Владислав Петров - Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах
В 1074 году граф Рауль де Крепи де Валуа умер. Анне было уже около пятидесяти. Она вернулась ко двору сына Филиппа и, судя по сведениям хронистов, глубоко погрузилась в государственные дела. Последняя ее подпись на государственных бумагах датирована 1075 годом, а затем следы Анны Русской неожиданно теряются в потоке времени — французские хронисты, весьма скрупулезные в описании событий, более о ней не упоминают.
«Анна возвратилась на родину своих предков», — выбито на пьедестале ее статуи на портике собора в монастыре Св. Винсента. Анна стоит, держа в одной руке скипетр как символ королевской власти, а в другой — модель храма, обязанного ей постройкой. Полностью доверяться этой надписи нельзя, поскольку сделана она в XVIII веке, спустя семьсот лет после описываемых событий. Но может быть и так, что под старость, когда умер любимый муж и стал настоящим королем сын, Анну потянуло домой. Однако никаких сведений о ее возвращении на Русь ни во французских, ни в русских письменных источниках не сохранилось. По другой версии Анна дожила свой век во Франции и была похоронена в аббатстве Вилье в местечке Серни. Но аббатство сровняли с землей во время Великой французской революции, и проверить это предположение сейчас невозможно.
Счастливая Евпраксия, или Кто погубил «Священную Римскую империю»
В конце лета 1083 года по дорогам Саксонии шел невиданный караван. Впереди ехали легковооруженные дозорные, далее — лица духовного звания, за ними — карета с гербом правителя Саксонии маркграфа Северной марки Генриха Штадена (Длинного) в окружении почетного эскорта, позади кареты — люди в нездешних, чрезвычайно богатых одеждах — посольство великого князя Киевского. Завершали процессию многочисленные повозки и арьергард, состоящий из закованных в латы рыцарей-крестоносцев. Но главным, что заставляло изумленно таращить глаза жителей городов и деревень, через которые пролегал путь каравана, были диковинные двугорбые лошади, навьюченные поклажей. За десять с небольшим лет до Первого крестового похода мало кто слышал еще в Европе о верблюдах, столь обычных на мусульманском Востоке.
В карете на мягких подушках покачивалась русская княжна Евпраксия, ради которой, собственно, и была затеяна вся эта пышность. Ей недавно исполнилось тринадцать лет, но уже год она была невестой и теперь направлялась к жениху, которого никогда не видела прежде. В обозе везли приданое, которое (и сие важно!) по законам того времени навсегда становилось ее личной собственностью. В хронике Розенфельдского монастыря сказано, что «дочь русского царя приходит в сию землю с большой пышностью, с верблюдами, нагруженными роскошными одеяниями, драгоценными камнями и вообще несметным богатством».
При дворе батюшки Всеволода Ярославина, великого князя Киевского, поговаривали, что саксонский маркграф стар и не очень хорош собой, и это, признаться, сильно огорчало княжну. Впрочем, до замужества оставалось еще три года — столько по местным обычаям полагалось прожить на земле будущего мужа иноземной принцессе, дабы усвоить немецкий язык и проникнуться традициями правящей в Саксонии династии.
Инициатива этого брака принадлежала маркграфу Генриху, видевшему в Руси возможного военного союзника. Но и Всеволод был заинтересован в союзе с Саксонией, с которой русские князья традиционно поддерживали добрые отношения. Эта коалиция должна была отвратить от вмешательства в непростые разборки между русскими князьями польского князя Владислава I Германа, чьи владения лежали аккурат между Русью и Саксонией.
Брак между особами правящих домов был своего рода формой договора о дружбе между государствами. Количество таких браков лучше всего свидетельствовало об авторитете страны. В качестве иллюстрации международного положения Руси заметим, что в XI веке киевские княжны были королевами Франции, Норвегии, Дании, Польши и Венгрии. А незадолго перед тем другая дочь киевского князя Янка, сводная сестра Евпраксии[7], едва не стала императрицей могущественной Византии, но, увы, ее жених царевич Константин Дука Старший стал жертвой константинопольских интриг — беднягу, дабы исключить его претензии на византийский престол, насильно постригли в монахи. Янка осталась в Киеве и чуть позже тоже приняла постриг.
