Анатолий Виноградов - Осуждение Паганини
- Я хочу сказать,-быстро поправился Майзедер,- что при вашем неокрепшем впечатлительном характере Париж может оказаться для вас опасным. - Затем, взяв Паганини за руку, он пояснил: - Гений и талант нуждаются в такой крепкой скорлупе, которая защищает от перемены погоды. Я ничего не сказал бы вам против поездки в Париж, если бы не ваше оправдательное письмо. В Вене оно доставит вам еще немало хлопот, в Париже оно будет причиной вашей гибели, если появится на столбцах парижской прессы после первого вашего концерта.
- Нет, - сказал Паганини, - я научился понимать людей, и я знаю теперь, что такое машина славы. Оставьте мне газеты.
Майзедер ушел. Паганини расположился удобнее в кресле и стал читать номер за номером. Некий Фетис (Известный музыковед и критик Francois-Joseph Fetis (1784-1871); ldn-knigi) .) дает отчет о его концертах. Он обходится без восклицательных знаков. Он не говорит тех слов похвалы, за которыми скрывается полное непонимание музыки. Коротко и сухо один за другим описаны все концерты Паганини. Вот концерт в Редуте 23 марта. Вот описание собственных произведений Паганини, изложение темы военной сонаты, сыгранной на четвертой струне. Вот в правильной последовательности сказано, что следующая пьеса программы была заменена вариациями из "Золушки" Россини. Вот простое указание на то, что оркестранты присоединились к овациям публики. Вот указание на то, что 11 мая на концерте Паганини присутствовали все члены императорской фамилии. Вот описание концертов в залах Меттерниха, отзыв о концерте Родэ, сыгранном Паганини. "Этот Фетис понимает музыку", - думает Паганини.
Но вот строчки, упоминающие о Майзедере. Этот человек принес листы "Музыкального обозрения" с рецензиями Фетиса, невзирая на то, что, по обыкновению всех рецензентов, Фетис не мог обойтись без сравнения. Зачем ему понадобилось унижать Майзедера? Как плохо о Майзедере! И все-таки Майзедер принес как доказательство бескорыстной дружбы эти вырезки и целые статьи. А вот тонкая насмешка Фетиса, которая обнаруживает в нем ум и понимание обстановки. "Как это случилось, - пишет Фетис, - что венская публика сочла возможным свергнуть с трона предмет своего последнего восхищения? Паганини заставил Вену забыть гигантского жирафа, присланного египетским пашой в подарок австрийскому императору".
Паганини легко вздохнул. Жизнь готовила атаку, надо было ответить на вызов, и Паганини решил ответить полным забвением всех требований своего самолюбия.
Монах-цензор, сидящий в главной цензурной камере города Вены, вдруг встал перед глазами Паганини во весь исполинский рост россиниевского дона Базилио, клеветника из "Севильского цирюльника". Паганини рассмеялся. "Неужели может быть для меня неясен вопрос, почему католическая церковь враждебно относится к моему искусству!
Я ставлю этот вопрос иначе.
Католическая церковь спрашивает, почему я к ней равнодушен. Италия выросла из пеленок, и темные суеверия с фальшивыми чудесами ничего больше не смогут ей дать. Но великое искусство музыки, располагающее вещи этого мира в стройном порядке,- вот что может зародить в душе человека новую гармонию, новое ощущение мира.
Музыка, освобождающая строй души от всего, что удерживает человека во вчерашнем дне, не может быть принята церковью. Значит, необходим окончательный вывод: церковь-враг человека".
Глава ХХIII
ПРИЖИЗНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ
В один из тех дней, когда венские газеты устремились уже на поиски нового жирафа и занялись приключениями пропавшей дочери неких богатых родителей, в один из последних дней августа месяца у почтовой станции, неподалеку от Пратера, высадился человек, ничем особенным не выделяющийся, человек в одежде не то клерка, служащего у нотариуса, не то приказчика галантерейного магазина. Однако этот неопределенный человек быстро сбил спесь с извозчика, запросившего слишком дорого. Извозчик, поторговавшись, усадил в коляску этого, ничем не примечательного человека и отвез его к подъезду дома, где жил каноник собора святого Стефана. Здесь ничем не примечательный человек должен был терпеливо ждать, хозяина не было дома. Часа через два раздался стук в дверь. Старая служанка, не спускавшая глаз с посетителя, кинулась к двери. Вошел старый человек в грязном, лоснящемся одеянии. При виде посетителя он изобразил на своем лице что-то вроде улыбки, потом, достав табакерку, запустил по две огромные понюшки в каждую ноздрю и произнес:
- Ну, что привело тебя, мой сын, в город его апостолического величества? Что-нибудь важное вызвало тебя? Как поживает прекрасная Генуя, лучший из городов мира?-Потом, как бы обращаясь к самому себе, старик добавил:-Под старость чувствуешь не столько тяжесть годов, сколько желание покоиться в той земле, которая тебя вскормила.
