Петр Третьяков - У истоков древнерусской народности
Особенно существенным было то, что основные контуры этой картины совпали с данными, полученными в итоге изучения топонимики и гидронимии — наименований рек, озер и урочищ, восходящих нередко к глубокой древности и веками сохранявших свою этническую специфику.
Оказалось, что старые славянские гидронимы лежат широкой полосой в Центральной и Восточной Европе, от Среднего Днепра на востоке и до Одера на западе, т. е. в тех самых пределах, которые и по другим данным связываются с древними славянами. За Припятью начинается область балтийской гидронимии, охватывающая все Верхнее Поднепровье, Понеманье, большую часть поречья Западной Двины и Юго-Восточную Прибалтику. Очень хорошо прослеживается граница балтийских и финно-угорских гидронимов, идущая от Рижского залива на восток к верховьям Волги и дальше по Волго-Окскому междуречью в юго-восточном направлении к устью Москвы-реки и еще далее на юг. В Среднем Поднепровье имеется некоторое количество иранских гидронимов, вероятно, сарматского происхождения. Они сохранились в славянской среде, в области древних контактов славян с западными иранцами. На западе, по Одеру и Эльбе, в Ютландии и южной части Скандинавского полуострова, распространена древнегерманская гидронимия, а в южной части Центральной Европы — по верхнему течению Дуная, где жили кельтские племена, — кельтская гидронимия и топонимика.
Наконец, некоторые интересные данные о расселении древних европейских племен, в том числе славянских, получены «лингвистической географией», своеобразной отраслью лингвистики, рассматривающей такие элементы в истории языка, которые отразили те или иные особенности природной среды. Так, например, известно, что славяне некогда заимствовали у германцев наименование бука. Это свидетельствует, по-видимому, о том, что славяне жили первоначально вне пределов распространения этого дерева. А по данным палеоботаники, бук не встречался в древности восточнее поречья Одера. Следовательно, западнее Одера славяне не проникали. В языке древних славян не было своего слова для обозначения лиственницы. Это дерево было известно в древности на Карпатах, куда славянские поселения также, очевидно, не распространялись. В настоящее время гипотеза о славянской «родине» на Карпатах, одно время весьма популярная среди филологов, никем из славистов не поддерживается. В древнем славянском языке нет терминологии, свидетельствующей о жизни на морском побережье, в горных местностях или в открытой степи. Славяне жили в зоне умеренного климата, в полосе лесостепи и леса, богатой реками, озерами и болотами. Обрисованные выше контуры их древней территории вполне соответствуют данным славянской «лингвистической географии».
Определение древней славянской территории явилось большим завоеванием современной славистики, положившим конец длительному периоду поисков и дискуссий. До недавнего времени, вплоть до начала нашего века, область древних славянских поселений искали в разных частях Европы, на юге и на севере, и даже за пределами европейского материка. Большой популярностью долгое время пользовалась мысль, основанная на сообщении «Начальной летописи» о древних поселениях славян на Дунае, «где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Существовала, как уже указывалось, «карпатская теория» древней славянской «родины». В начале нашего века А. А. Шахматов предполагал, что древнейшая «родина» славян находилась на балтийском побережье между Неманом и Западной Двиной. Вместе с тем он не мог обойти молчанием и собранные в то время данные о древних славянах в Центральной Европе. «Вторая родина» славян, куда они якобы продвинулись в начале нашей эры, по мнению А. А. Шахматова, находилась в бассейне Вислы. Несколько раньше и при этом более определенно высказывался по поводу древней территории славян на Висле и в Правобережье Днепра историк-славист А. Л. Погодин.[11]
Современные представления о древней славянской территории, к которым постепенно подходили историки и филологи начала нашего века, впервые получили обстоятельную аргументацию в трудах выдающегося чешского слависта Л. Нидерле. Позднее, в 30—40-х годах, их обосновывали в своих работах А. М. Селищев, Т. Лер-Сплавинский, М. Рудницкий, в последнее время — Ф. П. Филин и В. Полак.[12] Все они и многие другие исследователи очерчивали пределы древней славянской территории более или менее одинаково, расходясь друг с другом лишь относительно второстепенных деталей.
