В. Горнъ - Гражданская война на сѣверо-западѣ Россіи
Стр. 88. Курсивъ мой.
Къ Твоему свѣдѣнію: сегодня пріѣзжаетъ сюда Главнокомандующій ген. Юденичъ.
Полковникъ Пермыкииъ.[93]
А «на слѣдующій день (24 авг. В. Г.), — пишетъ Родзянко, — вернувшись въ Нарву, я получилъ отъ полк. Пермыкина донесеніе о томъ, что ген. Балаховичъ и еще нѣсколько лицъ арестованы, а полк. Стоякинъ убитъ при попыткѣ къ побѣгу изъ подъ ареста. Дополнительно было сообщено, что ген. Балаховичъ обманулъ прап. графа Шувалова, надзору котораго онъ былъ порученъ, и, нарушивъ офицерское слово, бѣжалъ верхомъ къ эстонцамъ»…
«Сразу же послѣ ареста и бѣгства Балаховича большевики вновь перешли въ наступленіе на псковскомъ фронтѣ, главнымъ образомъ потому, что эстонскія части сами, безъ военнаго приказанія и безъ нажима со стороны противника, отошли и обнажили нашъ правый флангъ… Полк. Пускаръ объявилъ, что держаться онъ больше не можетъ и отходитъ по направленію Изборска… Учтя отходъ эстонцевъ, большевики усилили нажимъ и безъ особаго труда захватили желѣзную дорогу между Изборскомъ и Псковомъ и подошли къ Крестамъ (4 версты отъ Пскова. В. Г.). Такимъ образомъ нашъ правый флангъ былъ совсѣмъ обнаженъ, и удерживать Псковъ при такомъ положеніи стало невозможнымъ. Послѣ короткаго совѣщанія было рѣшено, во избѣжаніе излишнихъ потерь, оставить Псковъ безъ боя и отступить къ сѣверу за р. Желчу» [94]
Съ 25 на 26 августа (черезъ полтора сутокъ послѣ ухода бѣлыхъ!) Псковъ вновь заняли большевики. За отступающей арміей на Гдовскую дорогу потянулось до 15.000 жителей города. Для маленькаго Пскова этотъ исходъ былъ равносиленъ бѣгству всего сколько-нибудь интеллигентнаго и состоятельнаго. Недаромъ большевики, найдя полупустой городъ, возопили благимъ матомъ и стали усиленно всѣхъ звать назадъ, обѣщая не чинить никакихъ звѣрствъ.
Потеря Пскова была крупнымъ ударомъ по бѣлому дѣлу. На первый взглядъ выходило такъ, что арестъ штаба Балаховича добилъ городъ. И тѣмъ не менѣе Псковъ палъ меньше всего въ зависимости отъ распыленія «батькиныхъ» войскъ. Къ моменту ареста Балаховича, какъ свидѣтельствовалъ англ. капитанъ Смитисъ, въ распоряженіи «батьки» оказалось всего человѣкъ 300 его сотни, а между тѣмъ на смѣну имъ (и для ареста «шайки») пришли съ Пермыкинымъ полки Талабскій, Семеновскій, Конно-Егерскій и двѣ бронемашины, т. е. силы, какъ бы ни играть словомъ «полкъ», во всякомъ случаѣ большія, чѣмъ разогнанная ими «батькина» «дивизія». Рѣшающимъ въ оставленіи Пскова факторомъ, была, конечно, не кучка партизанъ Балаховича и даже не раздраженіе эстонскихъ командировъ гг. Пускара и Партца изъ за ареста штаба «батьки» и убійства Стоякина, — все дѣло безповоротно и раньше еще рѣшили эстонскіе солдаты, вопреки усиліямъ и желанію мѣстнаго эстонскаго командованія.
