Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы
Это было настолько очевидным, что большинство активистов украинского национального движения не считало возможным опираться на революционное рабочее движение. Все попытки подчинить их своему влиянию и научить рабочего быть «национальносознательным украинцем» не принесли желаемых для националистов результатов. Рабочие не видели смысла в политическом и культурном сепаратизме и не отделяли своих интересов от интересов трудящихся всей России. Случаи поддержки со стороны рабочих, в том числе этнических украинцев, украинского движения, даже его левых направлений, были единичными и имели место по большей части среди низкоквалифицированного и сельскохозяйственного пролетариата, то есть того, который теснее был связан с селом и сильнее всего испытывал на себе его настроения или влияние сельской интеллигенции. Можно с уверенностью утверждать, что во время революции и Гражданской войны рабочий класс Украины за украинским движением не пошел. Неприятие рабочего класса украинскими националистами было столь велико, что некоторые из них даже в 1920-х гг. вынашивали планы мести ему за «измену украинскому делу». Сотрудники ГПУ отмечали желание этих групп осуществить в будущей, «освобожденной» от советской власти Украине «сжатие промышленности», провести репрессии против рабочего класса, а также выселить за ее пределы русских рабочих[416].
Кто конкретно мог попасть в категорию русские, как правило, не уточнялось. Дело в том, что специфика этнического состава рабочего класса Украины и, главное, его ориентированность на русский язык и русскую культуру обусловили и особенности национального самосознания, ставшего весьма важным фактором в определении мироощущения украинского рабочего. Большую роль в деле его формирования у рабочих – этнических малороссов (украинцев) играл полиэтнический (а точнее, двуэтнический[417]) состав рабочего класса УССР. Совместный труд и общие интересы сплачивали представителей различных этносов, «переплавляли» их в одном пролетарском «котле». Многое зависело и от интернационалистской политики партии, которая на первый план выдвигала социальный и классовый принципы общественного бытия (а значит, и сознания). Да и, работая в одном коллективе, люди, как правило, не интересовались этническим происхождением своих товарищей и коллег.
Таким образом, рабочий класс на территориях, позднее составивших Украину, изначально формировался как российский, поскольку являлся результатом урбанизационных и модернизационных процессов конца XIX – начала XX в. именно всероссийского масштаба. Донбасс, Екатеринослав, Кривой Рог, Николаев, Киев были не украинскими, не местно-территориальными, а всероссийскими промышленными центрами и развивались как часть единого экономического и государственного организма России. Вчерашних крестьян, ставших рабочими, никто насильно не русифицировал. Это делала сама жизнь. Втягивание вчерашних крестьян в русское культурное пространство было естественным и вполне укладывалось в рамки аналогичных процессов, имевших место в Западной Европе того времени[418]. Формирование национального самосознания среди значительной части рабочих протекало в его русском или общерусском варианте. Этому способствовала этническая близость великороссов и малороссов, совместный труд и проживание в условиях большого города, нивелировавшего этнические различия. Скажем, на востоке республики, на Донбассе, рабочие-украинцы в быту и по языку почти не отличались от русских рабочих[419]. Во время обследования практических мероприятий по осуществлению в УССР национальной политики, особенно среди профсоюзов, выяснилось, что в том же Донбассе (в Артемовском и Луганском округах) «украинские рабочие в большинстве настолько русифицированы, что между ними и русскими рабочими нет почти никакой разницы ни по языку, ни по быту». По-украински дома разговаривало лишь 15 % рабочих-украинцев, да и то говорили они «на народном украинском языке, не понимая литературного украинского»[420]. В то же время у великорусских и малорусских крестьян языковые различия продолжали сохраняться.
Не всегда и не везде переход из этнической общности в национальную, в данном случае русскую, происходил одинаково. В тех же округах у металлистов, как наиболее квалифицированного отряда рабочего класса, этот процесс протекал быстрее, чем у горняков, которые в силу особенностей условий труда на шахте были связаны с крупным городом слабее[421]. Уровень «русифицированности» зависел не только от профессии, но и от географического положения региона. Чем дальше на запад и северо-запад от Донбасса и крупных центров Нижнего Поднепровья, тем более украинским по своему облику становился пролетариат (за исключением Киева). Полностью «украиноязычным» (речь, конечно, не идет о поляках и евреях) он был на Правобережье, в мелких городках, местечках и селах.
