Иван Ле - Хмельницкий (Книга вторая)
- Илья тут тоже так нужен, как той бабе кисти на поясе, чтобы красиво было. Паны комиссары предлагают составить твердые списки только казаков. Очевидно, при поддержке... двух тысяч гусар эти списки будут наиболее твердые.
- Снова хотят реестр ввести! Как воевать с турками на Днестре, можно и без реестра. А как деньги платить - проклятые шляхтичи так и ищут, как бы тебя обвести. Пускай платят воинам, которые вернулись из-под Хотина, а не по спискам. Вот мы тут все как есть, при есаулах и писарях.
- Что же, пан Голуб, вероятно, придется согласиться с казаками - всем идти в Киев, чтобы было перед кем и гусарам покрасоваться. Праздника святого Ильи не так долго ждать, посмотрим...
- А я советовал бы, как старшой, еще раз послушаться панов комиссаров, разойтись, а старшины пускай списки составят...
- Куда разойтись? Чтобы шляхтичи эти деньги одним реестровым казакам раздали? - воскликнул полковник Острянин.
- Верно! Пану Олифиру следовало бы шапку по голове найти.
- Не казацкая эта шапка. Пускай бы пан Олифир в этой шапке шел лучше вместе с пани Анастасией поминки справлять по покойному Сагайдачному! Какой из него старшой казацкого войска?
- Долой его! Дорошенко хотим!
- Дорошенко-о!..
15
На какое-то время жизнь Максима Кривоноса будто застыла. Казалось, и душа его окаменела. А каким он был прежде горячим воином. Куда идти дальше, ради чего жить? Ему хотелось найти что-то постоянное, определенное, чем можно было бы завершить этот приход "на край земли", в Венецианское королевство.
- Что будем делать, чем жить? Вот вопрос, который тревожит меня, а не то, как буду называться здесь, скрываясь среди чужеземцев, - говорил Максим Кривонос друзьям, когда они пришли к Адриатическому морю.
Он заметно постарел. На похудевшем лице еще резче выделялся его перебитый горбатый нос, придававший лицу хищное выражение. Скрытые за густыми бровями, пронизывающие, орлиные глаза не глядели на собеседника. Казалось, они всегда что-то искали.
Как им прожить? Ведь они пришли сюда не затем, чтобы умирать в этой далекой, теплой стране. А воевать снова?.. С кем, кто твой враг? Ужасно: поле битвы, словно нива, на которой ты и хлебопашец и жнец.
Друзья итальянцы, воевавшие вместе с ними за свободу восставшего чешского народа, преданного самим же главарем, говорили им о каких-то крестьянских отрядах, которые якобы боролись против испанских поработителей. Бунтарь интересуется восстанием! Отряды борцов, вдохновляемые Кампанеллой, вот уже почти четверть века скрываются в горах. Воюют или только угрожают войной, погибая в горах от голода и болезней и в то же время пополняясь новыми, родившимися в городах и селах бунтарями.
- Да мы и сами не знаем, - говорил рыбак Мазаньело, беседуя с Кривоносом и его друзьями, - утихла эта борьба или только разгорается. Но вождь наших повстанцев Томмазо Кампанелла до сих пор еще жив, хотя и заточен иезуитами в подземелье. Даже оттуда доносятся к нам его пламенные призывы!
- От заточенного в подземелье? - удивились кривоносовцы.
- А стены казематов возводили такие же люди, как и мы. Разве я рыбачу по доброй воле?
- Вот так и у нас, добрый человек. Захочешь есть, и на подножный корм перейдешь, как скотина... Большая у вас семья? - поинтересовался Максим, с трудом объясняясь с итальянцем.
Рыбак понял Максима и с горечью повторил:
- И на подножный корм перейдешь, как скотина... Этим часто приходится довольствоваться и итальянским труженикам. Рыболовство - передышка. Конечно... - засмеялся рыбак. - Семья в нашем, брат, возрасте обыкновенная. Престарелые родители остались в Неаполе. Со мной жена, тоже повстанка. Сын у нас недавно родился. Нарекли его именем нашего вождя Кампанеллы.
- Томмазо?
- Да. Томмазо Аньело! Буду пока что жить здесь, заниматься рыболовством. А потом, может, снова примут на прядильную фабрику... Я участвовал в восстании в Калабрии. Там и женился. Может, снова присоединимся к повстанцам, посмотрим. Буду рассказывать сыну о тяжелой жизни наших людей, учить его бороться, как и наш Томмазо, с испанскими захватчиками и дворянами, которые за бесценок скупают наши кровные земли. Сгоняют людей с насиженных мест, оставляют их без крова...
- Как видно, всюду такие же паны, как у нас, и беднякам приходится бороться с ними.
