Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь
Шемяка оказался мужиком простым, прямым, даже простецким. На переданные Таймасом витиеватые дипломатичные извинения Тевкелева об обстоятельствах непреодолимой силы, не позволивших ему самолично прибыть, сказал лишь: «Да ладно вам, а то я не знаю, что у вас всех лошадей поворовали, и ехать не на чем». После чего добавил, что на Тевкелева зла не держит, и сам бы к нему поехал с удовольствием, но с Абулхаиром они в ссоре, и видеть этого нехорошего человека не желает. На Абулхаира же Семеке обижен из-за его самоуправства, «почему он без согласия их, ханов и старшин, подданства принял». А сам он, хан Семеке, с сего часу из противной партии выписывается и записывается в подданство российское. Но просит отметить в документе, что «желает быть в подданстве всероссийском не по совету Абулхаир-хана, но сам своим желанием».
И немедленно… Нет, не выпил, а «того ж часу присягал быть в подданстве российском, написав письмо, приложил свою печать и обезался из Средней орды из своего владения отсылать чрез посланцов своих ясаку в Москву на каждой год по 2000 лисиц и по 1000 корсаков,[108] а аманатов на Уфу не даст».
Так, буквально за несколько месяцев, стараниями Тевкелева позиции России в Степи усилились многократно, а противники «русской партии» оказались если не посрамлены, то сильно ослаблены. И вроде бы все стало хорошо, но потом опять все испортилось.
Глава 29
О вольности народной
Проблема была в казахской «вольности народной». Не привыкшие ни к какой власти казахи делали что хотели, частенько «подставляя» при этом Тевкелева. Причем пакостили все — и «противные», и «верные» казахи. После очередной выходки неуправляемых вольнолюбивых самовольщиков Абулхаир и Букенбай уже и не знали, что и сказать Тевкелеву, как оправдаться. Я, честно говоря, даже сбился со счету, сколько раз в записках Тевкелева встречается фраза: «На что Букенбай, сожалея, ответствовал: «Что же делать, когда такой самовольной народ». Потом, когда эти выходки разозлили уже и Букенбая,[109] тон букенбаевых объяснений стал гораздо жестче: «де их скора успокоити невозможно, понеже-де их киргис-кайсаки безмозгия, яко скотины неразсудливьи». Но, успокоиться казахи упорно не желали, и после очередной выходки[110] этот авторитетный «полевой командир» раз и навсегда подвел черту под подобными разговорами: «На то сказал, что о плутовских киргис-кайсацких поступках он уже сам стыдится и говорить-де об них он, Букенбай-батыр, больше не хочет».
Но это еще полбеды. Беда была в том, что в «подставах» от казахов не отставали и самые что ни на есть российские подданные из «степного подбрюшья России». Причем пакостили — как нарочно выбирая время. Отчаянные усилия Тевкелева вроде бы только начинали приносить плоды, только дела шли на лад и обстановка немного успокаивалась — тут же «российско-подданные» выкидывают какой-нибудь кунштюк, многомесячные усилия идут прахом, и российский посланник вновь вынужден балансировать на острие ножа, борясь не за дипломатический успех даже — за жизнь свою.
Взять тех же каракалпаков. Только они записались в подданные Империи, только продемонстрировали готовность служить новому сюзерену, отпустив башкир — как яицкие казаки нападают на большой каракалпакский торговый караван, отправленный к калмыкам. Причем не просто грабят его, а жестоко вырезают всех — из 125 человек лишь 18 человек было уведено в плен, а остальные там и легли. Как так, спрашивают Тевкелева тут же прибывшие к нему посланцы, «что-де им, каракалпакам, будет из того польза, что они пришли в подданство Российской империи, ежели российские подданные их так будут разорять?». Согласитесь, резонный вопрос — почему одних подданных Империи, едущих торговать к другим подданным Империи, третьи подданные Империи вырезают практически поголовно, что и впрямь было ни в какие ворота даже по тем жестоким временам. И что ему на это ответить?
Тевкелев-то со своими дипломатическими способностями и многолетними навыками оперативной работы среди степных народов в итоге все-таки вывернулся и каракалпаков успокоил. Сказал — дескать, а почему купцы ко мне за охранной грамотой не заехали? Откуда, мол, казакам было ведать, что вы больше не дикий народ, а подданные императрицы — они же про присягу каракалпаков знать не знали! Но это было именно что умение переспорить — на деле-то русский посланник лучше многих понимал, что правы каракалпаки в своем недоумении, от начала до конца правы.
