Мариан Брандыс - Мария Валевская
И он победил, хотя был ровно вчетверо старше бедной Марыси.
Положение панны Лончиньской в канун брака с Валевским живо воссоздает ее переписка с подругой Эльжуней, приведенная в книге графа Орнано. Даже самые строгие критики правнука-биографа не оспаривают подлинности цитируемых им писем, хотя, как это окажется позднее, с перепиской этой будет много хлопот.
Прежде всего необходимо расшифровать адресата - "Эльжуню". Массон, изучая воспоминания Валевской, пытался идентифицировать одну из ее подруг, которая в 1807 году рьяно склоняла ее предаться, или, вернее, отдаться, Наполеону. В связи с этим французский ученый писал в отсылке к своему труду: "Документы, которые были в моих руках, не указывают точного имени этой молодой дамы, но многое говорит за то, что речь идет о госпоже Абрамович, которой Наполеон в 1812 году, когда он приехал в Вильно, поручил представить ему светских дам.
В Варшаве в 1807 году госпожа Абрамович... была тесно связана с Валевской..."
Гипотеза Массона кажется верной, если не считать одной мелочи, а именно, что в 1807 году пани Абрамович еще называлась Цихоцкой.
Орнано тут же подхватил осторожное предложение своего предшественника и развил его со свойственным ему буйством литературной фантазии. Он без колебаний отождествил подругу Эльжуню 1804 года с подругой Абрамович (вернее, Цихоцкой) 1807 года, изменив при этом имя последней, переменив "Эмилию на Эльжуню".
Мало того, для оживления действия своего биографического романа он ввел туда и мужа "Эльжуни" - пана Абрамовича. В 1804 году призванный графом Орнано "пан Абрамович" находится с Эльжуней в Париже и развивает гам бурную деятельность, чтобы вытащить во Францию Марию Лончиньскую. А это уже полнейший вымысел, так как Эмилия Бахминьская, по первому мужу Шнмановская; по второму - Цихоцкая, по третьему Абрамович, знаменитая красавица, любовница князя Юзефа Понятовского и доверенная подруга мадам де Вобан, со своим третьим мужем познакомилась только в 1810 году, а в 1804 году была еще женой полковника Михала Цихоцкого. Абрамович, который был моложе ее лет на двадцать, в это время, наверное, еще учился в одном из виленских пансионов, и ему даже не снилось, что он будет заниматься делами неведомой ему дамы из Кернози.
Есть еще один довод за то, что Эмилия Цихоцкая, стареющая красавица, не была адресаткой 1804 года, а вошла в жизнь Марии только три года спустя. В письме к матери 1807 года (также приведенном в книге Орнано)
Мария называет двух находящихся подле нее подруг:
Эльжуню и Эмилию. Так что справедливым кажется нам предположение профессора Кукеля, что таинственной Эльжуней была скорее Изабелла Эльжбета Соболевская, внебрачная дочь последнего польского короля Станислава-Августа и пани Грабовской, особа молодая,очень красивая и слывущая; кроме того, дамой с отменными свойствами характера. Все эти черты хорошо отвечают фигуре, предстающей из переписки.
III
За несколько месяцев до свадьбы Мария Лончиньская писала своей подруге, находящейся тогда с мужем в Париже (цитирую по книге графа Орнано "Жизнь и любовь Марии Валевской"):
Кернозя. 2 ноября 1804 года
Дорогая моя Эльжуня!
Вот уже три месяца, как ты меня покинула, а знать о себе давала только дважды. Неужели мои письма затерялись? А ведь я писала чуть не каждую неделю. Больше я писать не должна бы, но чувствую себя в каком-то смятении, и произошло много такого, о чем я должна тебе сказать. Дорогая, веришь ли ты в дурные предзнаменования?
Я стараюсь не верить, ибо это по-детски, но последнее время я вижу столько грустных снов и пребываю в такой меланхолии, что начинаю становиться суеверной. Сегодня я намекнула матушке, что хотела бы навестить вас в Париже, но она отнеслась к этому с явным неодобрением, прервала меня и сказала: "Мне кажется, твой брат будет недоволен этой поездкой, прежде всего потому, что ты задумала ее, не спросив его совета. Ты должна понять, что брат заменяет тебе теперь покойного отца и ты должна советоваться с ним во всем". Я чуть не расплакалась: "Раньше ты мне никогда так не говорила, - сказала я. - Что случилось?" На это она мне ответила: "Теодор (?! - М. Б.) не хочет, чтобы ты рисковала, выйдя за какого-нибудь француза, и он совершенно прав". Ах, как у меня забилось сердце! "Когда дети позволяют увлечь себя чувствам, они часто не знают, что для них хорошо, что плохо, - объясняла мне дальше матушка. - Их родители, у коих более опыта, сумеют куда лучше позаботиться об их счастье". Тогда я взорвалась: "Это вовсе не Теодор запрещает мне ехать в Париж из опасения, что я выйду за какого-нибудь француза, это ты хочешь выдать меня за какого-нибудь поляка, которого сама мне выберешь, не считаясь с тем, полюблю я его или нет".
