Святой Георгий и гунны - Мурад Эскендерович Аджи

В селение Джалган я попал с трудом. И хотя на дворе стоял конец ХХ века, ничто не напоминало о том. Место, выбранное для жилья, – самое неподходящее во всей округе: на вершине горы, дорог нет, пашен нет, с пастбищами плохо. Однако живут люди, и живут очень давно.

Сюда добираться лучше на вездеходе. И не в любую погоду. Очень неудобное место, хотя рядом равнина, хорошие горные склоны, вода. Но Джалган стоит именно там – на вершине горы! И задачи у него всегда были иными, чем в других окрестных селениях. Джалган – охранник, страж святых мест. Об этом здесь знают все.

Обитатели селения живут как бы в стороне от всего остального мира. Будто другой народ с другой планеты. Кто они? Остается только гадать. На подъезде к селению обратил внимание на старинное кладбище, здесь были памятники, почти ушедшие в землю, были и неплохо сохранившиеся. По их форме понял, что в селении когда-то главенствовала персидская культура. Джалганцы говорят на фарси. Правда, их «фарси» не понимают ни персы, да и никто другой на свете. Самостоятельный язык? Самостоятельный народ? Возможно. В Дагестане такое не в новинку.

Когда поинтересовался их национальностью, сказали, что азербайджанцы. И добавили: «По паспорту». Но ни по языку, ни по культуре на азербайджанцев они не походят. Селение по духу иное. Низкие глинобитные домики с плоскими крышами и с окнами, выходящими во двор, глухие каменные ограды указывали скорее на Афганистан. И люди с выразительными, очень своеобразными лицами походили на афганцев{266}. Здесь всюду был Восток, Кавказ, но Кавказ особенный.

Время давно застыло в Джалгане: улицы принадлежали XV или даже X веку. Лишь электрические столбы возвращали воображение в реальность, напоминая, что на дворе уже конец ХХ века. Селение походило на огромную площадку, где готовились к съемке фильма…

Первой, кого мы увидели, была женщина, она откуда-то снизу несла кувшин с водой. Приезд незнакомых насторожил ее. Конечно, разговор не получился. Виной тому был не языковой барьер, а ее правильное мусульманское воспитание – она не имела права останавливаться перед чужаками.

Второй собеседник был поприветливее. Им оказался пожилой крестьянин, возвращавшийся с поля в уснувшее от летнего зноя село. Пригласил в дом, где за чаем поговорили «о том о сем» – на Востоке не принято набрасываться с вопросами и просьбами. Нужно неторопливо побеседовать с хозяином, дать ему почувствовать в вас гостя, и, только поняв, что вы за человек, собеседник сам решит, помогать вам или нет. Слух о нашем приезде пошел по Джалгану, беспроволочный телеграф заработал.

Одному соседу потребовалось что-то срочно спросить у нашего хозяина, и он, извиняясь, отозвал его от стола, за которым мы сидели. Вернее, сидели мы не за столом, а на глинобитном полу, где прохлада камня хорошо чувствовалась и была желанной. Перед нами лежала пестрая скатерть, на которую хозяйка поставила пиалы, банку с сахаром и ломтики сыра на тарелке… Потом пришли еще какие-то люди, потом мы вышли в сад, где ветки деревьев прогибались от зрелой черешни… К нам явно присматривались.

– Есть у нас пир, – услышал я наконец долгожданное (Пир – это святое место.)

Могила святого воина – самое почетное в Джалгане место. С веками она разрушалась, ее восстанавливали вновь – сейчас остались лишь стены. Да старая-престарая смоковница, которую по давней традиции высаживали около святых мест.

Конечно, это совсем не та смоковница, не первая – она ее внучка-правнучка. Прошли же, слава богу, почти тысяча семьсот лет. Неизменным оставалось лишь каменное надгробье, над которым не властны ни стихия, ни время. В узком проходе полуразрушенных стен лежал камень, будто отполированный с одного бока: за века ладони и губы паломников оставили на нем свой, очень заметный след… Вере человеческой уступают даже камни.

