Иван Черных - Школа террористов
В дежурке зазвонил телефон - он находился напротив холла, где стоял телевизор, и дневальный крикнул:
- Мирча, тебя!
У Мирчи радостно загорелись глаза - жена приехала ( она уже две недели не появлялась) или звонит по телефону.
- Дежурный Хадырке слушает.
И радость с лица будто ветром сдуло. Слушал он больше минуты, тяжело, словно оглушенный, опустил на аппарат трубку. Вышел из дежурки бледный, с диким блеском в глазах, с подрагивающими губами, и заходил по коридору взад-вперед, о чем-то сосредоточенно думая. Наконец решился и подошел ко мне.
- Не знаете, Комрад у себя? - спросил осипшим голосом.
- Уехал ещё после обеда.
Я понял, в чем дело: Мирче надо домой. Но у меня отпрашиваться не стал, зная, что я не имею права менять дежурных.
- Что-нибудь случилось? - поинтересовался я.
- Да нет, просто так...
После просмотра по телевизору новостей я ушел в свою комнату, разделся и включил свет. Но ложиться спать не торопился - Мирча должен что-то предпринять. И не ошибся: Мирча вышел на улицу, минут пятнадцать ходил по аллее, потом выкатил из гаража мотоцикл. Не сел на него, а повел к воротам, не включая двигатель - чтобы никого не разбудить. Отсутствовал часа три. Я поджидал его, предполагая, чем может кончиться его поездка к жене. Уже светало, когда увидел как он катит обратно мотоцикл от ворот.
Я, набросив спортивный костюм, вышел ему навстречу. От неожиданности Мирча остановился, что-то хотел сказать, но придумать оправдание вот так сходу, было не в его способностях. Я спрашивать ни о чем не стал, прошел мимо, взглянув ему в глаза, в которых застыло безумие; не от испуга, а от чего-то другого, вызвавшего гнев, ненависть и отчаяние. И я догадался, от чего: наживка моя сработала. Если так, Мирча крепко у меня на крючке. Но теперь надо быть ещё бдительнее: при первом же удобном случае он постарается избавиться от свидетеля, видевшего его в ночь дежурства с мотоциклом...
8
После ночных бдений впервые за все дни заточения я уснул крепким, безмятежным сном, испытывая душевную расслабленность и удовлетворение собою: наконец-то мне удалось сделать кое-что в отместку моим похитителям.
Разбудил меня скрип тормозов машины. Я выглянул в окно и увидел подъехавшую к нашему общежитию "Тойету". За рулем её сидел Комрад. Обычно в выходные дни он не появлялся. Значит, случилось то, что и должно было случиться... Я быстро оделся и пошел ему навстречу. У подъезда Мирча отдавал рапорт: "За время дежурства никаких происшествий не случилось".
Комрад долгим изучающим взглядом смотрел ему в глаза, Мирча держал руку у фуражки, застыв, как изваяние, не мигая и не дыша. На лице и шее выступили бурые пятна.
Наконец Комрад махнул рукой - вольно, - и Мирча облегченно вздохнул, медленно, словно с опаской, опустил руку.
- Значит, все в порядке? - спросил Комрад в раздумье.
- Так точно! - снова вытянулся в струнку дежурный.
Комрад глянул на меня и словно что-то вспомнил.
- Продолжайте дежурство, - сказал Мирче и обратился ко мне: - Вы-то как раз и нужны мне.
Мы вошли в его кабинет, Комрад кивнул на стул около стола, а сам тяжело и устало опустился в кресло.
- Во сколько вчера легли отдыхать?
- Как обычно: прослушал последние известия, ещё с час почитал Лермонтова. Где-то около двенадцати.
- Дежурный был на месте?
- Вместе телевизор смотрели. Что-нибудь случилось?
Комрад промолчал, о чем-то сосредоточенно думая.
- Вы свободны. Попросите ко мне Хадырко.
Мирча крутился недалеко от кабинета, догадываясь, что его вызовут. Я подошел к нему и кивнул на дверь начальника.
- На ковер. - И тихонько добавил: - С мотоциклом я тебя не видел и ничего не слышал.
- Спасибо, - поблагодарил Мирча, расправляя плечи и, облегченно вздохнув, шагнул к двери.
Разговаривали они минут пятнадцать, о чем - можно было только догадываться. Потом начальник школы вызвал дневальных, дежурного по контрольно-пропускному пункту, а когда, отпустив их, вместе с Мирчей сел в Тойету и куда-то поехал, я убедился, что случилось что-то более серьезное, чем я предполагал.
Вечером, вернувшийся из увольнения Донич подтвердил мою догадку: жена Мирчи и Петря Супруне умерли в постели от отравления газом...
