Георгий Кублицкий - По материкам и океанам
- Не ходи туда. Однако, шибко плохое место... Опять бог Огды рассердится. Опять тайгу жечь будет.
После новых настойчивых просьб Лючеткан с видимой неохотой сказал, что "он" упал где-то между речками Хушмо и Кимчу.
Ученый знал, что эвенки, которых советская власть недавно освободила от долголетнего гнета шаманов и кулаков, лишь начинают свою новую жизнь. Суеверия, предрассудки, темнота пока еще очень мешают этому трудолюбивому, одаренному народу. Ничего, и Лючеткан скоро поймет, что совсем не бог Огды виноват в лесном пожаре...
Кулик читал некогда дневники Кропоткина и помнил, как тому помогла карта, вырезанная на бересте ножом неграмотного эвенка. Он знал также, что эвенкам присуще поразительное "чувство местности", что, например, для обозначения различных особенностей и оттенков рельефа язык этого лесного народа включает больше понятий, чем язык любого географа-европейца. Раз Лючеткан сказал, что "он" упал у Хушмо, - значит, можно смело идти к Хушмо.
Но как идти? Не лучше ли попытаться проникнуть в таежную глушь немедленно, пока мороз сковал болота?
Куда там! Маленький караван навьюченных лошадей не смог пройти и десятка километров через заваленный снегом лес. Тут были нужны олени, "вездеходы тайги", с их широкими копытами. К тому же для оленя не надо брать овса или сена: он сам добывает себе корм из-под снега.
Вернувшись в Вановару, Кулик кое-как уговорил Лючеткана и эвенка Охчена довезти его на оленях до страшного места.
Что это был за поход! Видимо, Охчен в душе надеялся, что приехавший издалека сумасброд не выдержит долгой дороги и с полпути к спаленной огнем тайге велит возвращаться назад. Хитрец-проводник вставал поздно, долго, со смаком, пил чай, еще дольше собирался в путь, а пройдя немного, начинал охать и жаловаться на какие-то немыслимые болезни. После этого Охчен останавливал оленей и задолго до вечера устраивался на ночлег.
Но Кулик, отлично понимая, что его спутникам ужасно не хочется идти к "заколдованному" месту, где обитает бог огня Огды, проявлял поистине неистощимое терпение. Он даже делал вид, что очень доволен своими проводниками.
А между тем ему временами хотелось бросить эвенков и бежать на лыжах вперед, на север. Ведь маленький караван незаметно втянулся уже в зону бурелома.
На вершинах холмов тайга была начисто вырвана пронесшимся здесь два десятилетия назад, сверхураганом. Глядя на вывороченные черные корни, жутко распластавшиеся над переломленными, словно спичка, стволами, Кулик понял, почему суеверные эвенки боятся этих мест. И когда не только Охчен, но и более смелый Лючеткан решительно отказались идти дальше, он не стал настаивать.
- Хорошо, гирки, - сказал Кулик. (Он знал уже несколько эвенкийских слов и называл спутника "гирки" - друг, товарищ.) - Хорошо, мы не пойдем туда, где "он" упал. Но зато мы походим вокруг этого места. Ладно?
Лючеткан кивнул головой. Вокруг - это уже не так страшно...
Вдвоем они начали обход окрестных холмов и гор, всюду натыкаясь на мертвую, поваленную, сожженную тайгу. Все это натворил метеорит. Только он! Сибирь не знает таких ураганов, которые могли бы повалить, вырвать, переломать тысячи столетних, крепчайших лиственниц.
А эти толстые стволы и тонкие ветви, одинаково покрытые черным, обуглившимся слоем! Если бы тут прошел обычный лесной пожар, мелкие ветви не обуглились бы, а сгорели дотла. Только страшный, но мгновенный ожог мог обуглить их. Лес, обожженный метеоритом!
Раздумывая так, Кулик поднимался на довольно высокий хребет. Дело было уже в апреле, подтаявший снег налипал на лыжи. Отирая пот, струившийся из-под меховой шапки, Кулик вышел на гребень - и замер.
Перед ним лежало плоскогорье, покрытое мелкой редкой порослью и замкнутое цепью снежных гор. Взрослых деревьев здесь не было: их поваленные стволы лежали на земле. А по краям плоскогорья синела тайга.
Из-под горы, кряхтя, появился отставший эвенк. Осмотревшись, он подозрительно покосился на Кулика. Но тот равнодушно смотрел вдоль хребта.
- А что, амикан в здешних местах водится? Амиканом эвенки называют медведя.
- Есть, однако, маленько.
- А белка?
- Бывает, однако. Только нынче белка далеко ушла: шишка не уродилась, белке кушать нечего.
