Марьяна Скуратовская - Принцессы Романовы: царские дочери
Понравился ли великой княжне Карл Вюртембергский – неизвестно. Главное – он представлялся достойной парой, он обещал престол. Этого для повзрослевшей Ольги Николаевны было достаточно.
1 июля того же 1846-го Ольга и Карл обвенчались. Дата была выбрана неслучайно: 1 июля родилась мать невесты Александра Федоровна, и поженились родители Ольги Николаевны тоже 1 июля. Казалось, это число должно стать для новобрачных счастливым.
«Излишне говорить, – пишет историк Альбина Данилова, – что торжества, проходившие в Петергофе, были обставлены роскошью и блеском. Целый день звонили колокола, иллюминацией были украшены не только петергофские дворцы, фонтаны и парк, но и многие дома в Петербурге».
Вечером накануне свадьбы император пришел к дочери, чтобы помолиться с ней перед сном. Он напутствовал Ольгу: «Будь Карлу тем же, чем все эти годы была для меня твоя мама».
Осенью молодожены уехали в Штутгарт. Перед отъездом Ольга Николаевна писала Жуковскому: «Утешительно в минуту разлуки думать, что незабвенная бабушка [Мария Федоровна] родилась в этой земле, где мне суждено жить и где Екатерина Павловна [сестра Николая I, королева Вюртембергская] оставила так много воспоминаний. Там любят русское имя, и Вюртемберг соединен с нами многими узами».
Князь Барятинский, все это время, видимо, еще на что-то надеявшийся, немедленно попросился на Кавказ, в действующую армию.
Но выполнить завет отца, стать для Карла Вюртембергского тем же, чем Александра Федоровна была для Николая I, то есть любимой и любящей женой, Ольга Николаевна не смогла. Не по своей вине…
Карл Вюртембергский не питал склонности к женскому полу и женился только из чувства долга. Ходили упорные слухи, что он был гомосексуалистом, и при нем неспроста всегда состоял какой-нибудь красивый адъютант.
В 1864 году он стал королем под именем Карла I, и Ольга Николаевна, наконец, примерила столь желанную для нее корону. Возможно, корона и стала достойным утешением за все пережитые обиды и разочарования, простым смертным этого не понять. Супруги Вюртембергские много путешествовали и выглядели вполне счастливыми. В каждом путешествии их сопровождал очередной адъютант, так что счастье Карла можно понять, а Ольга Николаевна, должно быть, просто умела делать хорошую мину при плохой игре. Не исключено, впрочем, что между супругами возникло нечто вроде дружеских отношений. Ведь сумели же позднее они стать достойными и любящими родителями своей приемной дочери, а для этого требовалось как минимум умение понимать друг друга и действовать сообща.
* * *Мария Николаевна не ждала милостей от судьбы: свое счастье она взяла сама, вызвав при этом всеобщее осуждение.
Полковник Фридрих фон Гагерн, сопровождавший нидерландского принца Вильгельма-Александра, племянника императора Николая, в поездке в Россию, оставил в своем дневнике описание членов императорской фамилии, в том числе и Марии Николаевны: «Супруга герцога Лейхтенбергского невысока ростом, но чертами лица и характером вылитый отец. Профиль ее имеет также большое сходство с профилем императрицы Екатерины в годы ее юности. Великая княгиня Мария любимица отца, и полагают, что в случае кончины императрицы она могла бы приобрести большое влияние… Великая княгиня Мария Николаевна обладает многими дарованиями, равно как и желанием повелевать; уже в первые дни замужества она взяла бразды правления в свои руки».
Сначала Мария была вполне счастлива в браке. Максимилиан ее обожал, никогда не спорил и был «послушным» мужем. В свете его за это слегка презирали, но что значило мнение света по сравнению с семейным счастьем? Главное – между ними двоими царили покой, взаимопонимание и взаимоуважение. Максимилиан занимался наукой, Мария Николаевна – детьми. Она родила семерых: трех дочерей и четверых сыновей. Старшая дочь, Александра, умерла совсем маленькой. Мария Николаевна была тогда беременна третьим ребенком, сыном Николаем. Она считала, что именно ее горе и душевные страдания во время беременности стали причиной того, что Николай родился слабеньким и полупарализованным: одна нога у него плохо двигалась. Бедному малышу грозила участь инвалида, но Мария Николаевна решительно взялась за лечение. У кроватки мальчика побывали все светила медицинской науки, ему сделали четыре операции, для него построили специальную ортопедическую машину…
Кристина Робертсон. Портрет великой княгини Марии Николаевны, герцогини Лейхтенбергской, с детьми
Ничего не помогало. И тогда военный хирург Пирогов сказал: «Если бы это был мой сын, я бросил бы все машины и стал развивать его гимнастикой». Мария Николаевна последовала этому совету. Мальчика принялись изнурять гимнастикой, а он, намучившись от неподвижности и постельного режима, радостно выполнял все упражнения и в результате стал, согласно воспоминаниям современников, «первым в Питере верховым ездоком и конькобежцем, отличным стрелком».