Какъ бы ни отрицали это мѣстные командиры, главная масса эстонскихъ солдатъ — опора города — почти стихійно поднялась и двинулась съ позицій самотекомъ въ памятную мнѣ ночь съ 20 на 21 августа и тѣмъ разомъ открыла большевикамъ фронтъ на большомъ разстояніи. Чтобы не подчеркнуть начавшагося разложенія арміи, эстонскому командованію только и оставалось, что сдѣлать заднимъ числомъ кислую мину и представить самовольный отходъ съ псковскихъ позицій «стратегическимъ маневромъ эстонской арміи подъ давленіемъ превосходящихъ силъ противника»[95]. Случилось то, о чемъ предупреждали за мѣсяцъ назадъ и Пиндингъ, и Пускаръ, и Лайдонеръ: эстонскимъ солдатамъ надоѣло играть роль приказчиковъ русскаго черносотеннаго режима въ занятой полосѣ и они, потерявъ терпѣніе, сами двинулись къ своей границѣ, нацѣпивъ красные банты на грудь.
Образованіе нашего правительства, опередившее отходъ арміи всего на день, на два, явилось настолько запоздалымъ событіемъ, что оно само по себѣ безсильно было что либо измѣнить въ сложившейся психикѣ эстонскихъ солдатъ, тѣмъ болѣе, что о событіи писалось только въ эстонской прокламаціи, а ген. Арсеньевъ, конечно, и пальцемъ не шевельнулъ, чтобы обнародовать во Псковѣ и подтвердить этотъ фактъ съ русской стороны. Наоборотъ, здѣсь все оставалось по-старому: и вѣшалка, и порка и золотые погоны, а сами русскіе солдаты понятія не имѣли ни о какой новой власти. И когда гг. Карташевъ и Кузьминъ-Караваевъ позволяютъ себѣ связывать паденіе Пскова съ поспѣшнымъ признаніемъ нами эстонской независимости[96], то это не болѣе, какъ недостойный выпадъ противъ своихъ политическихъ противниковъ — сваливаніе съ больной головы на здоровую. Да и отчего въ такомъ случаѣ палъ Ямбургъ? Вѣдь 5-го августа у власти было еще Политическое Совѣщаніе, не признававшее эстонской независимости?!
Псковъ палъ отъ плохой гражданской политики, въ которой морально повинны въ первую голову эти почтенные дѣятели, а не потому что эстонскіе солдаты считали, что съ признаніемъ ихъ независимости, не стоитъ больше помогать. Соображеніе «гельсингфорсцевъ» къ тому же исторически невѣрно. Акта о признаніи эстонской независимости не для начальства, а для солдатъ, во Псковѣ такъ и не успѣли распубликовать. Въ приведенной мною прокламаціи эстонскаго командованія къ красноармейцамъ объ этомъ ни слова не говорится, а декларація правительства была готова, когда Псковъ уже палъ. Въ связи съ этимъ интересно отмѣтить одну телеграмму отъ 22 августа, которую получилъ отъ полк. Пускара г. Ивановъ. Пускаръ (начальникъ оперировавшей въ районѣ Пскова дивизіи) телеграфировалъ ему, что «положеніе на фронтѣ катастрофическое, эстонскіе солдаты вялы — большевики подошли къ городу на 8 верстъ, надо поднять настроеніе эстонскихъ солдатъ.» Оставшіеся въ Ревелѣ министры, по докладу Иванова, спѣшно рѣшаютъ препроводить хотя бы одинъ экземпляръ принятой наканунѣ комиссіей деклараціи для расклейки во Псковѣ, чтобы вопросъ о признаніи эстонской независимости сталъ извѣстнымъ широкимъ кругамъ русскаго населенія и эстонскаго фронта. Декларацію взялся отвезти г. Ивановъ, но онъ доѣхалъ только до Изборска, куда ему навстрѣчу бѣжалъ отъ ареста Балаховичъ. Въ это время эстонскіе солдаты валомъ валили къ границѣ, и признаніе самостоятельности, изъ за котораго будто бы ослабла солдатская энергія, такимъ образомъ, вовсе не было оглашено передъ эстонской арміей.