9
Я не верю ни в какие приметы: ни гадалкам, ни картам, ни астрологам. Судьба человека непредсказуема и непостоянна, как ветреная девица, названная Фортуной: то вознесет его высоко, то бросит в бездну навсегда. То же происходило и со мной: стал летчиком - предел моих мечтаний, - и вдруг сокращение; полюбил Дину - и чуть не поплатился жизнью. И здесь, в Молдове: многообещающее расследование сменилось заточением... Теперь, похоже, полоса неудач кончилась...
Вечером, едва начало темнеть, в школе появилась Альбина, как и прежде наряженная в воздушное полупрозрачное платье с лиловыми колокольчиками по оранжевому полю, от которого повеяло родным и далеким: подмосковными лугами, розовым росистым утром, свободой.
Меня не удивило, что её беспрепятственно пропустили через проходную: такие девицы способны преодолевать любые преграды; тем более, что вернувшийся недавно Комрад предупредил меня о её визите, и я приготовился к встрече и продумал как себя вести.
- Ты сегодня ещё прекраснее, - польстил я и обнял её как собственную возлюбленную. - Я так ждал тебя.
- Очень мило. А ты, кажется, возмужал здесь и стал, - она поводила пальчиком по моему носу, - смелее, откровеннее. Собирайся, карета ждет тебя.
- Я в твоем распоряжении.
Она внимательно осмотрела мой штатский костюм, заставила повернуться кругом.
- Ничего. Но я приготовила тебе кое-что получше. В машине переоденешься или заберешь в комнату?
- Само собой, в машине! - чуть не крикнул я. Если бы она знала, как опостылела мне эта комната, как ненавидел я её и как рвался за ворота!
На заднем сиденье её новеньких светло-бежевых "Жигулей" в полиэтиленовой упаковке лежал шикарный серый костюм из тонкой не мнущейся ткани, белоснежная сорочка, галстук под цвет костюма, модные туфли. В одну минуту я из заключенного превратился в элегантного преуспевающего бизнесмена, представителя процветающей западной фирмы, прибывший для заключения крупной коммерческой сделки.
- И куда мы поедем?
- А куда бы ты хотел?
- О-о! Что может быть прекраснее родного дома после такого заточения, - не стал я кривить душой. И пошутил не без умысла, желая кое-что прояснить: - Давай махнем в нашу белокаменную. На твоем Коньке-горбунке мы за двое суток доскачем.
- Заманчиво, - улыбнулась Альбина. - И кто нас там встретит?
- А кто нам нужен?.. Познакомлю тебя с друзьями, если хочешь.
- Я-то хочу, да вряд ли тебе это удастся. Читал в газетах как с вашими рижскими омоновцами поступили? Выдали ваши начальнички их латышским правоохранительным органам, как преступников... А у тебя есть солидные заступники? - И не ожидая ответа, включила двигатель. - Доверься пока мне, поговорим с папой, может, он посоветует что-то дельное.
Она погнала машину не в сторону Кишинева, а на юго-запад, мимо небольших селений, мимо бесконечных садов и виноградников.
Ее предостережение вновь заставило меня задуматься: кто она эта кареглазая амазонка - моя спасительница или виновница всех моих злоключений? То, как бросилась она защищать нас в кафе, как вела себя с гаишниками, и по тому, что я ещё жив, несомненно, её заслуга: отказ нашего командования обменять меня на боевиков давал повод давно разделаться со мной. С другой стороны, все мои приключения происходили в присутствии Альбины. Случайное стечение обстоятельств или ловко продуманные ходы, чтобы заманить меня в ловушку? Но не такая я важная фигура, чтобы чем-то заинтересовать боевиков. Больше похоже на то, что они охотились за Альбиной, чтобы содрать с богатого папаши солидный выкуп, чего и добились; а я попал за компанию. Теперь же с помощью шантажа и провокаций они хотят и меня использовать в своих интересах, и уже использовали, зачислив в школу террористов, в ряды убийц. Теперь они уверены, что крепко держат меня в руках, и у меня один выход: служить им, иначе смерть.
И все-таки мысль о причастности Альбины ко всем моим злоключениям не давала мне покоя. Или застенки, банда Герпинеску так подействовали на меня, что я перестал верить всем и всему? Что ж, в любом расчете есть просчеты и трудно разгадать ходы и замыслы противника. Но не невозможно. И на этот счет у меня уже имелись кое-какие соображения. Тем более, что теперь я не один...
- Что ж, все решено, я в вашей воле, - сказал я преднамеренно грустно и глубоко вздохнул.
- Я тоже люблю Пушкина, - весело отозвалась Альбина. - И вообще поэзию. Как-нибудь почитаю тебе свою лирику.
- С удовольствием послушаю. Поэзия, говорят, душа человека. А твоя душа для меня - потемки.
- Вот не думала, - рассмеялась Альбина. - Я считала, что писатели и журналисты - инженеры человеческих душ, и ты давно распознал мою.
