Лев Колодный - Переулки Арбата
Первыми начали это доброе дело каменщики, реализовав проект, разработанный известным грузинским архитектором Шота Кавлашвили, восстановившим недавно старый Тбилиси, его маленькие деревянные дома. Размашистую подпись мастера, начертанную под словами "Автор проекта Ш. Кавлашвили", я увидел на большом рисунке в комнате, которую занимал в 1985-1987 годах начальник стройки. На рисунке изображены были выкрашенные в жизнерадостные цвета (под стать остальным домам улицы) стены знакомых всем москвичам домиков (42 и 44), на фасадах которых прорисованы все прежние замысловатые детали, украшавшие карнизы, окна, пилоны. Только между домами, прежде стоявшими порознь, теперь выложили стену с общей дверью, причем так же, как фасады, выдержанную в старомосковском стиле.
С Арбата оба этих дома выглядят одноэтажными, над асфальтом приподнимаются утонувшие в грунте окна подвалов. Войдя во двор, можно увидеть наверху окна антресолей, типичных для многих арбатских домов XIX века. Таким образом, с виду приземистые домики на самом деле были трехэтажными. Такими они и стали снова, возрожденные после недавнего сноса...
Их первоначально строили из бревен и досок, а стены штукатурили и красили. Стильные архитектурные детали украшали деревянные стены, о чем многие прохожие и не догадывались. Поэтому, когда начали реконструкцию владения, выяснилось, что стены, простоявшие с начала XIX века, настолько обветшали, что реставрировать их, к сожалению, не удастся. Нужно выкладывать заново. Решили на сей раз делать их из кирпичей и блоков. И, как прежде, оштукатурить. Со старых снесенных стен сняли бережно все образцы лепнины, чтобы сделать по ним новые, точно такие же.
По проекту Шота Кавлашвили быстро, можно сказать на глазах, за два месяца московские каменщики выложили стены, которые поднялись в октябре 1986 года, на всю свою высоту. Видны стали всем кирпичные пилястры, которые покрыла штукатурка. Отделку здания, внешнюю и внутреннюю, выполнили грузинские мастера. Они выступали в роли генерального подрядчика.
Описывая все эти новации, испытываешь двойственное чувство. С одной стороны, плохо, что при таком способе реконструкции утрачены планировка, интерьеры еще одного памятника прошлого, с другой стороны, хорошо, что образ самих строений не утрачивается, как и прежде, они будут украшать улицу. Однако цокольный этаж стал на 40 сантиметров выше.
В одном из этих воссозданных домов на Арбате, 42, всего в три окошка по фасаду, я еще застал доживающих долгий век двух арбатских старушек, рассказавших, что когда-то жил в их квартире директор Большого театра, чью фамилию они позабыли. Хорошо помнили ночь 1941 года, когда спустя месяц после начала войны разорвалась на улице фугасная бомба, разрушившая Театр Вахтангова, выбившая стекла в их домике...
Соседний с ними особняк, фасад которого также заново выложен из красного кирпича, появился на улице после пожара 1812 года. По справке, составленной для архитекторов библиографом В. В. Сорокиным, в нем в разное время проживали две известные в Москве женщины.
Первая, в 1823 - 1830 годах, Наталья Александровна Зубова, урожденная Суворова, дочь прославленного полководца. Нежно любивший отец ее называл Суворочкой. Он писал в одном из своих писем о двухлетней Наташе: "...дочь моя в меня - бегает в холод по грязи, еще говорит по-своему".
Биограф полководца Олег Михайлов отмечает, что письма Суворова к дочери и сегодня нельзя читать без волнения. Будучи в походах и сражениях, отец всегда думал о ней, какие бы важные дела ни занимали его, будь то предстоящий штурм или осада. Находил минуты, чтобы сочинить очередное письмо, каждая строка которого полна поэзии и искреннего чувства. Отцом прославленный генерал стал в 46 лет.
"Суворочка, душа моя, здравствуй... У нас стрепеты поют, зайцы летят, скворцы прыгают на воздух по возрастам: я одного поймал из гнезда, кормили из роту, а он и ушел домой. Поспели в лесу грецкие да волоцкие орехи. Пиши ко мне изредка. Хоть мне недосуг, да я буду твои письма читать. Молись Богу, чтоб мы с тобой увиделись. Я пишу тебе орлиным пером; у меня один живет, ест из рук. Помнишь, после того я уж ни разу не танцевал. Прыгаем на коньках, играем такими большими кеглями железными, насилу подымаешь, да свинцовым горохом: коли в глаз попадет, так и лоб прошибет. Послал бы к тебе полевых цветов очень хороших, да дорогой высохнут... Отец твой Александр Суворов".
