Евгений Долматовский - Зеленая брама
Да, многое изменилось за прошедшие годы. Подросли новые поколения. А сейчас по улицам городов Федеративной Республики Германии шагают демонстранты, протестующие против размещения американских ракет средней дальности.
Врачи на посту
В конце июля 1941 года из района Умани удалось эвакуировать за Днепр, а затем и в тыл страны часть раненых бойцов и командиров 6-й и 12-й армий. Эвакуация проходила тяжело — уже невозможно было воспользоваться железной дорогой; автомашины и повозки двигались по разбомбленным и размытым дождем грейдерам, беззащитные при налетах вражеской авиации. И все же тысячи жизней были спасены.
Но самые кровопролитные бои произошли на этом участке фронта в последнюю неделю июля и в начале августа,- уже в полуокружении и в полнейшем окружении. Не только дивизионные медпункты, но и госпитали, разумеется, оставались в зоне боев и непрерывно пополнялись новыми ранеными. Не хватало перевязочных средств и лекарств, невозможно было развернуть по-настоящему операционные и перевязочные.
После гибели наших двух армий в руках врага оказались эти полевые лазареты, размещавшиеся в палатках, в зданиях сельских больниц и школ, а то и просто в хатах.
Мне сказал тогда знакомый военврач третьего ранга из медсанбата танковой дивизии, что медики еще в Подвысоком приняли решение оставаться при раненых, чего бы это ни стоило. В условиях, когда приказ «выходить мелкими труппами, действуя по своему усмотрению» освобождал командиров от их должностных обязанностей, решение врачей становилось маленьким, а может быть, и великим подвигом. Некоторые из медиков определенно знали, что обрекают себя на гибель, но совесть не позволила им изменить долгу врача, клятве Гиппократа и товарищескому уговору.
Среди материалов Подвысоцкого народного музея и писем, адресованных мне, немало свидетельств героизма наших военных врачей.
Ветеран партии, пенсионерка Елена Петровна Довженок из Запорожья прислала довоенную фотографию своего брата Бориса Россика. Я всматриваюсь в черты юного красивого лица, думаю: а может, это он перебинтовал мне руку в Уманской яме?
Из письма жителя Волгодонска Василия Ивановича Сысоева Елена Петровна узнала о подвиге и гибели своего брата. Вот что писал Сысоев:
«Я познакомился с ним осенью 1941 года в больничной палате в селе Тальное, что в 45 километрах от Умани. Из рассказов Бориса я понял, что он попал в окружение в районе села Подвысокое и вместе с ранеными, взятыми в плен, при которых он остался как врач, был брошен в Уманскую яму. Там работала небольшая группа наших врачей-патриотов. Борис Россик собирал, добывал у здоровых пленных индивидуальные пакеты, чтобы перевязывать раненых, пытался хоть как-то организовать питание несчастных. Гнилое просо, пшено, картофельные очистки все-таки варили. Он все отдавал раненым, а сам дошел до крайней степени истощения. У него атрофировался пищеварительный тракт. Как врач, он должен был знать, в каком состоянии находится».
Из Умани умирающий Россик попал в Тальновскую больницу.
Василий Иванович Сысоев вспоминает Тальновскую больницу. Оккупанты отказались помогать больным и тяжелораненым, все заботы о них взяли на себя местные жители и пленные врачи. Выпускник Ленинградской военно-медицинской академии Буткин делал все, чтобы спасти жизнь своего коллеги Бориса Россика. Его пытались кормить, но пища уже не усваивалась организмом, и вскоре Россик скончался от дистрофии.
Бывший пограничник с 12-й заставы 97-го погранотряда Николай Арсеньевич Базанов, живущий ныне в городе Калинине, вспоминает, как восемь суток держались на рубеже страны его товарищи, как отходили последними, как бы отодвигая временно границу в глубь страны, как уничтожали вражеские десанты. В схватке с диверсантами пограничник был ранен в голову и пришел в себя в медпункте № 47, дислоцировавшемся в клубе села Подвысокое. Это было в конце июля. Раненые лежали на соломе в зрительном зале, а на сцене клуба была оборудована операционная.
7 августа в зал клуба ворвались фашисты.
«Они шагали по нашим телам, что-то орали, стреляли в потолок. И вот к ним со сцены (операционной) бросился наш хирург с пограничными петлицами, военврач третьего
ранга — фамилию его никак не могу вспомнить. Этот врач встал на защиту нас, раненых, стал что-то кричать немецкому офицеру. Фашист ударил врача, а он ответил фашисту сильным ударом в лицо. Врача вытащили из зала клуба, больше мы его здесь не видели [4].