- Отец мой, мы встречались с вами в трудные годы: припомните, как французское правительство барона Марбо приказало вас повесить, а меня заставили тянуть веревку. Это было, когда сподвижники нечестивого Бонапарта...
Отец Павел поднял левую руку и, остановив говорящего, осенил себя крестом.
Приезжий заговорил снова:
- Генерал Массена, как тигр, бросился в равнину и овладел нашей любезной Генуей...
- Помню, помню, сынок, - перебил отец Павел. - Я прекрасно знаю, что, если бы не твоя смышленность, мне бы не уцелеть. Ты мне скажи, какие новые знаки моей благодарности тебе нужны? Или ты в чем-либо...
- Да, святой отец, провинился, и очень провинился. Я совершил грех. Перед вами - вор.
Глаза священника загорелись, он любил иметь дело с преступниками и вообще людьми, переступавшими пределы обычной морали. Душа потрясенная ищет примирения с миром и боится людей. Вот тут опытный слуга церкви и может найти настоящую жертву покаяния и, воспользовавшись моментом, сделать из человека фанатика, который всего себя отдаст служению церкви. Нет ничего хуже, нежели человек честный и уверенный в себе: он спокоен и равнодушен и не нуждается в помощи святой матери церкви. Но эти размышления внезапно оборвались, старик нахмурился.
- Какой же храм,-спросил он.-какую монастырскую казну твоя святотатственная рука осмелилась оскорбить? За это нет прошения ни здесь, ни в вечности. Знай, несчастный, кесарево принадлежит кесарю, а божье принадлежит богу. Святой Фома Аквинат в своем божественном трактате говорит: "Кесарь, взимающий налоги в пользу церкви и дающий десятину, есть кесарь праведный". Как же ты смел посягнуть на серебро и золото церкви христовой? Предам, предам тебя.
- Простите, святой отец, я не трогал ни храмового, ни монастырского имущества Я ограбил только старуху, умершую, никому не нужную, подделав ее подпись.
Старый каноник успокоился сразу:
- С этого нужно было начинать, сын мой. Итак, ты был в бегах. Под какой же фамилией, сын мой, являешься ты к нам, на берега Дуная?
Нови выложил паспорт, опрятный документ, украшенный всеми подобающими печатями и визированный зеленым штампом пограничной австрийской жандармерии. Старик сложил это огромное полотнище и вернул его своему питомцу.
- Ну что же, добро пожаловать. Аз, грешный служитель христов, прощаю и разрешаю. Кто дал тебе паспорт?
- Маркиз Помбаль, брат нашего страшного врага, врага ордена Иисуса,-сказал Нови.
- Так, так, - старик закивал головой,- Где же и как ты видел маркиза?
- Встретил его случайно, святой отец, в Генуе, на набережной, и он меня окликнул.
- Как же был одет маркиз Помбаль?
- Одет он был в форму морского офицера, и так как я давно не видел маркиза, то принял его за светского человека.
- Ну, ты не мальчик, - сурово сказал старик и, подойдя к вделанному в стене шкафчику, вынул из выдвижного ящика печатный циркуляр. - Вот, прочитай это секретное письмо генерала нашего ордена.
Нови прочел:
"Дорогие братья, я не могу достаточно выразить вам печаль и горечь, которыми я проникся, узнав о решении, принятом против ордена Иисуса парламентом и королем. Если король и парламент заставят нас при наступлении нового столетия невольно отдалиться от открытого общества, не позволяйте провести это отдаление, даже если придется пожертвовать одеждами нашего святого отца Игнатия: ибо, даже надев светскую одежду, мы можем оставаться объединенными святым обществом Иисуса. Тишина наступает после бури. Обречем себя на долгие годы лишений, чтобы соединиться при наступлении тишины. Постарайтесь соединиться теснее, чем в годы открытой связи. Помните, что нет власти, могущей отменить обеты нашего ордена. Страдайте и с терпением покоритесь всевышнему. Общество Иисуса да существует вовеки. Я охраняю вас, возглавляю ваше покорное стадо, я обречен переносить удары, на всех вас падающие. Со слезами даю вам благословение на проникновение всюду и всегда, во все светские союзы и общества, под всеми видами и одеждами, под всеми формулами открытых словес, сохраняя тайную формулу ордена Иисуса".
Нови не знал этого секретного циркуляра. Он прочел и умиленно прослезился.
