Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин
Все оправдательные документы в отношении Булатникова, Туркова, Кислицкого (позднее Витвинова), не допустивших кровопролития в Саранпауле, командир Отряда северной экспедиции направил тюменскому губвоенкому. Однако из Тобольска эти бумаги были переадресованы в Губчека: «Направляются протоколы допросов Булатникова, Туркова, Кислицкого и Витвинова, дабы они миновали Губчека, ибо сопроводительные письма адресованы губвоенкому. Материалов обвиняющихся предвидится большое количество. Дело столь важное, что его разрешение отзовется на политическом настроении нескольких уездов. Турков приобщен к делу Лушникова, как участник расстрела 57 красноармейцев».
Однако Турков вообще не имел отношения к этой акции. Что касается обстоятельств расстрела, то арестованный в апреле 1920 года Тюменской Губчека Петр Сидорович Войников, 1899 года рождения, сапожник первой тюменской сапожной мастерской, показал: «В августе 1918 года я был мобилизован в белую армию, как солдат старой армии, окончивший учебную команду в 35-м запасном полку в Тюмени. Меня сразу же сделали взводным командиром 1-го взвода 5-й роты 6-го Сибирского кадрового полка. Потом наша 5-я рота была переведена из Тюмени в Тобольск (6-й Сибирский кадровый полк стал называться 49-м Сибирским стрелковым полком). Из Тобольска меня назначили конвоировать в Тюмень дезертиров, которых было 104 человека, а нас вместе со мной — 6 человек. Дойдя до села Иевлева, дезертиры пошли на вечерку, некоторые из них были выпивши и позволяли себе буянство. Тогда ко мне пришел староста села и потребовал прекратить распущенность дезертиров. Мне пришлось дать телеграмму начальнику гарнизона г. Тюмени, чтобы выслали для сопровождения бунтующих дезертиров солдат. В селе Покровском нас встречал отряд подпоручиков Лушникова и Муромцева. Когда я узнал, что дезертиров будут расстреливать, то хотел защитить хороших ребят. Дезертиров построили, и Лушников рассчитал их на первый-второй. Из 104 человек здесь в селе Покровском расстреляли 58 человек. Мой отряд и я в расстреле не участвовали, а только выводили к месту расстрела. Расстреливал отряд из Тюмени. Потом меня заставили конвоировать в Тюмень оставленных в живых дезертиров, где сдал их в пересыльную часть уездного воинского начальника».
Дезертировавших из Сибирской белой армии крестьян почему-то представили красноармейцами. Но непосредственных участников их расстрела, включая Лушникова и Муромцева, не нашли. Поэтому Войникова держали в рабочем доме (так называли тюрьму), несмотря на прошение 120 членов сапожной мастерской № 1 «отпустить его на поруки, как специалиста для заготовки сапог для армии». К председателю Тюменской Губчека обращался заведующий воспитательной частью при рабочем доме: «...о принятии мер к ускорению дела Войникова, который содержится здесь уже с апреля 1920 года и ведет себя отлично: хороший специалист-сапожник, — если обвинение не подтвердится, необходимо освободить для пользы Республики».
Обвинение Войникова в участии в расстреле дезертиров (называть их красноармейцами неправильно) не подтвердилось, но его не освободили (и не собирались этого делать), а расстреляли по постановлению Губчека, утвержденному 11 ноября 1920 года председателем ЧК Сибири И. П. Павлуновским[26].
Красная армия осталась без сапог, жена без мужа, дети без отца...
А в деле Туркова появился протокол допроса 27-летней актрисы Елены Павловны Половцевой: «Подпоручика Туркова я встречала в бытность свою в Тобольске. Он неоднократно бывал с другими лицами у меня в театре за кулисами. Также с компанией я бывала на пикниках, где присутствовал Турков. Тогда он был адъютантом у Лушникова.
Про Туркова говорили, что он кокаинист и алкоголик, и я полагаю, что этим он заразил Лушникова, которому доставал кокаин. По моему мнению, Турков — жестокий человек, что я различала по его обращению с солдатами. Я слышала, что Турков и Лушников творили безобразия: пороли людей розгами. Вообще имена Лушникова и Туркова всегда связывали вместе».
Показания Половцевой подтвердил 30-летний актер Владимир Прохорович Вольмар: «Про подпоручика Туркова я знаю, что он был адъютантом у Лушникова. Он дальше с Лушниковым не поехал. А остался в Тобольске под видом больного...»
Тогда в губернском центре не было постоянной театральной труппы. В спектаклях, устраиваемых в народном доме, выступали заезжие актеры и актрисы. В окружении которых коротали свободное от службы время как белые офицеры, так и красные командиры. На тех и на других военных, в зависимости от режима (в Тобольске с 1917 по 1921 год власть менялась десять раз), их временные подруги давали одинаковые и неконкретные характеристики.
Другие чувства выражали письма постоянных спутниц жизни — жен. Карандашные, полустертые временем строки: «Если тебя посадят в тюрьму, то знай: у тебя есть я, которая разделит не только тюрьму и всякие лишения, но и смерть. Расстрела тебе не будет, т.к. большевики его отменили. Я, Шурик, до суда поправлюсь, и мы уедем из Березова. Такая тоска, так тяжело без тебя, мой безвинный, хороший Шурик, что жизнь становится хуже могилы. Эх, только бы повидать тебя, услышать ласковое слово. Будем надеяться на Бога, будем молиться. Тебя простят: ты никого не убивал. Милый Шурик, приезжай к своей Элке, которая без слез о тебе не может уснуть. Проклятое время... Любящая тебя навеки Элка...»
Неизвестно, дождалась ли Елена Туркова, в девичестве Кушникова, своего мужа. Как сложилась их жизнь? В следственном деле Туркова нет отметок ни о суде, ни о расстреле, ни об освобождении.
Также неясны судьбы Витвинова, Булатникова и Кислицкого. В карательных акциях они не участвовали. Допрошенные в качестве свидетелей Петр Феликсович Раевский, 1876 года рождения, уроженец Березова, бывший лесопромышленник, заведующий агентством Центросоюза, и Александр Стефанович Григорьев, 1891 года рождения, уроженец юрт Карымкарских, остяк, с высшим образованием (окончил политехнический институт в Омске), заведующий отделом народного образования в г. Березове, характеризовали их положительно.
Раевский: «Булатников хороший учитель и человек. Витвинов был военным комендантом в Березове, а Кислицкий — начальником милиции. При них был законный порядок. На них никто не жаловался...»
Григорьев: «Булатников как мобилизованный учитель сильно тяготился своим положением и хотел просить о своем освобождении от военной службы по болезни. В отношении Витвинова и Кислицкого ничего плохого сообщить не могу...»
Протоколы допросов Раевского и Григорьева сопроводила в Тюмень выразительная телеграмма: «19 октября 1920 года. Указанные лица допрошены. Примите