Император Николай I с большим вниманием относился к своим внукам. Шестеро оставшихся в живых детей получили титул князей и княжон Романовских, права членов императорской фамилии и почитались в России высочайшими особами. Царственный дедушка следил за их воспитанием и радовался, видя, что Мария Николаевна придерживается той же системы, по которой воспитывали и ее: в Мариинском дворце царил тот же бытовой аскетизм, что и в императорском Зимнем.
«Нас далеко не нежили, – вспоминал Николай Максимилианович. – Во всякую погоду мы выезжали в открытом экипаже, карета разрешалась лишь в случае сильной простуды. Комнаты, в особенности спальня, были холодные (10–12°). Спали мы всегда на походных кроватях, летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались лишь одним пикейным одеялом».
Мария Николаевна сама выбирала учителей для своих детей и внимательно следила за их успехами. Себя же она окружила теми людьми, чьего общества ей хотелось всегда: выдающимися, талантливыми, творческими натурами. В. А. Соллогуб вспоминал: «В ее роскошном дворце строгий этикет соблюдался только во время балов и официальных приемов; в остальное время Великая княгиня являлась скорее радушной хозяйкой, остроумной и благосклонной в среде лиц, наиболее ей приближенных и находивших в ней просвещенную покровительницу». Истинно светские люди осуждали Марию Николаевну за ту свободную жизнь, которую она вела, и за дружбу с людьми, которых при дворе почитали недостойными. Но люди творческие, люди науки и вообще выдающиеся люди своего времени все как один восхищались великой княгиней. И даже князь П. В. Долгоруков, оставивший весьма ехидные мемуары, писал о Марии Николаевне: «Она всегда отличалась добрейшей душой… она многим оказала и продолжает оказывать услуги, делать добро, а зла никому в своей жизни не причинила».
Впрочем, здесь Долгоруков не совсем прав. Одному человеку Мария Николаевна причинила зло… Своему мужу, Максимилиану Лейхтенбергскому. Она ему изменила.
Максимилиан Лейхтенбергский был выдающимся человеком – если учесть его происхождение и положение. «Под его руководством осуществлены работы по картографии России и научное исследование ее минеральных богатств, – пишет историк З. Белякова. – Занимаясь минералогией, герцог опубликовал интереснейшие научные труды. На его личные средства была учреждена Николае-Максимилиановская медаль и стипендия, ежегодно присуждавшаяся авторам лучших работ по минералогии, геологии и палеонтологии, причем не только в России. Учрежденная дедом стипендия помогла его внуку герцогу Константину Георгиевичу получить образование в Германии в смутные 1920-е годы».
Великая княжна Ольга Николаевна, часто бывавшая в доме сестры и близко знакомая с ее супругом, оставила о нем теплые и исполненные искреннего сожаления воспоминания: «Бедный Макс! Он отдал сердце и душу совершенно чистосердечно, безо всякой мысли о том, какие сложности может вызвать этот его шаг. Он был красивым юношей, хорошим танцором и любезным кавалером, живой, веселый. Вначале военная служба представляла для него трудности, так же как и более строгие правила жизни в Петербурге: у него на родине дома было больше свободы в общении между людьми разных классов. Ввиду того что он интересовался искусством, Папа назначил его президентом Академии художеств. Кроме того, он интересовался ботаникой, имел значительные познания в минералогии. Это позволяло ему общаться с знатоками и профессорами и сделало его популярным. Он хотел учредить научное общество, чтобы предоставлять новейшие открытия в области естествознания в помощь промышленности. Гальванопластическая фабрика Шопена была основана на средства, предоставленные Максом. Но когда в обществе узнали, что он был учредителем и акционером этого предприятия, это вызвало немало удивления. Его прекрасные начинания были превратно истолкованы людьми, совершенно недостойными. Это было его первым разочарованием еще до того, когда из-за своего плохого здоровья он должен был надолго уехать от нас…»
