Михаэль Вик - Закат над Кенигсбергом
Вот я уже выбрался из квартиры, хотя на каждом пороге мешок производит изрядный шум и оставляет песчаный след. Любому сразу же станет ясно, что здесь происходит. Бум-бум-бум — тяну мешок по ступенькам вниз. Незамеченным добираюсь до тачки, неимоверным усилием взваливаю на нее мешок, прикрываю его сверху кусками толя и налегаю на ручки. Русские, которые попадаются мне навстречу, видят во мне рабочего, а не похитителя картофеля. Но когда я пересекаю ближайший перекресток, случается то, чего следовало ожидать: за спиной раздаются крики. Меня охватывает такой ужас, что на какое-то время я беспомощно застываю. Когда же наконец оглядываюсь, то вижу двух бегущих в мою сторону русских в форме. Ну вот и все. На этот раз меня ничто не спасет, совершенно ясно. Мной сразу же овладевает знакомое чувство полной покорности судьбе — будто бы оправданий твоему существованию нету и в глубине души ты готов к тому, что Великий Властелин, у которого ты одолжил свою жизнь, в любой момент возьмет ее или, по крайней мере, сотворит с нею что-нибудь страшное. Обреченно бреду дальше, ожидая, что сейчас русские, брань которых слышится, догонят меня, отдадут под суд, расстреляют или, по меньшей мере, изобьют. Но ничего подобного не происходит, и, снова обернувшись, я вижу безлюдную улицу. Никто за мною не гонится. Неужели снова чудо?! То ли на перекрестке русские свернули на другую улицу, то ли их ругань вообще не имела к моей краже никакого отношения. Трудно сказать. Но на этот раз я испугался больше, чем когда-либо, и с тех пор странное глухое чувство уже никогда меня не покидает. Словно Великий Властелин хотел сказать мне: «Это последнее предупреждение». Сколько раз я обещал себе больше не ставить на кон свою жизнь, спасенную в очередной раз, но стоило голоду сделаться невыносимым, и я принимался за старое. Ведь выбора, собственно, не было.
Когда я добрался до дома, мы сразу же сварили несколько картофелин. К сожалению, они оказались подмороженными. Это испортило удовольствие от еды и заставило испытать сильное разочарование. Но мы, разумеется, ели и мерзлую картошку и были счастливы от сознания того, что на какое-то время обеспечены продовольствием.
В один из ближайших вечеров мне пришлось наблюдать, как по Луизеналлее бежит юный, чуть моложе меня, кенигсбержец, а за ним — русский солдат с пистолетом в руке. Через несколько мгновений, когда они оказались уже вне поля моего зрения, прозвучал выстрел. Пуля попала в голову.
Электрическое отопление
Нам, электрикам, было поручено восстановить проводку в одном из бывших кинотеатров, но занялись мы, главным образом, расхищением остатков его ценного паркетного покрытия: просмоленная еловая древесина горела великолепно. Однако зима 1946/47 года выдалась настолько холодная, что все усилия раздобыть топливо оказывались недостаточными, и смерть от холода превратилась в такую же угрозу, как и голодная смерть. Части паркетного покрытия согревали нашу комнату лишь несколько часов, а зима обещала быть долгой и суровой как никогда. По ночам температура опускалась порою ниже 25 °C.
Нужно было что-то предпринимать, и наш бригадир придумал следующее: в кинотеатре имелось несколько резисторов — катушек, обмотанных проволокой с низкой электропроводностью. Они служили для плавного включения и отключения освещения в кинозале, но при замыкании напрямую накаливались и излучали тепло, как электропечи. В нашем доме напряжение в сети имелось, а предохранители я замыкал проволокой потолще, после чего они переставали быть предохранителями. Настоящие предохранители сразу перегорели бы от работы такого примитивного обогревателя, потребляющего несколько тысяч ватт. Впрочем, электросчетчиков еще не было. Резистор спасал нас от холода, с его помощью можно было поднять температуру в помещении. О, какое же это было блаженство, особенно по ночам.
Спали мы, тепло одевшись, на «трофейных» матрасах, и однажды один такой, из конского волоса, начал тлеть, поскольку оказался слишком близко к «печке». Мама первая почувствовала запах гари и своевременно предотвратила готовый начаться пожар. Буквально в последнюю минуту она схватила тлеющий кусок матраса и быстро выбросила его через открытую балконную дверь во двор. В тот же миг он заполыхал ярким пламенем, и пришлось его тушить, одновременно успокаивая всполошившихся русских. Пожар в комнате стал бы катастрофой, поскольку наших запасов воды не хватило бы, чтобы достаточно быстро справиться с ним.