Когда все это разыгрывалось в малой зеленой библиотеке, вдруг послышался шум подъехавшей кареты. Необычайный гость, моя дорогая! Не кто иной, как графиня де Вобан собственной персоной. Она сказала, что, пользуясь легким улучшением здоровья, решила принять приглашение старосты Валевского погостить несколько дней у него, а заодно и нанести несколько визитов в округе. "Меня навещают многие, - сказала она, - а я редко езжу с визитами".
Но это не все. Через минуту я попыталась выскользнуть из комнаты, но матушка приказала мне остаться. Тогда маленькие проницательные глазки на темном узком лице этой беспокойной женщины насмешливо уставились на меня. Оно спросила, почему я плакала, а я от злости выпалила ей все: о твоем приглашении и об отказе матушки. Я даже сказала, что мама решила выдать меня замуж, чтобы отделаться от меня. "А я не выйду ни за кого, если не полюблю его", - заявила я.
Мама закричала, что я дура, что всегда ею была и что ей стыдно за меня. Но мадам де Вобан сказала, что она удивляется, почему в некоторых семьях любовь почитается запретным плодом.
"Разве вы не знаете, - продолжала она назидательно, - что потребность в любви была одной из главных причин революции во Франции?" Матушка на это рассмеялась чуточку недоверчиво, что рассердило почтенную даму. "Вы не должны так смеяться, - сказала она. - Вам должно быть известно о вашей соотечественнице, жене Людовика XV, мир праху ее. Вы не представляете, как часто во время моего пребывания при дворе я видала ее в слезах. Времена это уже давние, так что вы наверняка не читали..." - Тут она назвала несколько имен, среди них и Жан-Жака Руссо.
Матушка ответила запальчиво: "Мы, Лончиньские, с королями не водились, но и имена ваших великих философов не следовало бы произносить при шестнадцатилетней девице" [По дате письма Марии тогда должно было быть 18 лет. - Прим, автора.]. "На сей раз я согласна с вами, - улыбнулась мадам де Вобан, нюхая ароматическую соль. - Но хотя она и молода, для нее будет хорошим уроком, если она узнает от меня, что короли, женящиеся на нелюбимых, изгнанных принцессах, знатные вельможи и князья церкви, не находящие в своем сердце места для простых людей, что именно они были причиной несчастья Франции". Можешь себе представить, с каким пафосом это было сказано.
Нравится мне эта мадам де Вобан, несмотря на все, что люди о ней говорят, и меня отнюдь не удивляет, что ты тоже ее любишь.
Тем временем этот разговор о любви пробудил во мне тоску по тебе, я подошла к окну и выглянула в него. Наступает зима: ветры все сильнее, а в деревне это особенно чувствуется (счастливые твои родственники - проводят зиму в Варшаве!).
Такого года, пожалуй, давно не было. Ежедневно заезжают люди, расспрашивают о дороге или выпрашивают еды. Большинство - мужики, у которых отобрали землю, обрекая их тем самым на скитания в поисках заработка. Есть и священники, лишенные средств к жизни, обнищавшие; ну и, конечно, агенты генерала Домбровского, как обычно, ищущие добровольцев во французскую армию. Я молюсь за них за всех, а в особенности за тех, кто трудится на благо Франции. В один прекрасный день великий император (ах, как бы я была счастлива увидеть его!) вспомнит о верности польских легионов и, я уверена, употребит свое влияние, чтобы покончить с этим страшным положением.
Мадам де Вобан прервала мои мечты. "Иди сюда, малютка с грустными глазами, - сказала она, - покажи нам, что ты заслуживаешь быть любимой". Не желая начинать новый разговор, я попросила разрешения уйти, сказав, что у меня болит голова и я хочу немного отдохнуть. На самом деле причина была иная. В окно я заметила, что как раз приехал муж мадам де Вобан с Валевским... Я уже писала тебе о нем. Могу только добавить, что он по-прежнему докучает мне своими ухаживаниями. Когда мы в Варшаве, я не могу от него отвязаться. Поэтому я пошла к себе и стала писать тебе это письмо. Когда меня позвали обедать, я не отперла дверь, отговорившись усталостью и отсутствием аппетита, потому что мне очень важно было рассказать тебе о переменах в поведении матушки и о моих предчувствиях. Что ты обо всем этом думаешь? Каковы намерения мамы? Ответь мне быстрее, постарайся придумать что-нибудь, чтобы я могла к вам приехать, о, пожалуйста, не забывай о бедной маленькой девушке, которая чувствует себя такой грустной и одинокой в угрюмом доме, полном по ночам нетопырей, а может быть, и призраков!
