Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.
Но чем настоятельнее становилось для демократии вступление на этот путь, не только самый надежный, но единственный, суливший серьезный успех, тем вернее она могла рассчитывать на решительное сопротивление своих политических противников. Все зависело от того, кто именно станет ей поперек пути. Аристократия сама по себе была не страшна; тем не менее недавнее дело Катилины показало, что и аристократия все же была на что-нибудь способна там, где ее более или менее открыто поддерживали представители материальных интересов и сторонники Помпея. Она сумела неоднократно воспрепятствовать избранию Катилины в консулы, и было несомненно, что она попытается точно так же поступить и с Цезарем. Но если бы даже Цезарь и был избран наперекор аристократии, то одного избрания было недостаточно. Ему нужно было хотя бы несколько лет беспрепятственной деятельности вне Италии, чтобы создать себе прочную военную опору, но аристократия не упустит, конечно, в этот подготовительный период ни одного случая, чтобы помешать осуществлению его планов. Поэтому возникла мысль, не удастся ли опять изолировать аристократию, как было сделано в 683/684 г. [71/70 г.], и создать между демократами и их союзником Крассом, с одной стороны, и Помпеем и высшим финансовым миром — с другой, коалицию, опирающуюся на общие интересы. Однако для Помпея это означало бы политическое самоубийство. Все его значение в государстве было основано до сих пор на том, что он был единственным из партийных вождей, располагавшим вместе с тем легионами, хотя и распущенными в это время, но все же до известной степени бывшими в его распоряжении. План демократов заключался как раз в том, чтобы лишить его этого преимущества и создать ему военного соперника в лице их же собственного вождя. Он никак не мог согласиться на это, в особенности же на то требование, чтобы он сам помог стать главнокомандующим такому человеку, как Цезарь, который доставил ему достаточно хлопот, будучи простым политическим агитатором, и только что блестяще доказал в Испании свои военные способности. Но, с другой стороны, вследствие мелочной оппозиции сената и равнодушия масс к Помпею и его стремлениям, положение его, в особенности по отношению к его старым солдатам, стало настолько невыносимым и унизительным, что при его характере можно было надеяться на присоединение его к подобной коалиции ценой избавления от этого неприятного положения. Что же касается так называемой партии всадников, то она всегда была на стороне силы, и с уверенностью можно было сказать, что она не заставит долго ждать себя, увидев, что Помпей и демократы снова заключили прочный союз. К тому же крупные финансисты опять находились в это время в сильнейшем конфликте с сенатом из-за весьма, впрочем, похвальной строгости Катона по отношению к откупщикам налогов.
Так была заключена летом 694 г. [60 г.] вторая коалиция. Цезарю было обеспечено избрание в консулы на следующий год, а затем — наместничество. Помпею обещали утверждение сделанных им на Востоке распоряжений и наделение солдат азиатской армии землей; всадникам Цезарь тоже посулил, что добьется для них у гражданства того, в чем им отказывал сенат; наконец, Красс, как неизбежный член коалиции, также считался участником союза, не получив, впрочем, за свое присоединение, от которого он не мог отказаться, никаких определенных обещаний. Коалиция 694 г. [60 г.] была заключена между теми же самыми элементами, даже теми же лицами, что и осенью 683 г. [71 г.]; однако насколько различно было положение партии тогда и теперь! Тогда демократия была только политической партией, а союзники ее — победоносными полководцами, стоявшими во главе своих армий; теперь же вождем демократов был увенчанный победой и исполненный обширных военных замыслов император, а союзниками их — отставные полководцы без армий. Тогда демократия победила в принципиальных вопросах и этой ценой уступила обоим своим союзникам высшие государственные должности; теперь она стала практичнее и оставляла высшую гражданскую и военную власть за собой, сделав союзникам уступки лишь по второстепенным вопросам, причем — что особенно характерно — не было даже уважено старое требование Помпея о вторичном консульстве. Тогда демократия отдавалась в руки своих союзников; теперь они должны были довериться ей. Все обстоятельства совершенно изменились, но больше всего изменился характер самой демократии. Правда, она с самого начала своего содержала в себе некоторую монархическую основу, но политическим идеалом, представлявшимся в более или менее ясных очертаниях ее лучшим умам, оставалась все же гражданская община, Периклов государственный строй, в котором власть монарха основана на том, что он является благороднейшим и совершеннейшим представителем гражданства и лучшая часть народа признает его таковым. Цезарь также исходил из подобных воззрений, но это были идеальные понятия, которые могут, правда, воздействовать на действительность, но не могут быть целиком воплощены в жизнь. Ни простая гражданская власть, которой обладал Гай Гракх, ни вооружение демократической партии, которое, хотя и очень неудовлетворительным образом, пытался провести Цинна, не могли надолго сохранить за собой преобладание в римском государстве; военная же машина, служащая не какой-либо партии, а своему полководцу, грубая власть кондотьеров, впервые выступившая на арену в качестве орудия реставрации, скоро обнаружила свое превосходство над всеми политическими партиями. Сам Цезарь имел возможность практически убедиться в этом в процессе партийной борьбы, и таким образом в нем созрел роковой замысел поставить эту военную машину на службу своим идеалам и создать путем насилия то гражданское общество, которое представлялось его умственному взору. С этим намерением заключил он в 683 г. [71 г.] союз с полководцами противной партии, приведший, несмотря на то, что они приняли демократическую программу, демократию и самого Цезаря на край гибели. С тем же намерением он сам выступил одиннадцать лет спустя в роли кондотьера. В обоих случаях это делалось с некоторой наивностью, с искренней верой в возможность основать свободное общество при помощи если не чужого, то хотя бы своего собственного меча. Нетрудно видеть, что эта надежда не оправдалась, так как тот, кто хочет заставить злого духа служить себе, становится в конце концов его слугой. Однако великие люди замечательны вовсе не тем, что они меньше всего ошибаются. Если даже спустя тысячелетия мы все еще благоговейно склоняемся перед тем, что хотел и сделал Цезарь, то причина этого не та, что он добивался короны и получил ее, — в чем собственно так же мало великого, как и в самой короне, — а та, что он никогда не забывал своего великого идеала свободного государства под главенством одного лишь лица и благодаря этому, даже достигнув монархической власти, не опустился до пошлого царизма.
