Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей
Наверное, это был неизбежный конец для примерного римлянина, который был любовником Тиберия, участвовал в гонках колесниц с Гаем Калигулой и в азартных играх с Клавдием, толкал Нерона на унижения в театре, и чья популярность как принцепса покоилась на репутации театрального завсегдатая. Неважно, что он в начале правления отклонил титул цезаря: его вознесло наследие Юлиев-Клавдиев и оно же его уничтожило. Его самозабвенные крайности увековечили излишества и расточительность наследников Августа в следующей главе истории императорского Рима. По словам Диона Кассия, «отличаясь ненасытной страстью к еде, он постоянно изрыгал все, что съедал, наслаждаясь одним только поглощением пищи»[212], и этот процесс повторялся по необходимости три или четыре раза в день со рвотными и слабительными средствами, причем каждый пир обходился более чем в 400 тысяч сестерциев. В 69 году, как покажет Веспасиан, Вителлий понял, что мотовство больше не является гордой привилегией принцепса. Времена изменились. Но не Вителлий.
Он не был, как мы видели, первым императором Рима, не сознающим своей ответственности перед государством. Тем не менее девятый цезарь был первым, кто последовательно проявлял безответственность с позиции слабости. «Вителлий никогда не был в состоянии настолько предаться делам, чтобы забыть об удовольствиях», — пишет Тацит.[213] История его правления показывает, что он очень редко бывал занят серьезными делами, будучи поглощенным неким подобием сладкой жизни, попеременно объедаясь и опустошая желудок, в то время как его армия на берегах Тибра становилась жертвой дизентерии либо излишеств, подобных его собственным, а далекие легионы собирались под знаменем Веспасиана. Поскольку Вителлий был игрушкой в руках своих войск, он, возможно, никогда не стремился к верховной власти. Трон был завоеван для него в единственной битве, в которой сам Вителлий не участвовал. Но капитуляция Отона не означала окончательного военного поражения, так как у императора, властвовавшего всего три месяца, оставалась поддержка как среди населения, так и среди военных. «Особенно буйствовали солдаты Четырнадцатого легиона, которые вообще не считали себя побежденными», — свидетельствует Тацит.[214] Вителлий ответил на это, отправив XIV «Парный легион Флавиев победоносного Марса» в Британию — расположение достаточно отдаленное от Рима, чтобы гарантировать спокойствие. Он также приказал перебросить в Испанию другой беспокойный легион, Первый Вспомогательный. В других случаях, он, казалось, не ощущал того чувства неуверенности, которое характеризовало третью за год смену власти. Угроза восточных легионов, очевидно, оставила императора равнодушным: — Дион Кассий пишет, что он «продолжал устраивать гладиаторские игры и предаваться прочим развлечениям».[215] То же самое относится к волнениям на Рейне, которые со временем только усиливались. Интересы Вителлия были сосредоточены ближе к дому: бесконечная череда пиров и новая императорская гвардия, сформированная после роспуска преторианцев. Их заменили двадцать тысяч доблестных германских легионеров, недисциплинированных и мародерствующих, и это было слишком много для города. Когда Вителлию стала угрожать опасность, он призвал на помощь своих поваров, чтобы те тайно вынесли его из дворца на носилках.
Действия императора, описанные в источниках, приводят в замешательство: несмотря на кажущуюся беззаботность, Вителлий явно намеревался основать династию. Хотя он отказался принять титул «Август», по прибытии в Рим в июле 69 года он сделал свою мать, Секстилию, «Августой». Ранее, празднуя в Лугдунуме победу, он провел перед строем воинов сына от второй жены, Галерии Фунданы, одетым в платье императора. Это был знак династических намерений, которым помешала лишь практическая немота шестилетнего мальчика: он страдал сильным хроническим заиканием. Кроме того, Вителлий отчеканил золотые и серебряные монеты с изображением не только своего сына, но и дочери. На других монетах красовался портрет его отца, который к нескольким консульским срокам прибавил должность цензора. Вителлий был представителем только второго поколения семьи, приобретшим видное положение. Через систему чеканки монет он утверждал свои претензии на прошлое и будущее Рима. Это была в известной степени хитроумная политика, поскольку среди немногих отличий Вителлия имелось право наследования в знатной семье, чем не могли похвастаться ни Гальба, ни Отон, а также ни один из предшественников (поскольку родные сыновья Тиберия и Клавдия не выжили). При такой известности отца вера римлян в данное право давала Вителлию больше возможностей занять императорский трон. Ход событий покажет несостоятельность нумизматических опытов. Его собственное правление быстро закончится, сын, несмотря на юность, будет убит сторонником Веспасиана. Ко времени Диона Кассия память об этом императоре сохранится только в названиях дорогих блюд: «Еще и поныне некоторые пироги и прочие кушанья зовутся по его имени „вителлиевы“».[216]
Как и божественные Юлий и Отон, Вителлий был мотом, платежеспособность которого была восстановлена доступом к верховной власти. Финансовые затруднения были таковы, что, уезжая из Рима осенью 68 года наместником в Нижнюю Германию, на путевые расходы он вынужден был заложить жемчужину из серьги матери, а еще пятьдесят тысяч сестерциев вымогал у неблагоразумного вольноотпущенника-заимодавца, ложно обвинив его в оскорблении действием. (Жену и детей ему пришлось поселить во взятой внаем мансарде.) После этого, получив от сената власть, он был не в состоянии выплатить войскам денежные подарки при восхождении на трон.
