Лев Прозоров - Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения
Странно бы это было? Мягко говоря, очень странно. А где, извините, более высокие церковные иерархи? Где митрополит, епископы? Почему они не благословят московского государя на защиту «веры и отечества»? или, как гласит «Задонщина», за землю Русскую, за веру христианскую?
Первоначально я сам просто предполагал, что Дмитрий не пошёл к этим людям, зная, что они собой представляют. И только статья Николая Сперанского «Дух язычества – дух победы» указала мне на более занимательный аспект событий, предшествовавших Куликовской победе.
Дело в том, что Дмитрий на момент битвы находился в серьёзнейшей ссоре с митрополитом-болгарином Киприаном, фактически он был отлучён от церкви. Нет, никаких «идейных» разногласий – просто Дмитрию хотелось видеть на посту митрополита своего человека, собственного духовника, Михаила-Митяя, выходца из белого духовенства (то есть не монаха), русского по происхождению, а не назначенного из далекого Константинополя чужака. Обычная, в общем, для Средневековья размолвка светской и духовной власти.
Болгарина Киприана видеть на этом посту Дмитрий решительно не хотел, а когда тот, вопреки княжеской воле, все же явился в Москву летом 1378 года, великий князь обрушился на духовного владыку с бранью и угрозами, потом приказал своим людям сунуть митрополита в мешок и вынести вон из города. Приказание князя было тут же исполнено, и перепуганного болгарина засунули в мешок и утащили за городские ворота, где и вытряхнули, предоставив убираться на все четыре стороны, хотя тот уже готовился к самому худшему. У его слуг отобрали практически все, с чем те явились Москву, и вслед за владыкой пешими выдворили из города. Придя в себя, потрясенный такой непочтительностью русского «варвара», Киприан бросился в Константинополь, а по пути отлучил Дмитрия Ивановича вкупе с его людьми от церкви и разослал текст отлучения своим сторонникам по всему княжеству. Среди этих сторонников был и Сергий Радонежский, которого спустя сто лет после событий стали изображать благословляющим князя – отлученного, преданного анафеме.
«Но раз меня и мое святительство подвергли такому бесчестию, – силою благодати, данной мне от Пресвятой и Живоначальной Троицы, по правилам святых отцов и божественных апостолов, те, кто причастен к моему задержанию, заточению, бесчестию и поруганию, и те, кто на то совет давали, да будут отлучены и неблагословенны мною, Киприаном, митрополитом всея Руси, и прокляты, по правилам святых отцов».
Если же, писал Киприан, получившие его письма не присоединятся к отлучению Дмитрия, то будут отлучены от церкви вместе с великим князем Московским. Судя по второму, уже из Киева направленному письму опального претендента на митрополичий престол, его сторонники, в том числе и Сергий, потвердили свою верность Киприану. Странно, а ведь нам рассказывают, что Сергий великого князя на Куликовскую битву благословлял – благословлял отлученного от церкви, анафему!
Тогда, может быть, Киприан успел помириться с Дмитрием и снять наложенное отлучение, вернув князя в лоно церкви?
Летом 1380 года Киприан находился в Константинополе, куда поехал жаловаться на Дмитрия. Снять оттуда отлучение он не смог бы даже при желании – не было еще ни телеграфа, ни радио, ни сотовой связи. Покинув Москву летом 1378 года, он прибыл в Константинополь весною 1379-го – маловероятно, чтобы обратно он мог добраться быстрей, даже при большом желании – которое вряд ли испытывал. Кстати, летом в Константинополь приехал хлопотать о московских делах Михаил-Митяй, но, едва приехав, внезапно умер. Причем о смерти, ожидавшей Митяя в Царьграде, откровенно говорил своему окружению его недоброжелатель, активный сторонник византийской партии, Сергий Радонежский. Киприан летом еще был в Константинополе. Появиться на Руси до Куликовской битвы он не мог просто физически.
Это потом, уже после Куликовской победы, Киприан примирился с Дмитрием – победителей не судят. Кстати, Киприан занял свой пост при сопротивлении Дмитрия, пытавшегося провести на митрополичью кафедру своего духовника Михаила-Митяя, не без помощи Сергия.
Кстати же, будущее показало, что Дмитрий был целиком прав, не доверяя византийскому ставленнику – когда, уже после Куликова поля, к Москве подошёл Тохтамыш, Киприан, на которого отправившийся собирать войска князь оставил столицу, поступил совсем как архипастыри в 1237 году – сбежал.