Писались эти строки пером орлиным и сердцем любящим.
Когда дочь подросла, отец не переставал думать о ее будущем: "Наташа правит моей судьбой, скорее замуж: дотоле левая моя сторона вскрыта". Суворов придирчиво выбирал женихов для своей дочери и остановил выбор на генерал-поручике графе Николае Зубове. Он был храбр, отличился в боях, обладал богатырской силой. Это его достоинство пригодилось, когда Зубов принял участие в заговоре против Павла I, который и возвышал Суворова, и унижал его. Николай Зубов нанес первый удар императору. Но при новом императоре генерал прожил всего несколько лет.
Рано овдовев, дочь Суворова жила с шестью детьми в Москве. Она не успела вовремя выехать из города перед вступлением французов в 1812 году. Карета ее попала в руки неприятеля. Однако, узнав, кто перед ними, французы не только отпустили Наталью Александровну из плена, но отдали ей воинские почести. Она пережила отца на сорок четыре года и умерла в Москве.
Этот же особняк в 1868 - 1872 годах принадлежал Елизавете Николаевне Киселевой, в девичестве Ушаковой. Елизавету Ушакову и ее старшую сестру Екатерину обессмертил Александр Пушкин. В московском доме Ушаковых на Пресне молодой Пушкин провел много счастливых часов, посвящал обеим сестрам прекрасные стихотворения. Альбом сестер не раз заполнялся рисунками поэта, его стихотворными автографами. Елизавете Ушаковой он писал:
"Вы избалованы природой;
Она пристрастна к вам была.
И наша вечная хвала
Вам кажется докучной одой.
Вы сами знаете давно,
Что ваc любить немудрено..."
Елизавета вышла замуж за полковника Сергея Киселева, с которым поэт находился в приятельских отношениях, бывал у него в гостях.
Со слов матери, Н. С. Киселев оставил запись о том, что Пушкин охотно беседовал с его бабкой и часто просил ее "диктовать ему известные ей русские народные песни и повторять их напевы. Еще более находил он удовольствие в обществе ее дочерей. Обе они были красавицы, отличались живым умом и чувством изящного".
В арбатском доме Елизавета Киселева поселилась спустя 30 лет после гибели поэта, но память о нем хранила всю жизнь.
Так что и этот особняк связан с именем поэта, чей мемориальный музей открыл свои двери на Арбате, 53, напротив бывшего дома Елизаветы Ушаковой-Киселевой. Можно предположить, что и в нем хранились традиции пресненского особняка Ушаковых, где, по словам современницы: "...все напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между нотами "Черную шаль" и "Цыганскую песню", на фортепианах - его "Талисман"... в альбоме несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке беспрестанно вертится имя Пушкина".
Елизавета Николаевна рассказывала сыну, что Александр Сергеевич нередко приезжал к ним верхом на белой лошади и при этом всегда вспоминал услышанные в юности слова одной гадалки, предсказавшей, что он умрет или от белой лошади, или от белокурого человека из-за жены...
История практически любого дома на Арбате, даже самого малого и, казалось бы, незначительного, в конечном счете, если начать ее исследовать, непременно приводит нас к именам и событиям, забыть которые невозможно, не рискуя потерять свое лицо.
"ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОСОБНЯК"
В начале улицы под № 7 располагались на Арбате прежде два строения, соединенные каменными воротами. Глядя на опустевший, архитектурно непримечательный дом, можно было подумать, что о заурядном этом строении и писать вроде нечего, и восстанавливать его не следует после недавнего пожара, облизавшего черным языком стены и крышу, через которую капает вода. Под грудой мусора видна была лестница в подвал...
Последним торговал тут магазин "Ткани", а до него - "Лен". В другом строении, 7а, находился известный колбасный магазин. Оба эти каменных здания появились на улице после пожара 1812 года.
Было время, когда дом № 7 славился не только магазином. Во второй половине XIX века в нем открылась одна из первых частных библиотек города. В 1875 году ее опечатала полиция, поскольку на книжных полках стояло, по словам полиции, "много сочинений политических преступников: Радищева, Герцена, Чернышевского, Огарева, Михайлова, Ткачева, Прыжова и др.".
Висевшая на фасаде дома до недавнего времени мраморная доска напоминала о другом событии, первой русской революции. "В этом доме в 1906 году помещался Московский Союз текстильщиков и ряд других профессиональных организаций". Помещались в этом здании также профсоюзы строителей, маляров и рабочих других профессий, получившие после революции 1905 года возможность действовать легально. Но свобода эта длилась недолго: профсоюзы из дома ушли.
