Роберт Масси - Николай и Александра
Осмотрев мальчика, доктор Боткин обнаружил сильное внутреннее кровоизлияние (гематому) в верхней части ляжки и в паху. В то же день из Спалы посыпался град телеграмм. Из Петербурга один за другим стали приезжать врачи. Следом за профессором Федоровым и доктором Деревенко прибыли педиатр Острогорский и хирург Раухфус. С их появлением в Спале стало больше встревоженных лиц и озабоченных разговоров шепотом. Однако никто из светил науки не мог помочь страдающему ребенку. Остановить внутреннее кровотечение не удавалось, а болеутоляющие средства применять было нельзя. Из поврежденных кровеносных сосудов в ткани продолжала поступать кровь, образуя огромную гематому, которая захватила бедро, пах и нижнюю часть живота. Нога была подвязана к груди с тем, чтобы увеличился объем внутреннего резервуара. Но кровоизлияние продолжалось. То было началом кошмара.
"Дни от 6-го до 10-го Окт. были самые тяжелые, - писал император матери 20 октября 1912 года из Спалы. - Несчастный маленький страдал ужасно, боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые два часа. От высокой температуры он бредил и днем, и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: "Господи, помилуй".
"День и ночь он, Алексей Николаевич, кричал от боли; окружающим было тяжело слышать его постоянные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши, - вспоминала впоследствии А.А.Вырубова. Одиннадцать суток государыня "не раздевалась, не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживала у кровати своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой... Крошечное восковое лицо с заостренным носиком было похоже на лицо покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный". Страдая от невыносимой боли, ребенок говорил: "Мамочка, помоги. Помоги пожалуйста". Государыня держала мальчика за руку, гладила ему лоб. Обливаясь слезами, она молча молила Бога об избавлении сына от страданий. За эти одиннадцать дней в золотистых ее волосах появились седые пряди.
И все же мать оказалась более стойкой, чем родитель цесаревича. "Я с трудом оставался в комнате, - признавался император матери. - Но должен был сменять Аликс при нем, потому что она понятно уставала, проводя целые дни у его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание, пока Алексею было плохо, - признавался государь. - Но зато теперь, когда, слава Богу, опасность миновала, она чувствует последствие пережитого и на бедном сердце ее это сказалось".
Вырубова писала, что однажды, войдя в комнату больного сына и услышав его отчаянные стоны, "Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался".
Родители были уверены, что ребенок умирает. Мальчик думал так же и надеялся, что именно это и произойдет. "Когда я умру, мне больше не будет больно, мамочка?" - спросил ребенок. В следующую минуту, когда он почувствовал облегчение, "Алексей Николаевич сказал своим родителям: "Когда я умру, поставьте мне в парке маленький памятник".
И тем не менее, как ни казалось это странным Жильяру, на первый взгляд все во дворце шло своим чередом. По-прежнему польские шляхтичи ездили с царем на охоту. Вечером к гостям мужа выходила императрица, ненадолго оставив больного сына - бледная, но внешне спокойная. Оба супруга старались скрыть от посторонних не только страдания сына, но и собственные муки.
Видя, что происходит, Жильяр едва верил своим глазам. Однажды вечером после обеда его ученицы Мария и Анастасия Николаевны в присутствии родителей, свиты и нескольких гостей должны были сыграть две сцены из пьесы "Мещанин во дворянстве". В качестве суфлера швейцарец стоял с края импровизированной сцены за ширмами, которые служили кулисами. Оттуда он мог наблюдать за зрителями и подсказывать актрисам.
"Я увидел императрицу, которая сидела в переднем ряду и с улыбкой беседовала с соседями, - писал учитель. - По окончании представления я вышел черным ходом и оказался в коридоре перед комнатой Алексея Николаевича, стоны которого отчетливо доносились до меня. Вдруг я заметил впереди себя императрицу, которая торопливо шла, придерживая обеими руками длинное платье... Я прижался к стене, и она прошла мимо, не заметив меня. Лицо у нее было грустное, расстроенное. Я отправился в залу. Все там были оживленные, веселые; ливрейные лакеи разносили подносы с прохладительными напитками... Спустя несколько минут вошла императрица; выражение лица ее снова изменилось, она улыбалась тем, кто суетился впереди нее. Но я заметил, что государь, занятый разговором, встал таким образом, чтобы можно было наблюдать за дверью, и когда мимо него прошла императрица, он поймал ее полный отчаяния взгляд, предназначенный ему одному... Я остался под глубоким впечатлением сцены, которая позволила мне осознать драматизм этой двойной жизни".