Судя по многочисленным общим особенностям в языке, наиболее близкой славянам группой европейских племен были древние балты. Тесные связи славян и балтов восходят, как уже сказано выше, к глубокой древности, к самым истокам этих племен, составлявших вместе с древними германцами северную индоевропейскую группировку. Но характер этих связей еще далеко не выяснен. Полемика по данному поводу продолжается среди лингвистов без малого уже сто лет и вряд ли закончится в ближайшее время. По мнению одних, сходные явления в языке славян и балтов объясняются тем, что они составляли некогда единую группировку — балто-славянскую, которая лишь впоследствии, но так же еще в отдаленной древности, распалась на две части: на славян и балтов. Другие исследователи, представляющие в последнее время большинство, выступают против предположения о былом балто-славянском единстве. Общие элементы в славянских и балтийских языках они объясняют иначе, то ли как следствие длительных древних контактов, обусловивших общие процессы в языке, то ли как результат поглощения в далеком прошлом однородного субстрата и т. д. Тесные связи славян и балтов продолжались в течение многих столетий и в последующее время, накануне и в начале средневековья. В период формирования в Европе средневековых народностей одни балтийские племена, их более передовые группировки, жившие вблизи морского побережья, консолидировались в народности, а другие, жившие в глубине материка, еще не порвавшие с первобытным строем, были поглощены формировавшимися славянскими народностями — древнерусской и древнепольской. Это также существенно отразилось на истории языка и культуры и в немалой степени затруднило расшифровку более ранних балто-славянских отношений и связей.
2Можно надеяться, что в недалеком будущем при изучении древних судеб славянских и других племен серьезное значение приобретут факты, полученные в результате археологических исследований. Только на их основании события и явления далекого прошлого, находящегося «за границами истории», смогут получить достаточно точное определение во времени и на географической карте, без чего невозможно изучение конкретного исторического процесса. Сегодня же, несмотря на значительные успехи славянской археологии в СССР и за рубежом, объем информации, имеющей ближайшее отношение к далекому славянскому прошлому, является далеко не достаточным. История древних славян в освещении археологических материалов — это область гипотез, обычно недолговечных, постоянно вызывающих многочисленные сомнения. Более или менее твердую почву под ногами славянская археология имеет лишь начиная с раннего средневековья, со второй половины I тыс. н. э.
Трудности славянской археологии объясняются не только недостатком фактов, что, конечно, очень существенно, но и крайней сложностью самой проблемы, изменчивостью исторических судеб, а следовательно, и культуры древних славян.
Если обратиться, скажем, к археологии балтов, то станет очевидным, что жизнь этих племен, обитавших в северных лесах, в отдалении от беспокойного Юга, протекала относительно спокойно. Столетиями люди оставались на одних и тех же местах; их культура развивалась преемственно, без резких изменений. Передвижения в среде древних балтийских племен или вторжения извне чуждых элементов не оставили в истории их культуры значительного отпечатка. То же самое можно сказать об истории культуры большинства племен финно-угорской группы. Ретроспективно, отправляясь в глубины времен по материалам этнографии и позднесредневековой археологии, можно проследить их культуру вплоть до глубокой древности.
Совсем иначе, в иных условиях, протекала жизнь славянских, германских, кельтских и других европейских племен, в той или иной мере связанных с исторической и культурной жизнью Южной Европы. Еще в отдаленной древности на их развитии заметно сказались влияния более передовых племен — обитателей Средиземноморья и Причерноморья. В начале I тыс. до н. э. на юге Европы возникли рабовладельческие государства, история которых протекала отнюдь не изолированно от северной периферии. Вскоре классовое общество и соответствующие формы культуры сложились в среде скифских, фракийских и кельтских племен, т. е. уже в непосредственной близости к славянским пределам. Все эти новые для того периода явления исторической жизни сопровождались развитием экономических связей, торговли, а также бесконечными войнами и передвижениями племен, особенно усилившимися в римское время. И хотя вплоть до середины I тыс. н. э. славяне не принимали активного участия в исторической жизни юга Европы, они постоянно испытывали на себе воздействие той неустойчивой и меняющейся обстановки, которая царила на их южных границах, и при этом влияние разного характера — как положительное, так и отрицательное. Кельты и, по-видимому, скифы, у которых сложились государственные объединения рабовладельческого характера, предпринимали неоднократные попытки подчинить себе соседние, в частности и славянские племена. Проходивший по Висле торговый путь к Балтийскому морю оставил в культуре местного населения, в том числе и отдельных славянских группировок, заметные следы. В римское время через славянские области двинулись на юг германские племена — кимвры, тевтоны, маркоманы, квады и др., позднее — готы. Ниже речь пойдет о том, что в движение готов, спустившихся с севера в Юго-Западное Причерноморье, были вовлечены, по-видимому, и славянские группировки (см. стр. 48). Все эти разнообразные обстоятельства существенно отражались на культуре тех или иных славянских племен, причем отражались по-разному, во многих случаях они нарушали самобытность славянской культуры, придавали ей чуждые черты.