Мы, раненые, стали пленными. Весь обслуживающий персонал остался наш, советский. Врачи и санитары ходили по полю недавнего боя, собирали на земле все, что могло бы пригодиться для нашего лечения (конвоиры отпускали их для сбора индивидуальных пакетов, они могли бы бежать, но возвращались). Особо много для облегчения нашей участи делал врач Бондарев Иван. Он говорил, что в 1941 году окончил в Ленинграде медицинскую академию». (Я навел справки о Бондареве. Да, он закончил перед войной академию, с первого дня был на фронте — далее след его теряется.— Е. Д.)
Николай Арсеньевич Базанов побывал и в Уманской яме, и в других лагерях, дважды бежал и лишь в 1943 году вернулся в строй, чтобы дойти до Победы...
Многие товарищи писали мне о героизме врача 80-й стрелковой дивизии Марии Михайловны Стешенко.
Наступил в Подвысоком такой момент, когда в бой пошли и врачи, и медсестры, и раненые. Командир медсанбата Владимир Коваленко не выдержал — застрелился, пришлось Марии Стешенко возглавить медсанбат на переднем крае. С первого по четвертое августа на опушке Зеленой брамы стояла насмерть батарея капитана Григория Густилина. У батарейцев имелось одно преимущество: врачи находились рядом, перевязывали раненых немедленно. Снаряды кончились, был смертельно ранен Густилин. Мария Михайловна оказала ему первую и, увы, последнюю помощь...
Мария Михайловна пишет об этом капитане: «Раненный осколком в живот, он был удивительно спокоен, верил в победу. Умер он в селе Подвысокое, куда я успела его эвакуировать. После войны я посетила семью Г. Густилина в городе Артемовске, даже ездила на свадьбу его сына Леонида. Мальчик очень похож на отца...»
После 13 августа немцы стали свозить раненых с полей и из сел в районные центры. Один такой сборный пункт был в Голованевске, на скотном дворе «Заготконторы», на соломе. Вместе с ранеными пришла в лагерь под видом санитарки военврач Стешенко. В складках ее юбки был зашит орден Красной Звезды, полученный еще на Карельском перешейке в сороковом году. Мария Михайловна сберегла свою боевую награду, а после выхода из окружения, в новых боях, к ней прибавились еще два ордена.
Когда в конце августа все раненые были отправлены в Умань, мнимая санитарка исчезла из Голованевска. Она перешла линию фронта возле станции Лозовая.
Мария Михайловна и ныне несет почетную службу врача в Первомайске, неподалеку от тех мест, где хлебнула лиха в сорок первом...
Но далеко не всем так повезло, как Марии Стешенко, далеко не всем удалось добраться до линии фронта и перейти ее. Впрочем, были врачи, которые к этому не стремились, считали, что их место, их боевая позиция — здесь, в лагерных лазаретах («ревирах») либо в сельских больничках, где условия содержания раненых и больных были невероятно тяжелы.
Мало кто из них, кадровых военврачей, вышел из этих мест, имел поблизости какую-нибудь родню. Нет, родным домом их была Красная Армия.
Немногочисленные местные сельские врачи и фельдшеры в кратчайший срок нашли общий язык со своими армейскими коллегами и всячески содействовали их внедрению в новую обстановку, укрывали от жандармов, полицейских, всевозможных администраторов, хлынувших из Германии в завоеванную будущую колонию великого рейха.
Я получил десятки, а может быть, сотни писем, в которых повествуется о благородной деятельности персонала сельских медицинских пунктов, больниц или околотков Новоархангельска, Подвысокого, Голованевска, Тального и других населенных пунктов.
Больше всего рассказов — о селе Дубовое, где действовал специальный хирургический пункт для подпольщиков и партизан. Там трудились выбравшийся из Бориспольского концлагеря хирург Владимир Антонович Мороз и хирургическая сестра Евгения Андреевна Романенко, участники подпольной организации врачей и фармацевтов «За Советскую власть».
Они лечили раненых — это была подготовка кадров для партизанского отряда.
Живет в Умани память о враче-подпольщике Борисе Михайловиче Марковиче, человеке, не страшившемся риска.
Вот одно из скромных его дел, спасших, однако, жизнь многим командирам и комиссарам. Их опознавали немцы по прическам — рядовых у нас стригли под машинку. Через уманчанок, поступивших на работу в «яму», Маркович добыл парикмахерскую машинку и наголо остриг своих товарищей. Многим удалось скрыться при этой маскировке.
