Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2)
- Мы не шляемся, а по казенной надобности, - отрезал Тимка.
- На то день есть, - возразила Матрена.
- А ты, карга, не учи меня. Так я говорю? - Тимка подмигнул Маринке и, сняв варежку, лихо подкрутил пышный, коротко подстриженный, как у ротмистра Трещенкова, коричневый ус.
Маринка неподвижно смотрела в угол, где, шурша рваными обоями, бойко бегали по стене тараканы. От холодного воздуха, напущенного в комнату усатым Тимкой, пугливо мигала стоявшая на столе лампа.
- Ты, птица залетная, нос-то свой не отворачивай, - продолжал Тимка. - Я ведь к твоей особе пришел.
- Зачем? - покосившись на него, тихо спросила Маринка.
- Потолкуем тары-бары, разойдемся на две пары... - захохотал Тимка.
- Мне с вами толковать не о чем, - Маринка прикрыла живот пуховым платком.
- Гляди-ка! На "вы" меня величает, а? Эко, как тебя азиат образовал! - куражился Тимка. - У меня есть всякий толк. Работать завтра пойдешь, краля!
- Не может же она! - вступилась Матрена.
- Это отчего же не может?
- Хворая потому что, - ответила Матрена.
- Что-то не заметно по портрету, что хворая... Ну а ежели и есть какая болесть, мы можем снисхождение сделать... Ты, Матрена, выдь-ка в ту половину. Мне с кралечкой поговорить нады...
Тимка снял тулуп и бросил его на сундук.
- Не дури, Тимофей, - попыталась урезонить его Матрена.
Однако никакие уговоры не действовали. Издеваясь над хозяйкой, ругая ее самыми последними словами, Тимка вытащил из кармана бутылку водки и потребовал закуски. Пока Матрена ходила в сени за студнем, Маринка попыталась уйти в другую комнату, но Тимка перегородил дверь своим большим, в черном пиджаке телом, больно сдавив ей руку.
Вернулась Матрена и поставила на стол закуску.
- Ну, а теперь поди прочь, карга, - проговорил Тимка.
- Никуда я не уйду, - заявила Матрена.
- Ты что же, хочешь, чтоб я тебя на бедро кинул? - Тимка, сжав тяжелый кулак, надвигался на пятившуюся к двери Матрену.
- Уходите, тетенька, коли так... - негромко, но решительно проговорила из угла Маринка.
- Слыхала? - рявкнул Тимка. - А ты, я гляжу, вовсе не дура, быстро смекнула...
Маринка не ответила и не шелохнулась. За окошками злобно скребся о ставни ветер. Лампа вдруг вспыхнула и перестала мигать, бросая вокруг ровный свет.
- Чего стоишь в углу? - снова заговорил Тимка. Разливая водку в рюмки, прибавил: - Чай, не икона, молиться на тя не собираюсь... - Стукнув о крышку стола бутылкой, он поднялся и, косолапо ступая большими пимами, пошел на Маринку.
- Еще шагнешь - убью! - Маринка схватила кочергу и занесла ее над головой.
- Не балуй, девка!
Увидев ее темный, застывший взгляд, Тимка остановился. Красное, лоснящееся лицо его скособочилось в презрительной усмешке, но мутные, чуть прищуренные глаза зорко сторожили железную кочережку, которую крепко сжимала в руках Марина. С повисшим на плече пуховым платком она стояла в углу и настороженно выжидала.
- Ежели посмеешь... - Тимка в душе был убежден, что она посмеет и раскроит ему башку за милую душу. Он осторожно подался вперед. Кочерга поднялась и нависла над его глазами еще грозней.
- А к нам кто-то скребется, - неожиданно раздался из-за перегородки голос Матрены.
За стеной послышался яростный лай собак и резкий скрип чьих-то на снегу шагов. В окно кто-то негромко, но настойчиво постучал. Не выпуская из рук кочерги, Маринка кинулась к двери, распахнула ее настежь. По полу серым клубком пополз морозный пар и будто втащил через порог две мохнатые, заснеженные, в оленьих унтах и короткополых полушубках фигуры.
- Тетка Матрена здесь здравствует? - заслоняя широченными плечами дверь, спросил один из вошедших.
- Вот она я! Кого бог послал? - Матрена выглянула из боковушки.
- Лебедев, Дмитриевна, с Успенского. Не забыла поди?
- Что ты, как можно! Проходи, родимый, сымай шубу. Вот уж не чаяла! засуетилась Матрена Дмитриевна. - А у нас тут...
- Люди, вижу, да еще с горячим угощением, - смахивая с темных усов начавшие таять сосульки, пристально поглядывая на Тимку, проговорил Лебедев.
- Угощение не про вашу честь, - буркнул Тимка.
- Ах, ваша светлость господин Берендей, чем вы тут промышляете?
- Мы завсегда на своем месте, а вот вы зачем пожаловали, не знаю, затыкая недопитую бутылку пробкой, ответил Тимка. Встретив насмешливый взгляд Лебедева, все больше злясь и мрачнея, спросил: - Пошто ночами шляетесь?
- От бурана бежали и, как твоя милость, тоже тепленького местечка ищем.
- Твое место в казачьей, гусь. А кто с тобой вторяком? - Косясь на подошедшего к печке второго путешественника, спросил Берендей.
- Товарищок мой!
- Отвечай толком.
