Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич
Бэби вчера очень веселился в гостях у Ани. Сегодня к нам придут к чаю молодые Вороновы, которые приехали на несколько дней из Одессы. Я приму 7 офицеров, между прочим, одного генерала, командира Бэбиного Грузинского полка, затем батюшку со “Штандарта”, чтобы проститься с ним перед отъездом, и Бенкендорфа, а под конец — Аню.
Я, наконец, пошла в лазарет на 3/4 часа. — Гогоберидзе внезапно появился здесь, к нашему удивлению. Он только месяц пробыл в полку и поехал в Батум, так как был совсем болен. — Теперь он загорел, как негр, и на днях возвращается в полк.
Опять дождь, так что не могу лежать на воздухе. — Дорогой мой, должна начать свой прием, так что не могу продолжать письмо. — Дети и я целуем, целуем тебя нежно и горячо, любимый мой.
Бог даст, через два дня ты вернешься в мои объятия! Завтра дети собираются на выставку, а затем к чаю в Аничков.
Да благословит и сохранит тебя Господь!
Навсегда твоя нежно любящая старая женушка
Аликс.
“Мелкие люди портят часто великое дело”
6 мая 1915 года — первый день рождения, который Царь провел вне своей семьи. Резко ухудшилась военная обстановка. 27 апреля русские войска на юго-западном направлении вынуждены были начать отступление. Одновременно немцы нанесли удары на северном фланге фронта: 14 апреля — в районе Тильзита, а 24 апреля заняли Либаву и вышли к Шавли и Ковно.
Царь приехал в ставку 4 мая, а покинул 14 мая. Все эти дни шла напряженная работа. На восемь писем, посланных ему Царицей, он сумел отправить ей только одно, хотя ежедневно посылал скупые телеграммы.
Ц.С. 4 мая 1915 г.
Мой ненаглядный,
Ты прочтешь эти строки раньше, чем ляжешь в постель. — Вспомни, что женушка молится за тебя, много думает о тебе и страшно по тебе тоскует. Как грустно, что мы проведем день твоего рождения не вместе! Это в первый раз. — Да благословит тебя Господь, да даст тебе крепость, мудрость, отраду, здоровье и спокойствие духа, чтобы нести мужественно твой тяжелый венец! Ах, крест, возложенный на твои плечи, не легок! Как бы я хотела помочь его нести, хотя мысленно и в молитвах я всегда это делаю. — Как бы я хотела облегчить твое бремя! Ты так много выстрадал за эти 20 лет — ведь ты родился в день Иова Многострадального, мой бедный друг. — Бог поможет, я в этом уверена, но придется еще много перенести боли, беспокойства и трудов, с покорностью и верою в Его милосердие и неизмеримую мудрость. — Тяжело, что не смогу тебя поцеловать и благословить в день твоего рожденья! Иногда так устаешь от страданий и забот и мечтаешь о мире. О, когда же он, наконец, настанет? Хотела бы я знать, сколько еще месяцев кровопролития и страданий! Солнце светит после дождя, так и наша дорогая родина увидит золотые дни благоденствия, когда ее земля напоится кровью и слезами. Бог справедлив, и я возлагаю всю мою непоколебимую веру на Него. Но все же такая мука видеть столько ужаса и знать, что не все работают так, как следует, и что мелкие люди портят часто великое дело, для которого они должны были бы работать дружно! Будь тверд, мой друг, настой на своем, дай всем почувствовать, что ты знаешь, чего хочешь. Помни, что ты император и что никто не смеет брать столько на себя. — Возьмем хотя бы историю с Ностиц[230]. Он в твоей свите, и поэтому Н. абсолютно никакого права не имеет отдавать приказания, не испросив предварительно твоего разрешения. Если бы ты вздумал поступить так с одним из его адъютантов, он бы поднял крик, разыгрывал бы роль оскорбленного и т.д. А не имея твердой уверенности, нельзя так разрушать карьеру человека. – Затем, дорогой, если нужно назначить нового командира Нижегор., не предложишь ли ты Ягмина?
Я вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, но это лишь намек (а это ведь твой собственный полк, так что ты можешь назначить туда кого хочешь).