Не успел эту проблему разрешить — пришла беда посерьезнее. Взбунтовались калмыки, предводительствуемые тевкелевским старым знакомым Доржи Назаровым и сыном его Лобжей. Да не просто взбунтовались, а прислали гонцов к казахам, призывая вместе идти резать урусов да жечь русские города.
Это была уже не проблема — это была беда. Бунт калмыков грозил такими реками крови, в сравнении с которыми сотня вырезанных каракалпаков показалась бы шалостью вроде снежка в спину. И снова Тевкелев, как ошалевший метался по степи, пытаясь удержать от участия в этом многообещающем мероприятии хотя бы самых верных степняков вроде Букенбая и Абулхаира. И убедительно разглагольствовал при этом, что сила калмыков, которой он еще пару месяцев назад пугал казахов, просто тьфу и слова доброго не стоит, «что Калмыцкая орда — ветер, а Российская империя — непоколебимый столб».
И снова усилилась противная партия, и снова собирались казахи по тевкелевскую душу, и, не таясь, «шалили» возле русских земель, «шалили» демонстративно, и, едучи с добычей обратно, в голос похвалялись, что «и Тевкелева разкосуем в скорых числех».
Тогда, с калмыками, Тевкелеву, действуя через верных казахов, все-таки удалось если не загасить, то хотя бы сбить этот готовый полыхнуть пожар. Да еще и коллегам, работающим на Волге, со своей стороны помочь, отправив через Яицкий городок донесение старому знакомому еще по калмыцким делам — полковнику Беклемишеву.[111] Но Тевкелев уже понимал, что потушить пожар ему не дано, он может лишь на время сбить пламя, а угли так и останутся тлеть, чтобы взвиться рано или поздно огнем, жадно пожирающим все вокруг.
И действительно — все посольство Тевкелева это непрекращающаяся череда «ну вроде успокоилось» и «ну вот, опять началось». Причем отличиться успели все степные жители. То какой-то лихой летучий отряд башкир захватит идущих к Тевкелеву связных — в том числе и людей Букенбая и Абулхаира — и долго вымучивает из них имущество в самом прямом смысле слова. То общеказахский курултай, которого Тевкелев ждал полгода, окажется сорванным из-за нападения джунгар. То калмыки ограбят казахов, то казахи побегут воевать с хивинцами, то аральцы поссорятся с казахами, развернутся и уйдут, сорвав совместный поход и оставив сына Абулхаира один на один с разъяренными горожанами, то туркмены ударят с тыла. И такая дребедень — каждый день, причем все это — не считая междоусобных свар, которые вообще не прекращаются никогда.
Знаете, про что я думал, когда читал записки Тевкелева? Про то, что сейчас это степное пограничье очень сильно романтизируют. Статьи пишут про «край вольных людей», фильмы снимают что про казаков, что про казахов с одним и тем же лейтмотивом — вот, мол, были люди, которые ни перед кем шеи не гнули, и не терпели над собой никакой власти. Вот только все забывают, что «никакой власти» обычно означает вовсе не свободу, а власть любого. Власть каждого, кто сильнее тебя.
«Никакой власти» — это оксюморон, невозможное словосочетание вроде «горячий снег» или «зеленое небо». Как природа не терпит пустоты, так и общество человеческое не существует без власти и подчинения. По-другому не бывает — или власть одного, или власть любого.
Эту вечную для человечества дихотомию можно называть по-разному. Можно — Власть одного vs Власть любого. Можно сказать — Порядок против Хаоса. А можно выразиться и по-другому — Рабство против Свободы.
И каждое из этих определений будет верным. Главная истина, которую осознает любой человек, изучавший историю, состоит в том, что ни той, ни другой сущности нельзя давать загоститься. И Порядок, одолевший Хаос, и Свобода, победившая Рабство через какое-то время делают людей несчастными.
В те годы, о которых я пишу, в Степи загостился Хаос. Ну, или Свобода, если хотите. Она правила там слишком долго, и люди очень устали. Люди устали от не имеющей края вакханалии, от бесконечной войны. Именно этим, а вовсе не тем, что Тевкелев был «человеком сверхъестественным» и объясняется прежде всего успех его миссии. По этой же графе проходит и неожиданное возвышение вчера еще дикой Джунгарии, ныне успешно подминающей под себя территории и народы. Этим же — и внезапно проснувшийся интерес Степи к России, которую буквально заманивали двинуться к югу.
