Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)
Неожиданно рядом раздался хруст веток и из кустов, скрывающих от глаз глубокий, тенистый овраг, вышел, отряхивая подол рясы, отец Феодосии - лицо грознее тучи, взгляд - две молнии, за ним, воровато оглядываясь по сторонам, с трудом волоча пустую коляску, вылезла раскисшая попадья.
- Доброе утро, - вежливо поздоровался Алексей. - Отвезли бабушку?
Показалось ли Алеше, или впрямь священник упомянул имя черта?
- Маму не видели, барин? - встретила Алексея хозяйка. - Давно бы ей надо дома быть. А может, сжалился отец Феодосии, пустил маму в храм и отходную над ней читает?
- Я сейчас встретил отца Феодосия.
- С мамой?
- Порожние.
- А мама где? О господи, матушка родимая! Когда предадим тебя сырой земле? Не было тебе покоя в жизни, нет его и после смерти...
В избу, стуча пустыми ведрами, вбежала соседская Фроська.
- Вера, не вой! Послушай меня-то. Сейчас бабы сказывали... Лежит бабушка Наталья посередине деревни у колодца. Стыд-то, срамота! Потерял ее, что ли, отец Феодосии?
- Санька, Петрушка, Ерема!.. - заголосила Вера. - Бегите, зовите мужиков. Потеряли бабушку! Надо бабушку искать!
У колодца, плотно обступив гроб, стояла толпа. Вера растолкала народ, опустилась на колени и припала к восковой материнской щеке.
- Прости нас, родимая! - крикнула она с плачем, но, вдруг вспомнив слова молодого барина, утихла, осторожно втянула в себя воздух, внюхалась. Не только мерзкого духа разложения не уловила Вера, но даже показалось ей, что материнская щека источает легкое тепло, как стена родной избы. Вера поднялась с колен и задумчиво оглядела народ.
- А матери-то твоей, видно, не плохо без святого благословения, а, Верунь?
- Ишь, умастилась в гробу, ишь, разнежилась, словно на лавке подремнуть легла.
- Нету духа тлетворного, - проговорила Вера, будто извиняясь.
- Не пахнет? - Бабы еще теснее обступили гроб, постигая смысл услышанного.
Васька, подпасок, конопатый мальчонка с выгоревшими на солнце лохмами и невесомым, ветром высушенным телом, первый произнес это слово, которое на лету было подхвачено обомлевшими от испуга и восторга бабами: "Святая... "
- Скажешь тоже... святая! - с сомнением проговорил староста. Господь такую милость только великим сказывает.
- А что "великим"... - загалдел народ. - Жила честно, работала с утра до ночи, детей шестнадцать душ родила - вот и уподобилась.
- Все работают, все рожают, - прошамкала завистливо столетняя старуха с клюкой. - Почему одной Наташке такая милость?
- Не шумите, православные! Неужели впрямь Наталья не гниет? Староста тяжело опустился на колени и сунул под аккуратно сложенные бабушкины персты свой красный, в прожилках нос. - Мятой пахнет. - Лицо старосты выражало неподдельное изумление. - Святая, точно. Принесет нам Наталья великие блага. Ни у кого на сто верст в округе такого не было.
Прибежавшие с гумна анашкинские мужики стали подсовывать под гроб полотенца.
- Так понесем, на руках! Все понесем! -раздались крики. Бабушку опять поставили на стол. Гроб украсили пижмой, луговыми васильками и гроздями краснеющей рябины. Бойкие невестки принялись обтирать стены и мыть пол, а Вера поставила большую квашню теста. Суета была, как на Пасху.
Алексей, спасаясь от шума и суеты, пошел на озеро, сел на камень. Одинокая старуха на мостках полоскала белье, спеша скорее кончить работу и бежать на анашкинский двор. Взметая пыль, проехал мужик в телеге - повез в соседний приход благую весть. Из
камышей вылезли на берег гуси и с гвалтом, словно обсуждая последние деревенские новости, принялись охорашиваться, топоча красными лапами.
"" Может быть, в этот самый момент Софья читает мою записку", подумал Алексей.
"... я буду ждать тебя завтра около скита. Знаешь овражек за березовым лесом, где чистый орешник, где ключ из-под камня бьет? Там и буду ждать. Если не выпустят тебя сестры за стены, сообщи, как нам встретиться. Алексей Корсак, бывшая Аннушка".
"-Не так написал, -ругал себя Алексей. -Сухо написал, не ласково. Да забыл добавить, что если завтра не встретимся, то я и послезавтра приду, всю неделю буду ходить, весь месяц... "
Лодка с младенцами вернулась только под вечер. Тихие и благостные матери чинно вылезли на берег, ласково прижимая к груди окрещенных младенцев. Большого труда им стоило уговорить сестер на обряд. "Не положено, не по чину, да мыслимо ли?.. " - говорили схимницы, но потом пожалели детские души и перекупали всех младенцев в озере с необходимым ритуалом.
