Карл Абжаген - Адмирал Канарис
Как за греческими трагедиями античного периода, так и вслед за провалившейся драмой «Пасториус» последовал фарс. Канарис должен был по срочному звонку Кейтеля ехать в штаб-квартиру фюрера и там получил огромную головомойку за провал операции. Он подождал, когда фюрер уймется, а затем, в ответ на упреки, что он доверил такое важное дело неподходящим людям, сказал, что операция готовилась не с агентами разведки, а с добровольцами из числа молодых национал-социалистов, которых не он подбирал. Однако это возражение не успокоило Гитлера. «Ах вот он что, — закричал тот. — Тогда нужно было брать преступников или евреев!» «Аудиенция» закончилась, и Канарису так и не удалось на этот раз развеять плохое настроение Гитлера. Несмотря на это, начальник разведки был доволен. Высказывание Гитлера «о преступниках и евреях» он не заставил повторять дважды. Его можно было теперь по принятой в то время привычке толковать как «приказ фюрера». Большое число евреев, замаскированных Канарисом в последние месяцы под агентов разведки, были переправлены за границу и снабжены деньгами разведки на первое трудное время в чужой стране. Своей свободой, а вероятно, и жизнью они были обязаны «приказу фюрера». В ответ на все возражения гестапо по этому поводу Канарис отвечал, что фюрер дал ему лично и однозначно приказ использовать евреев в качестве агентов разведки. Лишь много времени спустя Кальтенбруннеру удалось настоять, чтобы этот «приказ» был отменен.
Вообще Канарис использовал свои случайные визиты в штаб-квартиру фюрера — они с течением войны становились все реже — для того, чтобы отстаивать свое мнение в спорах с правительственными и партийными инстанциями. Не называя конкретных «приказов фюрера», он умел еще через месяцы после своего визита в штаб-квартиру вставлять в беседу свои замечания вроде: «Я также разговаривал с фюрером» или «фюрер считает» и таким образом влиять на своих собеседников, даже если «разговор с фюрером» ограничивался вопросами о самочувствии или замечанием о погоде.
Прежде чем закончить эту главу о Канарисе и диверсиях, мы должны еще упомянуть, что Канарис принципиально отказывался от создания так называемых террористических групп, которые предназначались для устранения видных военных или политических руководителей в странах, с которыми Германия была в состоянии войны. В этом отношении он не проводил различия между Востоком и Западом. В журнале боевых действий записан по этому поводу его приказ, направленный во второй отдел абвера, отвечающий за осуществление диверсионной деятельности и акций за линией фронта и в тылу противника.
Четырнадцатая глава
Саботаж саботажа
В ходе судебного разбирательства в Международном военном трибунале в Нюрнберге Канарис постоянно упоминался как центральная фигура немецкого движения Сопротивления. Те, в ком было больше безрассудства, чем ума, пришли в ходе слушания дела к выводу, что начальник немецкой военной разведывательной службы несет непосредственно вину за поражение Германии, так как он сознательно и успешно саботировал немецкую победу. Такие взгляды переоценивают возможности, имевшиеся у Канариса, и еще больше переоценивают его самого. Мы уже несколько раз отмечали, что в действительности влияние разведки и ее начальника на планирование военных действий, а также их сведения о намерениях военного руководства, были крайне незначительными и неполными. Канарис не саботировал победу Германии уже потому, что он не в состоянии был бы это сделать, даже если бы хотел. Однако он не хотел поражения Германии, хотя был убежден, что победа системы означала бы для Германии еще большее несчастье, чем поражение. В том, что победа Гитлера невозможна, он был, однако, уверен всегда. Трагедия этого человека заключалась в том, что в силу обстоятельств он оказался в положении, когда, по его убеждению, он мог служить своему отечеству, которое любил, только продолжая служить человеку и режиму, которых ненавидел. При этом он даже не мог утешиться надеждой на хороший конец, как многие из его товарищей и друзей, что наперекор своему рассудку все еще лелеяли надежду на какое-нибудь чудо, способное изменить все к лучшему. Канарис больше других страдал из-за внутреннего разлада еще и потому, что видел, как неумолимо приближается несчастье; он обладал достаточно развитым воображением, чтобы представить себе беду во всех ее ужасных подробностях.
