Очерки по истории русской археологии - Александр Александрович Формозов
Итак, по крайней мере шесть видов археологических памятников — курганы, городища, наскальные изображения, каменные бабы, лабиринты и древние горные разработки — были известны в древней Руси. Незамеченными оставались стоянки, селища — памятники, не имеющие признаков на поверхности. Но два вида находок на стоянках привлекали внимание. Это — каменные наконечники стрел неолитической эпохи и кости мамонта. Как и по всему Старому Свету, кремневые наконечники назывались на Руси «громовыми стрелами». Согласно повериям, записанным во многих местах в XIX в. «громовые стрелы» в народе считали результатом удара молнии в землю и пользовались ими как целебным средством, амулетами, оберегами. Эти представления существовали уже в древней Руси. О «громовых стрелах» упоминают письменные источники — «Кормчая книга», «Домострой», «Луцидариус»[55]. В культурном слое XIV в. в Новгороде Великом найден амулет — наконечник неолитического копья в медной оправе с изображением процветшего креста (см. рис. на стр. 21). Находки «громовых стрел» зафиксированы в двух вятических погребениях и во Владимирских курганах[56].
Неолитический наконечник копья из культурного слоя Новгорода Великого, использованный как амулет в XIV в. (по М. В. Седовой)
Интерес к костям мамонта носил другой характер. С. Н. Замятнин опубликовал грамоту 1684 г., вызванную сообщением о находке гигантских костей в Воронежском крае. Находчик думал, что это ноги «волота». В царском указе курскому воеводе предписывалось «ноги откопать, а откопав, кости измерить, какова которая кость мерою в длину и в толщину и написать на роспись и на чертеже начертить»[57]. С. Н. Замятнин называет эту грамоту первой русской инструкцией для раскопок. Может быть, это и слишком, но интерес ее бесспорен. Перед нами свидетельство бескорыстного любопытства к памятникам далекого прошлого. Это уже не интерес к кладу, к сокровищу, а зачатки научной любознательности.
Наконец, самые интересные сведения об археологических памятниках, дошедшие до нас от древней Руси, связаны с теми же северными лабиринтами. В конце XVI — начале XVII в. в долгом споре с Данией русская дипломатия отстаивала права России на «Лопскую землю». И вот в 1603 г. русские посланники И. С. Ржевский и С. В. Годунов впервые в истории России привлекли археологические памятники на службу политике. В грамоте, поданной датским послам С. В. Годуновым, говорилось: «И Лопская земля вся изстари к нашей отчине, к Новгородцкой земле, а взял ее войною нашие отчины Новгородцкого пригорода корелской державец именем Валит, тож и Варент, а руское имя его Василей, которого и ныне есть в тех местех на Мурманском море в его имя городище Валитово и иные признаки, как вам о том подлинно объявлено»[58]. Здесь имеется в виду приведенный выше рассказ о лабиринтах. Так, еще 350 лет назад, русская дипломатия осознала политическое значение археологии.
Таким образом, к XVIII в. русское общество пришло с определенным интересом к остаткам старины. Были известны самые разные памятники древности. Делались попытки так или иначе осмыслить их и использовать в практических целях. Было известно, что найти древности можно путем раскопок в земле. Такие раскопки уже производились, и не только с кладоискательскими целями. В 1420 г. во Пскове в период мора посадники и горожане, желая прекратить мор, хотели найти древнейшую в городе церковь Власия. Для этого был куплен «двор Артемьев», снесены постройки, после чего, проведя раскопки, горожане «обретоша престол»[59]. Мы видим, что интерес к древностям на Руси был многогранен.
Но от всего этого до подлинной науки было еще далеко. Происхождение многих археологических находок не было понято. Это касается не только кремневых орудий и костей мамонта, но даже, как ни странно, предметов, обычных для самой древней Руси. Так, в Ипатьевской летописи рассказывается, что когда в Ладоге бывает «туча велика и находять дети наши глазкы стекляныи и малыи и великыи, провертаны, а другые подле Волхова беруть, еже выполоскываеть вода, от них же взях боле ста»[60]. Совершенно ясно, что речь идет о стеклянных бусах, вымывавшихся дождем из культурного слоя Ладоги. Но летописец, как видно из следующего затем текста, думал, что «глазкы стекляныи» выпадают, как град, из «тучи великой».
Происхождение других археологических памятников было понято правильно, но научная ценность их совершенно не осознавалась. В 1626 г. под Путивлем в кургане были найдены золотые и серебряные вещи, видимо, I тысячелетия н. э. Находчик переплавил их и передал золото и серебро «на церковное строение»[61]. Голландский путешественник Николай Витсен рассказывает о двух находках в Сибири. В 1688 г. в обрыве реки при устье Иртыша боярин Федор Головин нашел разрушенную могилу с серебряными вещами. Среди них был сосуд с изображениями. «Боярин велел его вызолотить по причине редкости работы и места, где он его нашёл». Еще печальнее была судьба находок под Тобольском: «Господин Салтыков из такого найденного в могилах серебра велел сделать себе саблю на память об этом замечательном обстоятельстве»[62]. Таково отношение людей XVII в. к находкам древностей — ими интересуются, но научная ценность и необходимость сохранять эти вещи неприкосновенными еще не поняты. «Русские не любят древностей», — обобщает свои наблюдения Витсен[63].
Правда, в XVII в. уже существует Оружейная палата, где сохраняются более века многие памятники прошлого. А. В. Арциховскпй называет поэтому Оружейную палату первым русским музеем и отводит ей видное место в истории русской археологии[64]. Но здесь мы, безусловно, имеем дело с явлением совершенно иного порядка. Сохраняется золотая и серебряная посуда, ценное оружие, одежды, принадлежавшие известным деятелям Московского царства. Бесспорно, этими вещами дорожат, оберегают их, но это совсем не то, что предметы, извлеченные из земли. Это вещи конкретных людей, известных хотя бы по рассказам, сохраняемые потомками.
