Георгий Метельский - Доленго
К пансиону мисс Форстер они подъехали уже при ярком и теплом солнце погода улучшилась так же внезапно, как испортилась полтора часа назад. Город сразу приобрел другой, нарядный вид, заблестели лужи, камни мостовой, газоны, обрадовались солнцу совершенно черные от дыма, закоптелые воробьи. Прохожие дружно закрыли зонтики и продолжали свой променад.
Квартиры в пансионе были на английский манер - на двух этажах: наверху помещалась спальня, внизу - приемная с камином. Сераковский и Обручев заняли одну квартиру на двоих.
Зыгмунту не терпелось поскорее посмотреть город, и он вынул из чемодана план Лондона.
- Никак, Сигизмунд Игнатьевич, вы собираетесь с места в карьер начать знакомство со столицей Великобритании? - спросил Обручев.
- И приглашаю вас к себе в компаньоны... К тому же, Николай Николаевич, вы намеревались приобрести зонтик.
- Что ж, я согласен... Но сначала к Трюбнеру за "Колоколом" и "Полярной звездой", неугомонная вы душа!
Они взяли кеб - двухколесную коляску с дверцами и козлами позади, над головой седоков. Кучер в лаковой шляпе повез их мимо Вестминстерского аббатства. Готическая громада собора не очень поразила Сераковского, зато немало удивило стадо овец, которое мирно паслось на лужайке у паперти.
- Знаменитые вестминстерские суды, - промолвил Сераковский, глядя на здание. - Говорят, что в них весьма деликатно обращаются с подсудимыми и применяют перекрестный допрос свидетелей. Я обязательно побываю здесь. И еще в Ньюгэтской тюрьме, конечно, если разрешат.
- Разрешат. Англия любит пугать иностранцев, показывая им свои зловещие реликвии. Вас поведут к лобному месту, где вешают преступников, и продемонстрируют кожаный корсет, который надевают на несчастного перед казнью.
- Вр-р... - Сераковский поежился. - Действительно, все это страшно казнь, браслет, лобное место...
Книгопродавец немец Трюбнер, который брал на комиссию все издания Герцена, радушно встретил двух иностранцев, и через несколько минут они стали обладателями последних номеров "Колокола" и "Полярной звезды".
- Давайте отложим до утра, - сказал Обручев, заметив, что Зыгмунт тут же принялся за чтение.
- Мистер Герцен, несомненно, будет очень рад видеть у себя соотечественников, - сказал Трюбнер. - Может быть, господам не известен адрес мистера Герцена?
Они отпустили кеб и пошли пешком, купили по зонтику, которые тут же Пригодились, ибо снова полил короткий, но сильный дождь. После какой-то улицы с рядами дорогих магазинов они попали в злачные торговые ряды на окраине, где продавали буквально все, включая полугнилые ягоды и позеленевшее вареное мясо: их отдавали совсем дешево. Кусок такого мяса купил за несколько пенсов какой-то оборванец с трясущимися руками и тут же на улице с жадностью съел его.
- Боже мой, и это в богатой, процветающей Англии! - воскликнул Сераковский.
К Герцену они поехали на следующий день, к вечеру.
- Сказать откровенно, я немного трушу, - признался Обручев.
- Я тоже, - ответил Зыгмунт. - Но согласитесь, что быть в Лондоне и не повидать Герцена - немыслимо!
- Тем более, если он нужен по делу.
Кучер, которому они назвали улицу, где жил Искандер, долго вез их через город на окраину и остановился у громоздкого дома.
- Вот и приехали, - сказал кучер. И тут же пояснил удивленному Зыгмунту: - Русские ездят сюда только к мистеру Герцену... О, премного благодарен, сэр, - воскликнул он, получив монету.
На звонок открыл дверь лакей в коротких штанах и плюшевом красном жилете и, нисколько не удивившись незнакомцам, попросил их пройти в соседнюю комнату. Оттуда вышел, услышав русскую речь, человек лет пятидесяти, с львиной гривой седеющих волос, спадавших на плечи.
- Здравствуйте, здравствуйте! С кем имею честь? - Внимательные темные глаза Герцена смотрели приветливо, будто встреча с неизвестными, невесть зачем явившимися людьми доставляла ему огромное удовольствие.
Сераковский и Обручев назвались.
- О вас обоих я слышал от Николая Гавриловича, который был у меня в июне прошлого года... Рад, сердечно рад.
Они вошли в огромный, как танцевальный зал, кабинет. В углу с книгой в руках сидел мужчина с чисто русским, окаймленным густой бородой лицом.
- Знакомьтесь, пожалуйста, - сказал Герцен. - Это мой друг Николай Платонович Огарев.
Огарев встал и молча поклонился гостям.