Такие беседы не только знакомили кривоносовцев с жизнью итальянских тружеников, но и снова зажигали сердца народных борцов, которые начали охладевать после долгих странствий по чужим краям. Товарищи Максима поближе познакомились с рыбаком и сдружились с ним. Жизнь изгнанников с каждым днем становилась все тяжелее. Поредевший отряд Кривоноса долгое время скрывался в лесах Приморья вместе с итальянскими волонтерами. Но и волонтеров с каждым днем становилось все меньше и меньше. Они расходились кто куда.
- Люди уходят в горы, - объяснял казакам рыбак Мазаньело. - И мстят испанским угнетателям за причиненные ими обиды.
- Очевидно, и в горах не сладко живется? - спросил Вовгур, который больше интересовался завтрашним днем, чем горькой сегодняшней действительностью.
- Не сладко, верно говоришь, синьор. Но все-таки там жизнь! Жизнь и неугасимая борьба за нее. Сам вот с грехом пополам перебиваюсь, рыбача, пока испанские кровопийцы не прижмут налогами...
Слушая рыбака Мазаньело, Максим Кривонос думал о том, что ему и его товарищам надо как-то приспосабливаться к жизни в этой чужой им стране. Итальянские волонтеры не могли больше содержать его поредевший отряд. После советов и размышлений волонтеры разбрелись в разные стороны. А казаки, прислушиваясь к их разговорам, свыкались с мыслью, что здесь идет такая же ожесточенная борьба, как и у них. Наиболее нетерпеливые присоединялись к волонтерам, уходили с ними в горы. Пошли с итальянскими волонтерами Вовгур, Ганджа и турок Назрулла.
Пути, по которым шел итальянский народ в борьбе с несправедливостью, были те же, что и у других. Искать их надо в вооруженной борьбе. Об устройстве трехсот казаков сапожниками нечего было и думать. Правда, Максим Кривонос с помощью рыбака Мазаньело устроился сапожником в пригороде Венеции. Но вскоре Кривоносу пришлось спасаться позорным бегством.
Молодой синьор, возможно бакалавр венецианской школы или странствующий послушник какого-то южного, обжитого испанцами монастыря, как-то пришел к нему починить лакированный ботфорт парижской работы. Но ни лака, ни пряжки, взамен утерянной синьором, у Кривоноса не было. Кроме того, из-за плохого знания языка ему трудно было договориться с капризным синьором.
- Я знать ничего не желаю, - заявил молодой холеный синьор. - После обеда я буду возвращаться с прогулки по набережной. Чтобы пряжка была пришита к туфле! Мое имя Джулио Мазарини...
Сел в карету рядом с миловидной девушкой, дернул вожжи, и пара лошадей с подстриженными гривами понеслась к пляжу.
"Джулио Мазарини... Очевидно, какой-то родовитый шляхтич, избалованный сын знатных родителей..." - подумал сапожник с венецианской набережной, Максим Кривонос. И ему пришлось оставить на своем верстаке лакированный ботфорт, а самому - давай бог ноги...
- Невмоготу мне, синьор Мазаньело.
И рассказал ему о приключении с капризным синьором Мазарини.
- Все они одинаковы, мой добрый друг. Не сапожничать тебе надоело. Да вижу, что и друзьям твоим, промышляющим мелким пиратством, долго так не протянуть. Одна дорога вам - в горы, к нашим партизанам. Итальянскому народу нужны вооруженные силы, которыми управлял бы он сам, а не новоизбранный папа Урбан Восьмой да испанский король.
- Верно, брат! Именно народ и создает казацкие полки на Украине... А где же ваши народные войска?
Рыбак долго думал, подбирая слова для ответа. Ведь страну их заполонили тоже войска, руководимые испанцами. Но они не служат народу. Их посылают для расправы с партизанами.
- Пойду и я с вами!.. Дорогу знаю. Вчера был у меня один мой друг из партизанского полка. Им нужны бойцы, которые не боятся угроз даже испанских карабинеров... Пошли вместе!
16
Олекса Нечай как-то хвалился казакам, как он дважды сватался, но женился один раз, да и то потихоньку, без шумной свадьбы, без рушников и без шаферов.
Когда ему исполнилось двадцать лет, шляхтич-пан забрал его от родителей в Брацлав в дворовую сторожевую сотню. Воинственный шляхтич дал громкое название своей сотне - "Гусары шляхтича Струся"! В действительности только название было громким, ничем другим они не отличались от дворовых "гусар" шляхтичей, хотя и были вооружены, даже имели несколько самопалов. А одежду гусары этой сотни донашивали ту, в которой управляющие увели их из родного дома, и походили они больше на обыкновенных дворовых гайдуков или даже на простых сторожей.
Но привезенный старым шляхтичем откуда-то из Пруссии отставной или изгнанный за распущенность немец суровой муштрой сделал из этих "гусар" настоящих воинов.