Евпраксия, с малых лет не по-женски честолюбивая, ни за что не хотела бы повторить судьбу старшей сестры. В переводе с греческого ее имя означало «счастливая», и она не сомневалась, что ее жизнь будет соответствовать имени; впрочем, по прибытии в Саксонию ее стали звать на латинский манер Пракседис. Примером ей была не Янка, с которой вместе росли, а тетки Анна и Анастасия, правящие королевы Франции и Венгрии. Ей тоже хотелось править, и пока все складывалось как нельзя лучше. В этом караване соединились ее счастливое прошлое и ожидаемое блестящее будущее: с одной стороны — свита, сопровождающая ее из самого Киева, и приданое, олицетворяющее богатство родины, — по словам восхищенного немецкого хроникера, верблюды были «нагружены роскошными одеждами, драгоценностями и вообще несметным богатством»; да и сами верблюды, которые по понятным причинам встречались на Руси не чаще, чем в Саксонии, только подчеркивали это богатство. С другой стороны — почтительные рыцари и великолепная карета, высланные Евпраксии навстречу будущим мужем, свидетельствовали о том, что и впредь ее ждут почет, уважение и богатство. Но вряд ли даже в самых невероятных мечтах могла представить княжна, какой высоты власти она достигнет и какие трудности ей предстоит пережить.
Она была умна, хороша собой и весьма образованна для своих лет. Когда ее доставили в Кведлинбургский монастырь, где по традиции постигали науки дочери немецкой знати, а игуменьями были только принцессы королевской крови, выяснилось, что многое из того, чему ее собирались обучать, для Евпраксии секретом не является. При киевском дворе княжон учили грамоте, математике, греческой философии, врачеванию, иностранным языкам и азам астрологии, в чем, надо полагать, особая заслуга знаменитого своей ученостью Всеволода Ярославича (Владимир Мономах пишет в знаменитом своем «Поучении», что его отец владел пятью языками). Обучение княжеских детей велось на греческом языке по греческим книгам, и стоит ли удивляться, что греческий язык Евпраксия знала, как родной. За три года в Кведлинбурге она выучила вдобавок к нему латинский и немецкий и, кроме того, под руководством аббатисы Адельгейды, сестры по отцу короля Германии и императора «Священной Римской империи» Генриха IV, подготовилась к переходу в католичество. Смена веры была непременным условием подобных браков; принцессы из католических стран, выходя замуж за русских князей, тоже обязательно принимали православие.
В 1086 году, незадолго до свадьбы с Генрихом, Евпраксия вступила в лоно католической церкви и приняла новое имя — Адельгейда. Под ним и вошла она в европейскую историю Средних веков. Семейной жизни, однако, новая вера не помогла — не успели отгреметь свадебные торжества, как Генрих Длинный умер. Семнадцатилетняя вдова сразу ощутила себя лишней при саксонском дворе. Предаваться трауру она предпочла в монастыре, под опекой аббатисы Адельгейды. Казалось, теперь ей оставалось одно — возвратиться домой и коротать свои дни при отце и матери в надежде на новое замужество, но…
Вот здесь, в сущности, и начинается история Евпраксии-Адельгейды, перед которой меркнет любой авантюрный роман. Историки забираются в тупик, пытаясь объяснить политическими соображениями то, что произошло дальше, — еще не кончился траур, а вдова уже превратилась в невесту Генриха IV. Князю Всеволоду Ярославичу была послана просьба о благословении, и благословение было получено — настолько быстро, насколько позволяли расстояния. 14 августа 1089 года в Кельне состоялось бракосочетание, которому предшествовала коронация. Проводил свадебную церемонию Хартвиг, архиепископ Магдебургский, а правильнее сказать — антиархиепископ, поскольку сан он получил в обход папского престола. То, что венчал императора именно Хартвиг, выглядело форменным издевательством над Папой Урбаном II[8] — Генрих, чьи отношения с Римом становились все более непримиримыми, словно сознательно отрезал себе пути к отступлению.
Есть версия, что женитьбой на бывшей русской княжне император «Священной Римской империи» искал союза с Киевской Русью. Кроме того, считается, что у него были планы склонить Русь к католичеству — по времени объявление о будущем браке императора совпало с посольством, которое ставленник Генриха антипапа[9] Климент направил в Киев. Однако ничего из этих затей не вышло. Византийский император Иоанн II Продром, видевший в Генрихе IV основного соперника в борьбе за главенство в Европе, употребил все свое влияние, дабы удержать Русь подальше от Германии. Он ясно дал понять, что относится к новому замужеству Евпраксии отрицательно, и тем самым поставил Всеволода перед выбором. Поколебавшись, киевский князь заверил Иоанна II в верности давнему союзу с Византией, сделав, таким образом, невозможным союз с Германией.