Сохранились в моей памяти и другие переживания и впечатления от той ужасной зимы. Русские установили на всех перекрестках огромные громкоговорители. То, что они большую часть времени транслировали, было, вероятно, новостями и пропагандистскими речами. Но в перерывах звучала великолепная музыка. Когда темным вечером при ясном звездном небе я возвращался домой, казалось, что заснеженный и переливающийся ледяным мерцанием, как на рождественской открытке, город наполнен нездешними звуками концерта Баха для двух скрипок. Сказочный пейзаж и звучание скрипки Давида Ойстраха потрясали и завораживали. О, это не передать словами! Я спешил от одного перекрестка к другому, чтобы ничего не пропустить, и в эти минуты верил в существование лучшего мира, в царство души, в котором есть место высшим ценностям. Музыка ясно говорила об этом. Но здесь и там на глаза попадались скорчившиеся фигуры замерзших людей — застывших лежа или сидя, будто окаменевших. Иногда запорошенных снегом. У этих людей не хватило сил добраться до теплого очага, или они отчаялись раздобыть пропитание и прекратили сопротивление. По большей части это были старики, но однажды я видел и замерзшего ребенка. Как было разобраться в этих противоречиях чувствительной натуре? Слишком велик был контраст между миром музыки и кенигсбергской действительностью. Сколько их было, замерзших после долгих мучений, не получивших помощи? Они словно служили горьким укором живущим. Часто их так и оставляли по нескольку дней лежать на морозе, прежде чем убирали.
Пирожники
Холода усиливались, и каждый поход за водой или в туалет давался нелегко: невозможно было долго выдерживать такую температуру неприкрытыми частями тела. Сейчас, когда я сам человек в возрасте, меня удивляет, как все это переносили мои пожилые родители. А ведь никто из нас, сколько припоминаю, даже не простужался. Любая простуда повлекла бы за собою тяжелые последствия.
Наша «электропечь» была спасительным источником тепла, и погреться к нам кто только не заходил. Однажды нас навестила госпожа Шток. Время от времени она пекла безе и торговала ими вразнос. Зайдя погреться, она увидела, в каком критическом положении мы находимся. Отец от слабости уже не вставал с постели. Маме почти ничего не удавалось выторговать на черном рынке, а я работал с утра до вечера, но не мог прокормить всех троих. Было очевидно, что через какое-то время мы проиграем ставшую непосильной схватку за жизнь. Штокам жилось лучше: работая у русских офицеров, они вроде как вели с ними совместное хозяйство, а продажей безе добывали себе дополнительное питание. Штоки заметили, что русские с удовольствием покупают эту выпечку, прежде им неизвестную. Чтобы испечь безе, требовались яичный белок и сахар — продукты дорогие и редкие на черном рынке. Госпожа Шток готова была поделиться с нами секретами приготовления безе. Главным условием была жаровня с независимой регулировкой верхней и нижней температуры.
Поскольку это, похоже, оказывалось единственным шансом на спасение, я ломал себе голову над тем, как обзавестись такой духовкой. Обычные печи мы уже научились класть: кирпич и цемент для этого имелись. Но как сделать духовку с регулировкой верхней и нижней температуры? Технически не такая уж легкая проблема, а между тем ее решение могло бы серьезно облегчить нам задачу выживания. Поэтому я немедленно принялся за дело: в комнате у стены с дымоходом обложил кирпичом подобранный в развалинах железный ящик, бывший частью сгоревшего жарочного шкафа, и позаботился о создании двух независимых друг от друга источников тепла. Я придумал такое устройство, в котором дрова обеспечивали бы нагрев снизу, а электричество — сверху, иначе говоря — комбинированную электро-дровяную жаровню. Претворить этот проект в жизнь было делом нетрудным. И, что бы вы думали, эта штука действительно заработала, так что госпожа Шток смогла приступить к обучению. Полагалось как следует взбить яичный белок, добавить в него сахару, кляксообразно распределить получившуюся густую массу по противню и печь ее, тщательно контролируя верхнюю и нижнюю температуру. В случае удачи из одного яйца получалось изрядное количество небольших белоснежных и сладких безе, а в случае неудачи приходилось соскребать с противня бурую карамель. Положение наше было критическим, нужно было срочно что-то предпринимать, и мы с большим усердием занялись изготовлением пирожных, не видя иного пути к спасению.