- Передала? - спросил Алексей, отведя Катеньку в сторону. Девочка кивнула головой и поспешно начала чертить узоры на песье, сосредоточив все свое внимание на кончике босого пальца.
Есть ответ?
Нет. Они как записочку вашу прочитали...
- А никто не видел, как ты передавала?
- Не-е-т... Я понимаю. Они как прочитают да как головку вскинут и говорят: "Ах", да так на траву и сели.
- А ты что?
- А я жду. Говорю: "Что передать? " А они тогда на ножки вскочут да как закричат: "Быть не может, быть не может! " - и бегом от меня.
- Это в скиту было?
- Нет, они в лесу гуляли.
"Значит, выпускают Софью за стены, - подумал Алексей. - Завтра увижу ее. Неужели это будет?.. "
- Барин, а вы что бледный такой? - испуганно спросила Катенька, глянув на Алексея. - Бледный, бледный, - девочка зажмурилась, - как в инее.
Алексей пожал плечами и через силу улыбнулся. "Громы-молнии небесные! Тут ноги не держат, душа с телом расстается, отлетает, словно облачко, а она - "бледный"... "
Вокруг анашкинского дома народу набралось, как на крестный ход Про чудо прослышали по всей округе. Из соседних сел шли пешком, ехали иерхами, все желали посмотреть на нетленную бабушку. Алексей с трудом отыскал в толпе Игната.
Здесь, Алексей Иванович, такие дела! Святая она-бабушка, и иерь доподлинно известно. Чудо! Отец Феодосии сейчас придет. Причищается, говорят. Епитрахиль надевает. А как же запрет архиерея?
- К архиерею Савве дьячок послан. Отец Феодосии говорит:
"Сие чудо есть великий знак". Смирится архиерей. Народ все прибывал.
- Идет, идет... - раздалось вокруг, и люди упали на колени. Отец Феодосии важно прошествовал по живому коридору. Алексей пошел за ним.
Бабушка Наталья лежала невозмутимая, строгая, но где-то в уголках бескровного рта затаилась усмешка, словно и не покойница она, а именинница. Отец Феодосии долго смотрел в лик трупа, потом пощупал руки - холодные, поднес к губам зеркальце - не затуманилось.
- Уснула, - прошептал едва слышно Алексей в ухо священнику. - Такое бывает, я слышал. Называется - летаргия.
- Литургию - знаю, летаргию - нет! - злым шепотом отозвался священник, цепко обвел глазами присутствующих в избе и, набрав воздуху в легкие, зычно, набатно гаркнул: "Чу-у-до! "
- О господи, да она же спит! - закричал Алексей, но его никто не слушал.
Отец Феодосии, воздев руки, пел "Свете тихий", и толпа повторяла слова вечерней молитвы. Игнат дернул барина за камзол, и Алексей вслед за всеми упал на колени.
Когда экстаз пошел на убыль, отец Феодосии стал деловито отдавать распоряжения - куда и когда нести бабушку Наталью.
- Спит не спит, потом разберемся, - бросил он Алексею через плечо. Ты про архиерея не забывай! - И, смутившись, что стал отчитываться в своих поступках перед заезжим молодым человеком, насупился, крякнул и широко перекрестился.
Чуткое ухо старосты уловило это "спит", и шепот пошел по рядам. "Уснула... А хоть бы и уснула. Нам бы так уснуть! А проснется ли? Мы помрем, наши дети помрут, а она, нетленная, будет себе в чуланчике лежать, ждать своего часа... "
Алексей рассмеялся, вспомнив французскую сказку о спящей царевне. Чего в жизни не бывает?
Когда ранним утром Алексей направился в скит, на колокольне хлюстовской церкви весело трезвонили колокола. Бабушка Наталья выиграла тяжбу, отсудила у архиерея заливные луга.
-28
До острова, как и в прошлый раз, Алексей добрался вплавь. Пользоваться лодкой он остерегался, чтобы не быть заметным.
Жара уже набирала силу. В полном безветрии над травами, ярки ми осенними цветами, над опутанными паутиной кустарниками повисло знойное марево. Густые ветки топорщились орехами, и Алексеи стал машинально обрывать их. Орехи только чуть-чуть позолотились,
но зерна были полные, и некоторые даже подернулись коричневой пленкой. Он раздавил зубами мягкое зерно и почувствовал, что не может проглотить ком стоял в горле.
Почему он так уверен, что увидит сейчас Софью? Может, она не захочет встретиться с ним. Даже мысленно трусил Алексей признаться, что боится не того, что Софья не придет, а того, что обязательно придет. Он страшился ее взгляда, слов, которые должен будет сказать ей, и того, что услышит в ответ. Уже не светлая любовь была в сердце, а мука, томление. Он шел, озираясь по сторонам, каждый случайный звук - треск сучка под ногой, птичий клекот заставлял его вздрагивать, сердце начинало стучать гулко, и к пересохшему горлу подступала горькая, как желчь, тошнота.
