Б Николаевский - Тайные страницы истории
Новаторство Сталина состояло в том, что он перекинул мост между большевистской организацией и этим миром полубандитов, полуполицейских. Боевая дружина при большевистском комитете существовала и раньше, до появления Сталина в Баку. Не он ее создал, но он ее пополнил представителями этого мира полубандитов, полуполицейских. Именно с их помощью он проводил свои операции по вымогательству денег от нефтепромышленников, под угрозами поджога их промыслов. Именно с их помощью он вел борьбу против противников большевиков из других политических партий, как общероссийских, так и национальных. Они же стали
его надежной опорой и в борьбе за власть внутри организации большевиков, причем в этой борьбе Сталин не останавливался ни перед анонимными доносами в полицию на наиболее опасных из своих противников, ни даже перед физическими с ними расправами. Связи с главарями этого мира у Сталина установились настолько прочные, что их оказалось возможным использовать и позднее, в годы гражданской войны: так называемое большевистское восстание 28 апреля 1920 г. в Баку, облегчившее вступление в Азербайджан Красной армии, было больше восстанием этих "кочи", чем движением рабочих.
Макиавелли, с которым Сталин при помощи Каменева хорошо ознакомился как раз накануне своего выхода из закоулков дореволюционного подполья на большую арену деятельности в качестве одного из вождей советской диктатуры, несомненно, оказал огромное влияние на Сталина. Не мог не оказать, тем более, что последний был к этому подготовлен всем своим прошлым. Но влияние это было весьма своеобразным. Воспринимать Макиавелли Сталин должен был, конечно, во многом через очки своего учителя, Каменева. Книги о Макиавелли этот последний написать не успел, хотя работу по собиранию для нее материалов он продолжал едва ли не до конца своей жизни. Если его бумаги сохранились, то когда-нибудь окажется возможным подробно разобраться в выводах, к которым приходил Каменев, изучая эпоху и личность Макиавелли. Но основной его политический вывод мы можем установить и теперь: в 1934 г., совсем незадолго до его последнего ареста в связи с убийством Кирова, Каменев, тогда ближайший помощник Горького по руководству издательством "Академия", выпустил первый том сочинений Никколо Макиавели со своим предисловием, в котором дал общую оценку роли Макиавелли в развитии политической мысли "европейского общества на Протяжении четырех веков". Это предисловие -- исключительно интересный документ сталинской эпохи. "Мастер политического афоризма и блестящий диалектик, -- пишет Каменев, -почерпнувший из своих наблюдений твердое убеждение в относительности всех понятий и всех критериев добра и зла, дозволенного и недозволенного, законного и преступного, Макиавелли сделал из своего трактата (речь идет о том самом "Государе", русский перевод которого Сталин так старательно изучал в Ачинске. -- Б. Н. ) поразительный по остроте и выразительности каталог правил, которыми должен руководиться современный ему правитель, чтобы завоевать власть, удержать ее и победоносно противостоять всем покушениям на него. Это далеко еще не социология власти, но зато из-за этой рецептуры выступают зоологические черты борьбы за власть в обществе рабовладельцев, основанном на господстве богатого меньшинства над трудящимся большинством"51
Сам Каменев эту характеристику Макиавелли не считал исчерпывающей. За это говорят оговорки, имеющиеся в том же предисловии. Но тот. факт, что именно эту сторону он считал необходимым подчеркнуть в печати, показывает, что именно ее он должен был выдвигать на первый план и в своих беседах со Сталиным. Последнего никогда не интересовали теоретические проблемы государствоведения и истории политической мысли, но по всему складу его натуры его должен был интересовать "каталог правил", которые могут быть полезны человеку, ведущему борьбу за власть. Особенно, если эти правила исходят из посылки об относительности всех понятий и всех критериев добра и зла. Похоже, что свое предисловие Каменев писал не без затаенной мысли напомнить Сталину (он, конечно, знал, что его предисловие будет им прочитано), какими полезными оказались для него их ачин-ские беседы52.
Но внимательный читатель Макиавелли, Сталин, конечно, не довольствовался простым усвоением правил, установленных дипломатом флорентийского средневековья. Он слишком хорошо знал практику средневековья азиатского, чтобы чтение Макиавелли не толкало на сопоставления, на попытки провести параллели и внести дополнения. Фраза о "сладкой мести" показывала, в каком направлении шли эти пополнения. Цезарь Борджиа тоже не был мягкосердечным образчиком всепрощения, но он все же был воспитан в традиции мести до седьмого колена. В "каталог правил", выработанных кондотьерами итальянского средневековья, вносились поправки корявым почерком бакинского "кочи". "Повар" действительно собирался "готовить только острые кушанья".