Объединившиеся партии без труда провели избрание Цезаря консулом на 695 г. [59 г.]. Аристократам пришлось довольствоваться тем, что посредством исключительно дерзкого даже для этой эпохи глубочайшей коррупции подкупа избирателей, средства для которого были собраны среди всего господствовавшего сословия, удалось сделать коллегой Цезаря Марка Бибула, чья ограниченность и упрямство принимались в их среде за консервативную энергию. Если эти знатные господа не были вознаграждены за свои патриотические расходы, то это не было, конечно, виной Бибула.
Вступив в должность консула, Цезарь прежде всего предложил на обсуждение пожелания своих союзников, важнейшим из которых было наделение землей ветеранов азиатской армии. Составленный Цезарем для этой цели аграрный закон сохранял в общем основы внесенного годом раньше по предложению Помпея, но потерпевшего крушение законопроекта. Для раздачи назначались только италийские государственные земли, т. е., главным образом, область Капуи, а если этого окажется мало, и другие земли в Италии, которые должны были покупаться из доходов новых восточных провинций по оценке, обозначенной в цензовых списках. Таким образом, оставались неприкосновенными права всех земельных собственников и наследственных владельцев. Отдельные наделы были невелики. Наделению землей подлежали бедные граждане, имевшие не менее трех детей; опасный принцип, что отбытие военной службы дает право на земельный надел, не был выдвинут, но, что было вполне справедливо и делалось во все времена, старые солдаты, а также подлежавшие выселению временные арендаторы рекомендовались особенному вниманию раздавателей земель. Выполнение возлагалось на комиссию из 20 членов, в которую Цезарь категорически отказался быть избранным.
Оппозиции нелегко было выступать против этого предложения. Невозможно было на разумных основаниях отрицать, что государственная казна после учреждения понтийской и сирийской провинций могла отказаться от арендных сумм, получаемых с Кампании; что изъятие из частного оборота одного из лучших округов Италии, особенно пригодного для мелкого землевладения, было недопустимо; наконец, что не давать Капуе муниципальных прав даже после того, как право гражданства было предоставлено всей Италии, столь же несправедливо, как и смешно. Все предложение носило отпечаток умеренности, честности и солидности, с чем весьма искусно была соединена и демократичность, так как в основном проект этот все же сводился к восстановлению основанной при Марии и упраздненной Суллой капуанской колонии. Форма, в которой были сделаны предложения Цезаря, также отличалась возможной осторожностью. Проект аграрного закона, а также предложение об утверждении en bloc всех изданных Помпеем на Востоке распоряжений и петиция откупщиков налогов об уменьшении суммы откупа на одну треть были сперва внесены на рассмотрение сената, причем Цезарь согласился выслушать и обсудить всякого рода поправки. Коллегия имела теперь возможность убедиться, как глупо она поступила, толкнув Помпея и партию всадников в объятия противника, благодаря своим отказам удовлетворить их требования. Быть может, это же тайное сознание вызвало со стороны родовитых сенаторов шумную, резко отличную от сдержанной манеры Цезаря оппозицию. Аграрный закон был просто отвергнут ими даже без обсуждения. Столь же немилостиво отнеслись они к постановлению относительно мероприятий Помпея в Азии. Что касается петиции откупщиков, то Катон, по дурному обычаю римского парламентаризма, пытался заговорить его до смерти, растянув свою речь до законного времени закрытия заседания; но когда Цезарь сделал вид, что велит арестовать строптивца, было отвергнуто и это предложение.