Вителлий был императором, которого победил Рим. Будучи наместником Нижней Германии, он меньше чем за два месяца склонил на свою сторону недовольные легионы двух провинций. Светоний говорит о них так: «Войско, и без того враждебное императору и склонное к мятежу, встретило его с ликованием, простирая руки к небу». Получив верховную власть в столице, он не смог сохранить наступательный порыв или решимость. Ранее, в 60 году, Вителлий служил проконсулом Африки «с редкой добросовестностью целых два года», говоря словами Светония. При исполнении жреческих обязанностей, дарованных ему Нероном в тот же период, он опустился до воровства и мошенничества. Мы никогда не узнаем, жалели ли о своем выборе военачальники, посадившие Вителлия на трон. Изучение прежнего послужного списка императора могло бы снять для них все основания для удивления. Но получилось так, что это уже не имело значения. В ожидании победы Веспасиана ни один претендент на пурпурную мантию не предложил своей кандидатуры. В течение двух месяцев, которые прошли между утверждением Вителлия сенатом в Тицине (ныне Павия) и его прибытием в Рим, в городе не было ни правителя, ни реального правительства. О кризисе империи говорит тот факт, что ни один честолюбивый авантюрист не воспользовался возможностью вмешаться и узурпировать невостребованный трон Вителлия.
Знакомым уже приемом Светоний предлагает другую версию истории семьи Вителлия: с одной стороны, древний и знатный род, украшенный связью с сельской богиней, с другой — ремесленнический, низкий, своекорыстный. Как бы то ни было, в карьере Вителлия сочетались свойства и того, и другого. Его история, особенно при дворе Нерона, была отмечена непомерным подхалимажем, но как император он смог проявить скромность и милосердие к противникам, а ранее показал себя как умелый руководитель провинции, способный оценить и ответить на потребности ситуаций, которые выходят за рамки его кругозора. До Веспасиана одним из уроков этого беспокойного года было несоответствие имперского проконсульства в части подготовки кандидата на трон: как и Вителлий, Гальба и Отон также добросовестно служили за границей.
Если верить Светонию, Авл Вителлий, родившийся в 15 г. н. э., унаследовал столько же от дяди, чье имя он носил, сколько от отца. Тот Авл Вителлий, один из четырех сыновей Публия Вителлия из Нуцерии («будь он из древнего рода, каким он мог гордиться, или от низких родителей и предков, заведомо был римским всадником и управителем имений Августа»), был склонен к роскоши и умер во время своего консульства в 32 году, когда его впечатлительному племяннику было семнадцать лет. По словам Светония, он «славился роскошью и особенно блистал великолепием пиров». Из четырех братьев только Луций Вителлий, отец будущего императора, стремился создать себе доброе имя, хотя Светоний очерняет его память, обвиняя в чрезмерном подобострастии перед Гаем Калигулой, которому он (первым из римлян) открыто поклонялся, как живому богу, и перед Клавдием, женам и вольноотпущенникам которого он угождал с бесстыдным раболепием. (Он стал носить с собой как талисман сандалию императрицы Мессалины, которую прятал под тогой, а иногда, когда на него обращали внимание, доставал и целовал.) Такое приторное подобострастие принесло плоды. Весьма успешный наместник Сирии, Луций Вителлий, добавил к трем консульским срокам и цензорству правление империей, пока Клавдий отсутствовал в Риме во время британской кампании в 43 году. В тот период подобный доступ к власти был необычным для сенатора, не принадлежащего к императорской семье. В результате его два сына, будущие консулы, близко познакомились с работой государственного механизма. Нам неизвестно, до какой степени это повлияло на их честолюбие (если вообще повлияло), как и неизвестна реакция матери Вителлия, Секстилии, на близость мужа к Клавдию. Тацит отмечает: «…древней чистотой нравов отличалась и мать братьев Вителлиев Секстилия». (Принципат сына «не принес ни радости, ни милости судьбы… — до того чувствовала она себя чужой своей семье».) Вероятно, именно эти качества привели ее мужа в объятья вольноотпущенницы, чью слюну, по утверждению Светония, «он смешивал с медом, чтобы лечить ею горло, как снадобьем, и не изредка или незаметно, а повседневно и при всех».