Подлинное понимание Сталина к Каменеву пришло поздно, на скамье подсудимых, когда он в августе 1936 г., через голову судей обращался к Сталину с просьбой пощадить не его самого, а лишь его сына, никогда не имевшего отношения к политической деятельности отца. Но Сталин не был бы Сталиным, если б удовлетворил эту просьбу -- и Каменев-сын, молодой химик, который в Ачинске часто сидел рядом со Сталиным за вечерним самоваром, погиб вслед за отцом в годы "ежовщины"53. В азиатском средневековье мстили до седьмого колена.
Только с большим запозданием правильное понимание Сталина пришло и к Ленину. В отношении последнего к Сталину за революционные годы чувствовался элемент двойственности. Про подвиги Сталина в дореволюционном подполье Ленин имел точную информацию, и притом не только от политических противников, не только от закавказских меньшевиков, которые тогда исключили Сталина из партии. Предостережения Ленину слали и некоторые из видных закавказских большевиков, которых Ленин знал лично и с мнением которых он должен был считаться. Ленин все эти предостережения не принимал всерьез. Он с ранних лет счи
тал, что "в марксизме нет ни гранта этики" и еще в 1894--1895 гг. вел об этом споры со Струве и Потресовым54. Отсюда он делал практический вывод, что в политической борьбе "цель оправдывает средства", и совсем не был склонен отрекаться от тех из своих последователей, которые давали чересчур широкое толкование этому принципу. Наоборот, он ими особенно дорожил и не раз откровенно объяснял, какими соображениями он при этом руководствуется.
В воспоминаниях проф. В. Войтинского, теперь известного американского экономиста, а в 1905--1907 гг. видного деятеля большевистских организаций, приведен один эпизод, крайне интересный под этим углом зрения.
"Рожков (это был профессор русской истории Московского университета, состоявший тогда членом ЦК большевиков. -- Б. Н. ), -- пишет Войтинский, -передавал мне, что однажды он обратил внимание Ленина на подвиги одного московского большевика, которого он характеризовал как прожженного негодяя. Ленин отвечал со смехом:
-- Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится.
Вот Вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы Себя пересилить. А Виктор (Таратута) пошел. Это человек незаменимый"55.
Такими "незаменимыми" людьми, которые "ни перед чем не останавливались", если это было выгодно для большевистской организации ("Виктор" получил тогда для этой организации большую сумму денег), Ленин охотно себя окружал. В деле со Сталиным положение было, конечно, много более сложным, так как поступки, которые ставились ему в вину, касались не его личной жизни, а его деятельности в качестве руководителя партийной организации, которую он едва не расколол. И такие поступки в биографии Сталина совсем не были исключениями. Аналогичными конфликтами были полны и другие этапы его карьеры, включая большое количество острых столкновений по тюрьмам и в ссылке, подробности о которых должны были стать известными Ленину, во всяком случае после 1917 г. и притом от людей, организационному опыту которых Ленин настолько доверял, что именно им поручил руководство обеими отраслями аппарата диктатуры -- Свердлову (по линии партии) и Енукидзе (по линии Советов).
К этому прибавлялся начавший выясняться факт наличия во взглядах Сталина таких особенностей, которые вынуждали Ленина, порою очень резко, ставить его на место. Об этом сохранились записи в официальных протоколах большевистского ЦК. "Если б ЦК встал на точку зрения Сталина, -- говорил Ленин во
время споров о Брестском мире, -- то мы были бы изменниками международному социализму"56.
В основе этих "особенностей" взглядов Сталина лежало его полное безразличие к основным целям коммунистического движения. Если иметь в виду положительные идеалы, то Сталин вообще никогда не был коммунистом, так как ему всегда были чужды даже те немногие элементы гуманизма, которые сохранялись в Ленине. Ленинский нигилизм в отношении этики Сталин распространил на все вообще положительные задачи коммунистической программы. В этот лагерь он пришел с самого начала заряженный одним только отрицательным электричеством отталкивания от "старого мира", принять активное участие в разрушении ("до основания") которого он стремился. Ленин, несомненно, превосходно это понимал, как понимал и тот факт, что за так называемым "политическим реализмом" Сталина на деле скрывается его полный политический нигилизм. Но с точки зрения узко практической эти особенности Сталина были весьма полезны, так как они позволяли ему видеть те слабые стороны противника, которые ускользали от внимания наблюдателей-коммунистов, а тем более полезным было умение Сталина играть на этих слабых сторонах противника.