И эвенк стал рассказывать, как белка в поисках корма кочует из одного конца тайги в другой. Говорил он долго, а Кулик внимательно слушал. Наконец повесть о белке была окончена. Помолчали. Эвенк набил огромную трубку, искусно вырезанную из какого-то корня и украшенную медной крышкой с отверстиями. Покурил, ожидая вопросов. Кулик молчал и только рукой отмахивался от дыма: он чувствовал отвращение к табаку. И вдруг эвенк, не вытерпев, возбужденно заговорил, указывая рукой на далекие снежные горы:
- Там, сказывают, "он" лес валил во все стороны и всё палил, досюда палил, а дальше огонь не ходил...
Сказал - и осекся. Но Кулику и этого было достаточно. Слова эвенка только подтверждали то, что он видел сам. Если у гор "он" валил лес во все стороны, - значит, где-то там и был центр падения.
Но что это за горы? На карту надежда плоха - она составлена на глаз, по расспросам. Надо было найти какие-то знакомые ориентиры. Он припомнил разговор на фактории.
- Скажи, друг, речка Хушмо далеко течет от тех гор?
Эвенк посмотрел на снежные вершины хребта, напоминавшие сахарные головы:
- Видишь, гирки, дыру? Это ручей проделал, он в Хушмо впадает.
Среди гор темнела узкая долина. Отлично, один ориентир есть!
Терпеливо, по нескольку раз повторяя вопросы, Кулик выспросил у своего спутника все, что тот знал об окрестных хребтах и реках.
Следующие два дня, предоставив эвенкам наслаждаться чаем с утра до вечера, Кулик бродил по обожженным склонам с буссолью, делая съемку местности и обдумывая, что предпринять дальше. Конечно, лучше всего было бы проникнуть к заветным горам немедленно, пока не стаял снег.
Но суеверные эвенки не согласились на это. Лючеткан рассердился, замахал руками и наотрез отказался идти к "заколдованному месту". Кулик вернулся в Вановару, раздосадованный, злой.
Он снова смог выйти в тайгу лишь тогда, когда дружная, солнечная весна пожаловала в эти края. По мокрому снегу Кулик едва добрался до вздувшейся синеватой реки Чамбэ и стал здесь лагерем. Когда начался ледоход, два крепких плота были уже готовы.
На плотах разместились Кулик, его помощник, ангарские охотники с шестами в руках и таежный малорослый конь. Эвенк, кочевавший в этих местах, кричал с берега:
- Езжай, езжай! Как минешь Дилюшму, так будет Хушмо! Пройдешь по Хушмо две речки, Укогиткон и Ухагитту, а там будет Чургима, ручей Великого болота! Тут "он" землю ворочал...
Эвенк кричал еще что-то, но быстрое течение подхватило плоты, и конь громко, испуганно заржал. Через минуту эвенк остался один на берегу извилистой Чамбэ. Покачав головой, он отправился к себе в чум.
Вода то с размаху бросала плоты на ледяные "заторы", то несла их к "заломам" из перегородивших русло деревьев, подмытых половодьем. Багры и топоры минуты не лежали спокойно.
Как-то ночью, пока путники спали на берегу, один плот унесло вниз по реке, и его едва удалось догнать. Не раз на ночлегах Кулик просыпался от тревожных всхрапываний коня, который чуял медведей, кормившихся у весенней реки.
А потом шестнадцать дней конь и люди тянули плоты бечевой против течения порожистой речки Хушмо, то бредя в ледяной воде, то оставляя клочья одежды в густых прибрежных зарослях.
Кулик покидал ночные стоянки на рассвете, стараясь не будить ангарцев. Он поднимался на ближайший холм. Красноватое солнце в дымке испарений выплывало из-за дальних хребтов, освещая угрюмую таежную страну. Но сколько ни вглядывался Кулик, знакомых голых гор и темной впадины ущелья между ними нигде не было видно.
Подавив невольный вздох, Кулик брел к лагерю. Молчаливые ангарцы ни о чем не спрашивали его и впрягали коня в лямку...
Но однажды с холма открылись вдруг - и притом близко - горы, те самые горы. Правда, они не походили уже на сахарные головы, снег давно растаял, но Кулик не мог спутать их ни с какими другими на свете.
Плот пробирается по мрачному ущелью, куда едва втиснулся Хушмо. С темнобурых скал падает в реку светлая струя. Под ней белеет пласт нетающего льда.
- А ведь это, пожалуй, и есть Чургима, ручей Великого болота! - Кулик возбужденно потирает руки. - Причаливай, братцы, плот.
Пройдя вверх по ручью, экспедиция попадает в котловину, занятую огромным болотом. Вокруг - цепи голых гор, словно заштрихованных стволами поваленных деревьев. Кое-где в защищенных горами низинах стоят на корню черные, мертвые деревья; воздушная волна не сломала их, но они смертельно обожжены.
Разбили лагерь. Кулик начал кружить по горам вокруг котловины. И тут одно обстоятельство поразило его, будя догадку. Всюду - на севере, юге, востоке - поваленные стволы были обращены вершинами от котловины к горам. Котловина словно ощетинилась во все стороны.