С этой точки зрения его служебная деятельность во время войны большей частью заключалась в том, чтобы предотвращать несправедливость и безрассудство. Особенно он стремился, насколько это было в его силах, сохранить незапятнанной честь вермахта. С первых дней войны он был уверен, что действия и бездействие вооруженных сил Германии и их руководства когда-то станут объектом тщательного расследования перед международным форумом. Он также знал, что это расследование коснется и деятельности секретной службы, бывшей под его руководством, и что именно в этой области вся деятельность и бездеятельность будут проверяться с микроскопической точностью. Он привык ежедневно лично записывать в дневник все события предыдущего дня, а когда началась война, просил начальников отделов также фиксировать свою служебную деятельность в дневниках, «потому что, господа, наступит день, когда нам придется давать отчет всему миру», — и это звучит как пророчество.
Сегодня известно, что Канарис сознательно саботировал целый ряд акций, которые планировал Гитлер. Если мы рассмотрим отдельные случаи, то увидим, что в них речь всегда шла о борьбе с несправедливостью или безрассудством, а так как выполнение соответствующих приказов почти каждый раз поручалось второму отделу его ведомства (он отвечал за организацию диверсий и саботажа), то действия Канариса были саботажем саботажа, диверсией против диверсии.
Одно из первых дел, о которых мы хотим здесь рассказать, касалось французского флота, который согласно положениям о перемирии стоял вблизи Тулона. Это было вскоре после встречи, состоявшейся между Гитлером и Петеном в Монтрё в конце октября 1940 г., то есть всего лишь четверть года спустя после заключения перемирия между Германией и Францией. Уже тогда Гитлер, по всей вероятности, вынашивал план нарушить это перемирие. Он поручил Канарису через Кейтеля принять все меры к тому, чтобы помешать французскому флоту выйти из Тулона. В данном случае необходимо было организовать диверсию. В ходе разговора между Канарисом и руководителем компетентного отдела выяснилось, что речь шла о совершенно дилетантском поручении. Это была задача, которую невозможно было выполнить, не привлекая общего внимания. Необходимо было доставить достаточное количество взрывчатки на несколько десятков кораблей, часть которых находилась в военном порту, хорошо охраняемом и отрезанном от города и торгового порта, а другая часть стояла на рейде; эту взрывчатку нужно было поместить таким образом, чтобы в нужный момент лишить суда возможности двигаться. Уже тогда Канарис убедился, что нецелесообразно объяснять Кейтелю или даже Гитлеру всю абсурдность подобных поручений. В таких случаях обычно отвечали, что слов «невозможно» в лексиконе Третьего рейха не существует. Поэтому он начал затягивать это дело. Кейтелю было сказано, что необходимые приготовления уже начаты, что придется преодолеть большие трудности и многое другое, короче, был сделан вид, как будто что-то предпринимается, в то время как в действительности ничего не делалось.
На совещании, состоявшемся 23 декабря 1940 г. в служебном кабинете Кейтеля на Тирпитцуфер, речь также зашла о деле, которое взволновало его гораздо сильнее, чем бессмысленное поручение, касавшееся французского флота. Это был приказ Гитлера ликвидировать бывшего главнокомандующего французской армией, генерала Вейгана, который в то время находился в Северной Африке. Подробности этой аферы были подробно рассмотрены Международным военным трибуналом на процессе против главных военных преступников. Были допрошены многочисленные свидетели. Мы не можем ограничиться лишь коротким упоминанием об этом деле. После обсуждения дел в Тулоне Кейтель спросил у начальника второго отдела разведки Лахоузена, сопровождавшего Канариса, как обстоит дело с Вейганом. Это поручение совершить убийство, первое, которое было дано разведке, вызвало у офицеров разведки заметное волнение. В ходе многочисленных обсуждений у Канариса, в которых участвовали генерал Остер и полковник Пикенброк, фон Бентивеньи и фон Лахоузен, был высказан резкий протест против дерзкого требования. Канарис и его сотрудники сошлись в общем мнении, что, как сформулировал Лахоузен, разведка существует для ведения военных действий и выполняет свои обязанности, но не согласится служить как организация убийц. Приказ Кейтеля не был выполнен по распоряжению Канариса; он вообще не был передан нижестоящим службам.