- Уж больно ты грозен, мил человек... - Серьезные, живые глаза Лебедева открыто смеялись.
- Да разве это человек?! Господи! - Маринка отвернулась лицом к печке. Плечи задрожали.
- Ну ты, заткнись, шлюха! - крикнул Тимка.
- Эй ты, чебак, закрой хайло! - решительно крикнул Лебедев.
- А что здесь у вас происходит? - вмешался второй. Он тоже был бородат, кряжист и высок ростом. Маринке даже в голову не пришло, что это Кондрашов.
- Его спросите, - тыча в Тимку пальцем, проговорила Матрена.
Повернув от печки заплаканное лицо, Маринка торопливо и сбивчиво обо всем рассказала.
- Мда-а! - Не спуская с оторопевшего Тимки глаз, Лебедев взял из угла кочережку, взвешивая ее в руке, добавил: - Деловой инструмент! А ну-ка, сатрап Берендей, давай греби отсюда помалу.
- Остерегись, каторга! - пятясь к двери, зло крикнул Тимка.
- Таких ночных котов я всегда остерегаюсь. Забирай свое пойло и плыви, а то я человек невежливый, за борт вышвырну! - играя кочережкой, пообещал Лебедев.
Видя, что его самого могут "на бедро кинуть", Берендеев накинул на плечи шубу, грозя Лебедеву расправой, выскочил из избы.
- Василий Михайлыч, родненький мой! Я глазам своим не верю! - сквозь радостные слезы, узнав Кондрашова, причитала Маринка.
- Выходит, знакомые али сродни? - обрадованно спрашивала Матрена.
- Тетенька, милая, даже больше чем родня! А сейчас-то, в такие дни, да тут, на Витиме! Как же это так? - Слезы душили Маринку.
- Вот так, Марина Петровна. - Василий Михайлович протянул руки к печке.
- Значит, вы сюда по этапу? - с ужасом в голосе спрашивала Маринка.
- Разумеется, не добровольно. - Зная, что здесь все свои, Кондрашов коротко рассказал об аресте, о встрече с Маринкиным отцом, но о женитьбе Лигостаева умолчал.
- Выходит, по-таежному? - понижая голос, спросила хозяйка.
- Если уж говорить по правде... - Кондрашов развел руки и засмеялся в широкую, окладистую бороду.
- А что такое по-таежному, Василий Михайлыч? - спрашивала Маринка.
- Есть такой у нас таежный пачпорток, для всей полиции пригодный, засмеялась Матрена.
- Это что же, вы по чужому паспорту? - догадалась Маринка. - Как тогда?
- А тогда у меня никакого не было, - улыбнулся Кондрашов.
- Сейчас у нас документики по первому классу. Я - Лебедев, а он Курочкин.
- Ох, милые! - вздохнула Матрена Дмитриевна. - А может, вас спрятать куда? - предложила она.
- Не стоит, мы скоро исчезнем, - сказал Лебедев.
- Да как же это, куда же вы на ночь глядя? - Маринка не хотела, чтобы они так скоро ушли.
Она смотрела на заросшего бородой Кондрашова с нежностью. Казалось, что от его голоса, одежды, пропахшей махоркой, исходил запах родного амбара, знакомых кошм. Это был родной, сладостный, ни с чем не сравнимый запах!
- Может быть, вам на самом деле надо спрятаться? - спрашивала она тревожно.
- Как раз не надо, барышня, - отмахнулся Лебедев и тут же спросил: Извините, я не знаю вашего имени...
- Марина.
- А по батюшке?
- Да просто Марина!
- Так вот, Мариночка, мы прибыли сюда по важному делу. Сейчас время такое...
- Да какое такое! - Матрена махнула рукой. - Если новости какие привез, так не тяни, сынок.
- Есть и новости, тетка Матрена. - Лебедев наклонился к ее плечу. Сегодня утром на Андреевском и Успенском приисках началась забастовка.
- Да будет тебе! - Матрена замерла посреди комнаты.
- Треханем господ, вот что будет!
- Погоди, Миша, больно шибко-то не шуми. Дай-то господи! - Матрена повернулась к иконам и перекрестилась.
- Бог, Матрена Дмитриевна, не даст... А если поднесете по стаканчику чаю, а может, с морозца чего покрепче... - Лебедев подмигнул и возбужденно потер руки.
- Для такого случая все найдется! Гляди, какие дела-то завертываются.
- А у меня как сердце чуяло, что вы придете, еще с вечера угольков натушила. - Радостно поглядывая на Кондрашова, Маринка кинулась разжигать самовар.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Забастовка началась 29 февраля на Андреевском прииске, куда не так давно прибыл Архип Буланов. Судили его в Зарецке. Пристав Ветошкин состряпал дело на скорую руку, улик против Буланова оказалось явно недостаточно, ему припомнили старые грешки о подстрекательстве, которое якобы имело место во время убийства Тараса Маркеловича Суханова. Архип получил ссылку в Якутию. В бодайбинской полиции ему было определено местожительство на реке Долгадын, неподалеку от Андреевского прииска... Здешние места он знал вдоль и поперек, нашлись дружки, которые и помогли ему поступить в шахту забойщиком. Буланов с первых же дней понял, что работа и жизнь на шахтах Синего Шихана была чуть ли не райской, а Доменов по сравнению с Цинбергом казался ангелом божьим.