Смотри, чтоб истории с жидами велись осторожно, без излишнего шума, чтобы не вызвать беспорядков в стране[231]. Не давай себя уговорить к раздаче ненужных назначений и наград к 6-му — еще много месяцев перед нами! Не можешь ли ты слегать в Холм, чтобы повидать Иванова, или остановиться по дороге, чтобы видеть солдат, посылаемых для пополнения полков? — Хотелось бы, чтобы каждая твоя поездка была радостью не только для ставки (без войск), но и для солдат или раненых, которые более нуждаются в твоем ободрении и тебе это тоже полезно. Делай то, что ты хочешь, а не то, чего желают генералы. Твое присутствие везде подымает бодрость.
Ц.С.
5 мая 1915
Мой родной, любимый,
Посылаю тебе мои самые нежные пожелания и поздравления к дорогому дню твоего рождения. Да примет тебя Господь Всемогущий под Свое особое попечение! Надеюсь, что подсвечники и увеличительное стекло тебе пригодятся в поезде. Увы, я ничего более подходящего не могла найти. Аня посылает тебе вложенную здесь открытку.
Сегодня утром я была у Знамения, а затем у нее 1/2 часа. В 10 час. — в госпиталь на операции и перевязки, — некогда описывать подробности. Вернулась в 11/4, в 2 уехала в город. Ксения и Георгий тоже были в комитете. Заседали 1 ч. 20 м. Затем пошла в склад, вернулась домой в 5 1/2 ч. Сейчас должна принять крестьян из Дудергофа и Колпино с деньгами. Фельдъегерь уезжает в 6. Солнечно, но холодно. Я рамоли, не могу писать много и ужасно спешу. Спала плохо так одинока.
Мой дорогой ангел, целую и благословляю тебя без конца. Ужасно грустно не вместе проводить дорогое 6-е число! Прощай, любовь моя, муженек мой милый. Навсегда твоя старая
Солнышко.
Ц.С. 6 мая 1915 г.
Мой самый родной, драгоценный,
Поздравляю тебя с сегодняшним дорогим днем. Дай Бог, чтобы ты мог встретить его в будущем году в радости и мире и чтобы кошмары этой войны кончились! Осыпаю тебя нежными поцелуями, — увы, только в мыслях, — и молю Бога сохранить тебя и благословить все твои начинания.
Такое ясное утро (хотя свежо) — пусть это будет хорошим предзнаменованием! Чудная телеграмма от нашего Друга, наверное, обрадовала тебя — поблагодарить мне Его за тебя? Напиши в телеграмме привет Ане, в благодарность за ее открытку. Мы с ней посидели вместе вечер, так как она провела день в одиночестве — случайно никого у нее не было, кроме матери и сына Карангозова.
День был утомительный, и я не взяла Ольгу в город из-за ее простуды и визита Беккер[232]. Татьяна заменила ее в комитете. Мария Барятинская и Ольга[233] вяжут чулки в складе, как они до сих пор делали в Москве.
Все спрашивают, какие новости — у меня никаких нет, но на душе тяжело. Из телеграмм Мекка более или менее виден ход дел. Наврузов говорил с нами по телефону — греховодник уезжает только сегодня вечером. Он сказал мне, что он шесть месяцев постился и теперь должен повеселиться в городе. Я назвала его хулиганом, что ему не понравилось; злодей, он говорит, что мое здоровье должно теперь поправиться, потому что он много пил за него. Я ему сказала, что кн. Гедройц, которая его очень любит, называет его нашим “enfant terrible”. Затем я разговаривала по телефону с Амилахвари. Он зайдет сегодня проститься. Бобринский на всех парах укатил во Львов.
В церкви пели великолепно. С нами завтракали все мои фрейлины, Бенкендорф и Ресин, а потом я принимала Кочубея[234], Княжевича, Амилахвари. Они все пошли к Ане и читали ей вслух, после чего заехали в Большой Дворец на 10 мин. Сейчас Ксения и Павел придут к чаю, так что должна кончать. Всегда тороплюсь. Благословения и поцелуи без конца! Никаких известий, очень беспокоюсь! Мой дорогой, остаюсь твоя любящая