Когда я, стоя на коленях, коснулся надгробья святого Георгия, случилось необъяснимое. Тепло, излучаемое камнем, потекло по моим рукам, покалывая пальцы и наполняя душу радостью и счастьем. Это было его тепло. Такого блаженства я не испытывал никогда в жизни. В меня что-то вернулось, а камень под руками ожил, казалось, я прикоснулся к живому человеку. Чувствовалось даже затаенное дыхание…

В священной роще, она рядом с могилой, когда-то останавливались паломники, они собирались на молитвы – тенгриане, мусульмане и христиане приходили сюда. Здесь они отдыхали, приносили жертвы в честь святого воина, погибшего за веру. Алтарь и место разделки животных сохранились. И родник в священной роще живет своей бессмертной жизнью.

Правда, давно не приходят сюда люди. С 1917 года. Волны атеизма, захлестнувшие тогда Россию, прокатились и по Кавказу. Но даже они не смыли могилу святого Георгия – люди тайно ухаживали за ней. Не объявляя, разумеется, и не афишируя свою заботу. А вот священная роща пострадала. Ее приказали вырубить. К счастью, у властей не хватило сил довести приказ до конца.

…Окруженный тишиной, я сидел на поляне в священной роще, смотрел на родник, вспоминая:

Василий Тимм. Памятник в священной рощице в 6 верстах от Дербента на том месте, где Петр Великий изволил обедать с Дербентскими жителями. 1851

Остатки этой рощи на горе Джалган уцелели до наших дней

Могила святого Георгия. Селение Джалган. Дагестан. Фото Виктора Бреля

Постепенно сквозь шелест листьев, журчание воды до меня донесся едва уловимый шепот. То был тихий голос прошлого – тайнопись легенды становилась явью.

Апокрифы не раз упоминают, что неподалеку от места подвига святого Георгия открылся целебный источник. И житие святого говорит об этом чуде: «Истек поток воды, от которой совершались многочисленные исцеления от многообразных болезней».

А мусульманские легенды прямо называют Хызыр-Илйяса (Джирджиса-Георгия) вечно юным стражем источника жизни. Не раз повторяется рассказ о священной роще{267}. А я сижу в этой самой роще, пью воду из этого самого родника…{268}

Паломник. Бронза. Леон. Испания

Родник начинался в пещере. Туда по традиции приходят кормящие матери, у которых пропало молоко. Священную воду пьют и те, кто страдает бесплодием. И просто недужные. Все – рядом…

Я подошел к пещере, заглянул в нее и увидел низкий свод, где со сталактитов, словно с набухших сосцов, капала прозрачная вода. Капли падали, образуя озерцо со священной водой. Казалось, само Время роняло слезы, отсчитывая по ним дни, годы, века. Воистину, ничто не проходит бесследно: Тенгри и Джарган – две звезды на степном небосклоне. Они были, есть и будут, пока существует Вечное Синее Небо…

Часть IV

Мечта

У могилы святого Георгия созидательное начало, она, посещаемая людьми разных конфессий, с IV века была храмом под открытым небом, видела все – величие тюрков и их падение. Что, если над ней возвести храм памяти? Пусть даже в своем воображении. Храм братьев, разведенных Судьбой? Селение Джалган, что на горе у Дербента, – не гаснущая звезда, маяк в том великом начинании

Конечно, без разрушений не обошлось. В 30-е годы в Дербенте взорвали храм святого Георгия. Сюда, к храму, от селения Джалган еще в давние времена провели водопровод, и прихожане совершали омовение его водой!{269}. Почти тысячу семьсот лет просуществовал водопровод. В 1938 году его разрушили. А в советское время на месте храма святого Георгия установили памятник Ленину…

Он – итог истории, сделавшей Дербент сиротою с царской биографией. Здесь нет ничего современного. Только История. И люди, не помнящие ее. Бюрократы царской России поделили население Албании на малочисленные народы Кавказа, советские комиссары своей чудовищной национальной политикой утвердили это