывается логика борьбы. Ярослав устойчиво опирался на варягов и к их советам в первую очередь прислушивался. А варяги в первой половине XI века находились в основном в орбите влияния византийской и ирландской церквей. Практически это означало поворот в сторону именно Константинопольского патриаршества, тем более что и держава Самуила окончательно рушилась как раз в это время, а Охридское патриаршество переводилось на уровень архиепископии.
В 1017 году, однако, поворот осуществить не удалось. Глухое сообщение о пожаре, нацеленном на церкви, возможно, свидетельствует о серьезных столкновениях в самом Киеве. Недовольство киевлян и могло побудить к новому выступлению Святополка и Болеслава против Ярослава. На сей раз Ярослав был совершенно разгромлен и бежал в Новгород «с 4-ми мужи». Он собирался бежать и далее за море. Но посадник Константин Добрынич с новгородцами «рассекоша лодье Ярославле» и собрали крупную сумму денег для найма новых варяжских отрядов.
Святополк и на сей раз не сумел найти опоры в собственной стране. Иноземное войско, естественно, вызывало возмущение у местного населения. Разведенных по городам «на покорм» дружинников Болеслава жители избивали. Летопись сообщает, что тайный приказ избивать поляков дал сам Святополк, видимо, раздосадованный тем, что и его самого Болеслав фактически лишил власти. В результате «Болеслав же побеже ис Кыева». Такой финал неудивителен. Удивительно то, что он, захватив бояр, сестру Ярослава Предславу, а также солидный обоз с награбленным имуществом, «Настаса пристави Десятинънаго ко именью, бе бо ся ему вверил лестью».
Трудно даже представить, как много заключает эта летописная строка. Именно она должна приоткрыть завесу над событиями начала XI столетия да и позднейшей поры. Здесь важен и сам факт ухода Анастаса с Болеславом, и оценка этого события позднейшим летописцем. Ведь фактически он Анастаса оправдывает: доверился лукавому польскому князю. Да и о Болеславе этот летописец пишет с уважением: «Бе бо Болеслав велик и тяжек, якы и на кони не могы седети, но бяше смыслен». Замечено, что сама ситуация, сложившаяся в Киеве в 1018 году, сходна с положением 1089 года, когда Изяслав Ярославич воспользовался помощью другого польского князя в аналогичной ситуации. И тональность повествования заставляет предполагать, что принадлежит оно летописцу Десятинной церкви, писавшему свой труд в 80-е годы, то есть тому самому летописцу, который вставил в летопись Корсунское сказание. А в нем Анастас представал вполне положительным героем.
Из летописного повествования в целом не следует, чтобы Анастас совершил предательство по отношению к той традиции, которую он до сих пор представлял, то есть той церковной организации, во главе которой стояла Десятинная церковь. Ясно, что Анастас враждебно относился к тем изменениям, которые начал в 1017 году Ярослав: на Русь он больше не вернется. Но у него, очевидно, обнаружились расхождения и со Святополком, характер которых остается, к сожалению, непонятным. Не исключено, что в данном случае сказывалась враждебность Святополка наследию Владимира как такового. Сам выбор Анастаса лишний раз подчеркивает откровенную слабость позиций Святополка в Киеве. А потому князь и бежал из Киева к печенегам, едва наемное варяжское войско подошло к столице. С печенегами пытался он вновь овладеть Киевом, а после поражения бежал на запад, «пробежа Лядьскую землю» и «межю Ляхы и Чехы испроверже зле живот свой».
Устранение и еще одного соперника не сделало для Ярослава пребывание в Киеве безопасным. Видимо, какое-то время ему пришлось уступать киевский стол полоцкому князю Брячиславу Изяславичу (внуку Владимира), а в 1024 году варяжские наемники Ярослава были разбиты под Лиственом Мстиславом Тмутараканским и Черниговским. Хотя сам Мстислав предложил Ярославу занять Киев, разделив по Днепру Русскую землю, последний предпочитал отсиживаться в Новгороде и лишь по смерти Мстислава в 1036 году стал «самовластець Русьстей земли». Очевидно, только теперь смог он продолжить мероприятия, начатые в 1017 году. И именно теперь в Киеве впервые появляется греческий митрополит (Феопемпт).