Несмотря на все предосторожности, завеса таинственности начала рваться. Петербург полнился слухами, один фантастичнее другого. Журналисты гадали, что же произошло с наследником. В пространной статье в лондонской "Дейли мейл" сообщалось, будто в мальчика метнул бомбу анархист и ранил его. После того, как доктор Федоров предупредил императора, что не прекращающееся кровоизлияние в область желудка может в любой момент привести к роковому исходу, граф Фредерикс получил указание опубликовать бюллетень о состоянии здоровья Алексея Николаевича. Но упоминания о характере болезни в нем не было.
Официальное сообщение о тяжелом заболевании наследника престола повергло народ в уныние. В огромных соборах и в скромных церквях молились подданные об исцелении болящего цесаревича. Перед чудотворной иконой в Казанском соборе день и ночь молились верующие. В Спале храма не было, но в саду был натянут тент с походным алтарем. "Все наши люди, казаки, солдаты и др. были такие трогательные: с первых же дней болезни Алексея они попросили священника Александра Васильева Крестовоздвиж. общины, законоучителя наших детей, отслужить молебен о его здравии на открытом воздухе. Они просили его служить каждый день, пока Алексею не стало лучше, - писал матери Николай Александрович. - Приходила масса поляков-крестьян, и все плакали в то время, что он говорил проповедь! Столько мы получили телеграмм, писем, образов с пожеланиями скорого выздоровления маленькому".
Не раз всем казалось, что наступает конец. Однажды во время завтрака государю передали записку, присланную Александрой Федоровной, сидевшей у постели больного сына. "Алексей так мучается, - писала императрица, - что должен с минуты на минуту умереть". Побледнев, но взяв себя в руки, Николай Александрович дал знак доктору Федорову, тот поспешно вышел из-за стола и направился к больному. Ребенок еще дышал, но ужасно мучился.
"Как-то вечером после обеда мы поднялись наверх в гостиную Государыни, - писала А.А.Вырубова. - Неожиданно в дверях появилась Принцесса Прусская, приехавшая помочь и утешить сестру. Бледная и взволнованная, она просила всех разойтись, так как состояние Алексея Николаевича было безнадежно". Священник отец Александр Васильев пришел со Святыми Дарами к наследнику. В Петербург был отправлен бюллетень, из которого явствовало, что в следующем будет сообщено о кончине наследника цесаревича.
"Государыня повторяла, что ей не верится, что Господь их оставил" и приказала Вырубовой послать телеграмму Распутину в Покровское.
"Утром 22-го октября царица в первый раз сошла в салон, - писал М. Палеолог. - Бледная, похудевшая Александра Федоровна, однако, улыбалась. На обращенные к ней тревожные вопросы она ответила спокойным тоном: "Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила". Затем она прочитала телеграмму: "Бог воззрил на твои слезы. Не печалься. Твой сын будет жить. Пусть доктора его не мучат". Сутки спустя кровотечение прекратилось. Ребенок вконец ослаб, но был жив.
Роль, которую сыграла телеграмма Распутина в выздоровлении цесаревича в Спале, остается самой большой загадкой в легенде о Распутине. Ни один из присутствовавших тогда докторов не оставил никакого свидетельства на этот счет. Анна Вырубова, служившая посредницей в сношениях Распутина с императрицей, лишь сообщает в своих мемуарах о телеграмме и выздоровлении Алексея Николаевича, но никак не комментирует эти факты. Пьер Жильяр, в ту пору второстепенный служащий царской семьи, о телеграмме даже не упоминает. Странное дело, но и сам император в письме к матери не сообщил ей о столь важной телеграмме от "старца". Вот что он писал родительнице 20 сентября 1912 года:
"10-го Окт. мы решили причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, темп. спала с 39, 5 до 38, 2, боли почти прошли и он заснул первым спокойным сном".
На следующий день государь сообщал: "Сейчас все мы, многие из свиты, казаки и люди сподобились причаститься Св. Тайн Христовых в походной церкви. После этого батюшка принес Св. Дары к Алексею и приобщил его... Вчера снег шел весь день, но за ночь почти стаял, в церкви стоять холодно - все же это пустяки, когда сердце ликует и душа радуется!"