Герцен забросал прибывших вопросами - что теперь в России, каково настроение общества, близко ли освобождение крестьян, как Польша и зачем пожаловали уважаемые земляки в Лондон. Узнав, что Зыгмунт приехал на статистический конгресс и должен поставить там вопрос о телесных наказаниях, которого нет в повестке дня, сразу же проникся к Сераковскому сочувствием и взялся помочь.
- Боже мой, ведь об этом же писал Белинский. Очень, очень важный вопрос! Сделать битую Россию небитой - после освобождения крестьян это самое главное.
Еще несколько раз звонил колокольчик и лакей, приоткрыв дверь, докладывал по-французски, кто пришел, но пришедшими, должно быть, занимались домашние Герцена, потому что в кабинет никто не заходил.
- В Польше зреют революционные силы. Поверьте мне, вот-вот она взбурлит... Как же поведут себя расквартированные в ней войска? Что ответите на это вы, господа офицеры? - спросил Герцен.
- Все будет зависеть от пропаганды в армии, - сказал Обручев.
- И кто же займется этой пропагандой? - продолжал Герцен. - Есть такие люди в России?
- Люди есть, Александр Иванович. Двоих из них вы видите перед собой. Россия до сих пор не может простить царю поражения в Крымской войне. Крестьяне тоже возбуждены до крайности. Они ждут реформ.
Поздно вечером пили чай. В столовой собралось много народу - русских, поляков, англичан, был какой-то итальянец, но по установившейся конспиративной привычке Герцен ни с кем не знакомил вновь прибывших. Сераковский, вначале слегка робевший, стеснявшийся и самого Герцена, и незнакомого общества, постепенно освоился, разговор стал непринужденнее...
Засиделись до полуночи. Хозяин оставлял гостей ночевать, но Сераковский и Обручев сочли это неудобным.
- Напрасно, напрасно, - сказал Герцен. - Прошу вас заходить впредь ко мне совершенно запросто. Что касается вашего вопроса, Сигизмунд Игнатьевич, то, пожалуйста, держите меня в курсе дел. И вообще, вам стоит повидаться с лордом Пальмерстоном. Это один из самых главных организаторов конгресса, и он вас, конечно, примет, как представителе России.
Два следующих дня Сераковский посвятил осмотру Лондона. Обручев был занят, и Зыгмунт ходил один; время у него было: до открытия конгресса оставалось около месяца. Свое выступление перед делегатами он подготовил еще в Петербурге и теперь лишь мысленно исправлял его, а однажды даже произнес доклад вслух - в знаменитом Гайд-парке. На странного оратора никто не обратил ни малейшего внимания, как и на многочисленных боксеров, которые на соседней лужайке в кровь разбивали друг другу физиономии. Дородный, с пышными бакенбардами полисмен, в похожем на ливрею синем кафтане с серебряными пуговицами, равнодушно наблюдал происходящее, заложив за спину руки.
На третий день, утром Сераковскому вручили письмо в великолепном конверте. Внутри находился пригласительный билет на раут, назначенный на ближайший четверг - "дома у леди Пальмерстон".
- Итак, Александр Иванович начал свои хлопоты, - сказал Обручев.
Глава английского правительства лорд Пальмерстон считался одним из самых популярных людей в Англии. Это не мешало лондонцам дать ему - и поделом! - обидную кличку "Надувало", а одному бойкому журналисту пустить в обиход фразу: "Гиппопотам, конечно, не красив, но все же приятнее, чем Пальмерстон". Враг России, развития которой он панически боялся, один из главных организаторов Крымской войны, Пальмерстон заигрывал с русскими эмигрантами, полагая, что они объективно помогают ему разрушать основы Российской империи, чем, возможно, и объяснялось его если не дружественное, то по крайней мере нейтральное отношение к Герцену и его вольной типографии.
На раут полагалось являться с десяти часов вечера, и Сераковский пришел одним из первых. Лорд Пальмерстон стоял в передней комнате, у двери, и встречал гостей, протягивая каждому руку и что-то говоря с одинаково вежливой улыбкой. На нем был черный, с иголочки, фрак, застегнутый на все пуговицы, и синяя лента ордена святого Патрика.
- Очень рад, господин Сераковский. После мы поговорим с вами, промолвил Пальмерстон, уже глядя на следующего гостя.
Один за другим входили члены верхней и нижней палат, журналисты, дипломаты... Сераковский услышал фамилию князя Орлова, русского посланника в Бельгии, и решил подойти к нему: было любопытно встретиться с сыном шефа жандармов, по докладу которого Сераковского отправили в Оренбургский корпус. Зыгмунт увидел худого, болезненного на вид человека, единственный глаз которого (на втором, левом, была черная повязка) смотрел остро и доброжелательно.