Обращаетъ вниманіе еще одно обстоятельство. По свидѣтельству ген. Родзянко, отступающая черезъ Псковъ эстонская армія вела себя крайне враждебно по отношенію къ нашему командованію. Уходящіе солдаты платили, видимо, дань озлобленія и ненависти, скопившейся у нихъ за цѣлыхъ четыре мѣсяца отъ созерцанія картинъ насажденія повсюду старыхъ русскихъ порядковъ, и врядъ ли бы они вообще повѣрили въ этотъ критическій моментъ искренности признанія независимости ихъ родины со стороны ни въ чемъ не измѣнившихся «золотопогонниковъ», даже если бы публикацію о независимости успѣли распубликовать.
Отойдя къ Печерамъ, своей этнографической границѣ, эстонцы снова ощетинились всей массой своихъ штыковъ и, какъ совершенно правильно ожидалъ этого ген. Лайдонеръ, разомъ остановили дальнѣйшее движеніе большевиковъ впередъ. Балаховичъ сѣлъ въ бестъ у полк. Пускара, а ген. Юденичъ особымъ приказомъ по арміи объявилъ его исключеннымъ и бѣжавшимъ (см. приложеніе). Соратники его по штабу разбѣжались и попрятались, въ томъ числѣ и знаменитый полк. Энгельгардтъ — главный вымогатель и вѣшатель.
Объ арестѣ Балаховича и убійствѣ начальника его штаба, полк. Стоякина, правительство узнало лишь post factum. Ген. Юденичъ, какъ я говорилъ, совершилъ всю операцію устраненія Балаховича единолично, безъ всякаго предупрежденія кого-либо изъ членовъ правительства. Первыя свѣдѣнія о псковскомъ происшествіи мы получили 24 августа изъ Изборска отъ г. Иванова. Телеграфируя о случившемся, онъ спрашивалъ, съ вѣдома ли Юденича это сдѣлано и подчеркивалъ гибельность затѣи для псковского фронта. С. Г. Ліанозовъ отвѣтилъ, что «никакихъ данныхъ объ участіи Юденича въ арестѣ Балаховича не имѣемъ, посылаемъ Юденичу запросъ, посылаемъ Эйшинскаго и Богданова во Псковъ для разслѣдованія». При всемъ возмущеніи дѣйствіями Балаховича, большинству коллегъ несвоевременная поспѣшность ген. Юденича тоже не понравилась. Заводить конфликты, однако, было не время, тѣмъ болѣе, что отовсюду ползли слухи о положеніи Пскова одинъ другого зловѣщѣе.
24-го августа, въ вечернемъ засѣданіи окончательно утверждается текстъ правительственной деклараціи. Генералы еще ранѣе не спорили противъ основныхъ положеній программы. Споръ на этотъ разъ заводитъ С. Г. Ліанозовъ по поводу п. 9 деклараціи о допустимости «правительственнаго контроля надъ производствомъ», доказывая, что при возстановленіи Россіи промышленникамъ нужно оставить совершенно свободныя руки — мысль, которую много позднѣе съ большимъ подъемомъ развивалъ на промышленномъ эмигрантскомъ съѣздѣ въ Парижѣ московскій Крезъ — Рябушинскій. Большинство присутствующихъ не соглашается съ С. Г., прежде всего, конечно, вся лѣвая, и онъ въ концѣ концовъ уступаетъ намъ. Текстъ деклараціи готовъ. Довольно сильное вступленіе къ ней набросалъ И. Т. Евсѣевъ, такъ что въ цѣломъ декларація по тону оказалась немного даже невыдержанной: лирика И. Т. внезапно смѣняется сухимъ и дѣловымъ изложеніемъ въ дальнѣйшемъ содержаніи.