Интересно отметить и следующее. Из-за особенностей урбанизационных процессов на Украине наблюдалось особое явление, когда некоторые группы рабочих именовали себя «хохлами», противопоставляя их «украинцам». Первоначально это название было дано великороссами запорожским казакам и малорусским крестьянам. Однако со временем оно претерпело метаморфозу и превратилось в самоназвание довольно больших групп населения. Хохлами называли себя (а нередко и называют до сих пор) крестьяне в основном юго-восточных районов УССР, российско-украинского пограничья и некоторых районов РСФСР (Воронежской, Белгородской и ряда других областей). Прижилось оно и в городе. Например, у группы комсомольцев луганской шахты № 5–9 спросили, сколько в их ячейке украинцев. Оказалось, что всего пять. «А на каком языке дома разговариваете?» – был задан новый вопрос. «На хохлацком». – «А сколько же у вас хохлов?» – «У нас все хохлы», – ответили шахтеры-комсомольцы и сильно удивились, узнав, что «хохлы» и «украинцы» – это одно и то же. Такие случаи не были редкостью. Подобное понимание тонкостей соотношения этнического и национального продемонстрировал секретарь ячейки железнодорожного цеха завода «Октябрьская революция», заявивший, что у них в ячейке «ни одного украинца нету, все тебе хохлы»[422].
Можно предположить, что при определенном стечении обстоятельств «хохлы» могли занять ту опустевшую нишу в этнонациональной иерархии, которую до революции занимали (или должны были занять при утверждении общерусского проекта) «малороссы», но теперь уже став категорией национального самосознания этого населения. Украинцами «хохлы», очевидно, называли тех, кто сознательно, в силу ли воспитания, обостренных национальных чувств, крестьянского происхождения или по причине беспрекословного подчинения авторитету партии, придерживался украинского варианта национальной идентичности.
Таким образом, особенности развития национального сознания в его русском варианте, вовлечение в русское культурное пространство и имевшееся у определенных кругов рабочих восприятие себя как «хохлов» во многом обусловили незначительный интерес рабочего класса к национальному вопросу и украинскому движению.
Обратимся к политическим настроениям рабочих и посмотрим, что их волновало, что вызывало их недовольство, какие требования они выдвигали. Анализ материалов, представленных преимущественно сводками и аналитическими материалами ГПУ о настроениях рабочих, позволяет прийти к заключению, что провозглашенный привилегированный статус рабочего класса – гегемона далеко не всегда отражал его реальное положение. Недовольство, забастовки были в СССР довольно частым явлением. Украинская республика не являлась исключением. Основной причиной недовольства рабочих была неудовлетворенность экономическим положением: задержками зарплаты, перебоями в производстве. Они порождали неверие в перспективы развития промышленности, которое выражалось в прогулах, увольнениях, нарушениях трудовой дисциплины и т. д.[423]
Помимо этого недовольство возникало из-за дороговизны, условий труда, конфликтов с начальством[424]. А начальство в 1920-х гг. было представлено не только государственными чиновниками, но и частниками, что навевало нехорошие мысли о том, чем для человека труда обернулась революция. Как правило, недовольство расценками и условиями работы имело место среди малоквалифицированных групп рабочих[425]. Среди их высококвалифицированных коллег или тех, кто владел профессией, на которую был стабильный спрос, чаще наблюдались переходы на новые места работы, что приводило к текучести кадров и также сказывалось на организации производства[426].
На протяжении всего десятилетия основные требования рабочих оставались неизменными, то обостряясь, то затихая в зависимости от изменения экономического положения в стране. Скажем, повышение в 1926 г. единого сельскохозяйственного налога вызвало у крестьян недовольство. Уклонения от выплат привели к сокращению производства, перебоям в снабжении городов, росту цен, задержкам зарплаты. Такая картина наблюдалась по всему Союзу. Ответом рабочих на ухудшение материального положения стало усиление забастовочного движения. Только в июне 1926 г. по всей стране прокатилось 139 забастовок[427]. На преобладание в недовольстве рабочих экономических мотивов ясно указывают сводки ГПУ. Так, в сентябре 1927 г. было зарегистрировано 29 случаев недовольства сокращениями, 28 – состоянием кооперации, 26 – расценками, 17 – охраной труда. Отмечено 15 случаев антисоветских проявлений (причины не указаны) и лишь 4 случая антисемитских выступлений, которые можно квалифицировать как инциденты, имевшие национальную подоплеку[428].