Москву защищал – и погиб, защищая её, – литовский князь Остей, сын Андрея Ольгердовича.
Далее, Сергий, в общем-то, не благословлял. В ранних житиях рассказывается, как пустынник долго уговаривал князя поклониться Мамаю, поднести ему дары («почти дарами и воздай честь нечестивому Мамаю, да, видем твоё смирение, господь бог вознесёт тебя, а его неукротимую ярость и гордость низложит»), и только потом выговорил нечто среднее между благословением и предсказанием – мол, если пойдешь на Мамая в великой силе, то победишь.
Это в житиях. В самых ранних летописных описаниях Куликовской битвы, в статье за 1380 год Рогожского летописца и в аналогичной по содержанию статье Симоновской летописи, вошедших в свод 1409 года, ни слова об участии Сергия в подготовке Куликовской битвы не говорится. Нет упоминаний об этом и в Новгородской I летописи, написанной в 1448 году. И только через сто лет, когда не то что участники битвы и очевидцы предшествовавших ей событий, но и лежавшие в то время в люльках младенцы уже в основном умерли, в летописях вдруг объявилось известие о благословении Сергия. Но совсем не в том виде, к которому мы привыкли по мультфильму «Лебеди Непрядвы» и многочисленным трогательным картинкам из детских книжек и учебников. Не ездил Дмитрий в Троицкую обитель, не преклонял колена перед светлооким игуменом – просто за два дня до побоища, уже на Дон, Дмитрию якобы пришло письмо от Сергия: «И тогда приспе грамота от преподобного игумена Сергиа от святого старца, благословенаа». И только в XVI веке, в полном домыслов, фантазий и литературных цитат «Сказании о Мамаевом поборище» сложилась, наконец, привычная нам картинка с благословением Сергия и коленопреклоненным великим князем.
Насколько она достоверна, читатель, судите сами, а я еще раз напомню – Дмитрий был на тот момент под анафемой, и Сергий отлучение князя поддержал[57].
Дальше – ещё занимательней. Войско Дмитрия стояло на Куликовом поле так, что первый удар ордынцев Мамая приняли на себя дружины пришедших зимой 1379/1380 годов на службу к Дмитрию Ивановичу литовских князей Андрея (отца Остея) и Дмитрия Ольгердовича.
Сами князья – крещёные, но, судя по именам, в первом поколении. Литва – держава ещё языческая, в стольном городе Вильно (будущем Вильнюсе) стоит каменный храм Перкунаса-Громовержца, русского Перуна, на месте которого после крещения Литвы поставят деревянный костёл.
В храме полыхает неугасимый костёр из дубовых дров. Среди дружинников-литвинов наверняка должно было оставаться немало язычников, причём необязательно литовских, балтских. Языческие поверья были крепки и в белорусском Полесье, входившем тогда в состав Литвы, – многие авторы утверждают, что и литвинами-то тогда называли тех, кого мы сегодня зовем белорусами.
Итак, впереди всех, в так называемом «сторожевом полку», в авангарде, находились литвины, в большинстве своём скорее всего или вчерашние язычники, или вполне себе сегодняшние. Литва вообще в христианство будет обращаться тяжко и медленно.
Далее идут таинственные, не названные по именам «князья Белозерские». Их – двенадцать, по сообщению всё той же «Задонщины», самого раннего из памятников Куликовского цикла. Войско их, соответственно, надо полагать, из Белозерья.
Как мы помним, жители этих мест не желали выдавать Яню Вышатичу волхвов до тех пор, пока он не припугнул их, что останется в их городке с дружиной на год. Изменилось ли что-нибудь за три столетия?
Честно говоря, не слишком. Неподалёку от Белого озера есть озеро Кубенское. Там в 1342 году, за четверть века до Куликовской битвы, князь Глеб Борисович застал «много множество неверных человек вскрай Кубенского озера великого по берегам». «Неверные» пытались выжить общину монахов-пустынников, угнездившуюся на островке Спас-Камень, напротив горы с многозначительным названием «Лысая».
Очевидно, Камень тоже играл какую-то роль в местной обрядности и язычники всего лишь пытались прогнать чужаков со священного для них места. Так что монахам приходилось «молитвы возсылающе богу отай» – то есть тайно.
Неспокойно пришлось на новом месте (на самом Белом озере) и другому пустынножителю – Кириллу Белозерскому. Он пришёл сюда уже после Куликовской победы – в 1397 году. Выходец из знатного боярского рода Вельяминовых обрёл здесь, как сообщает его житие, желанное одиночество – «и никому же ту о человек живущу».
