Николай Шпанов - Поджигатели (Книга 2)
Когда Кроне вошел, Штризе сидел за столом и, разглядывая потрепанный альбом, потягивал пиво. Он тотчас откупорил новую бутылку, но Кроне с гримасою сказал:
- Нет ли тут чего-нибудь крепкого?
Штризе рассмеялся:
- У вас такой вид, словно на улице мороз.
Кроне и вправду едва удерживался от того, чтобы не ляскнуть зубами, и нервно повел лопатками.
- Действительно... холодно!
Штризе, распоряжаясь, как дома, обыскал буфет Каске и налил полстакана анисовой водки. Кроне медленно выцедил ее и некоторое время сидел, прижав ладонь к глазам. Наконец, не отнимая руки от лица, негромко пробормотал:
- Что у вас там?
Штризе никогда не видел его таким.
- У меня?.. Вы же сами хотели меня видеть.
Кроне отнял руку, и на лице его отразилось напряжение мысли. Он медленно проговорил:
- Нам нужны заложники, чехи.
- Мы держим кое-кого на прицеле.
- Их нужно... туда! Фюрер желает иметь их под рукою. Могут понадобиться расстрелы.
- Прежде чем мы войдем сюда? - удивился Штризе.
- Именно для этого. Может быть, нужно будет вызвать чехов на эксцессы.
- А-а... - Штризе понимающе кивнул. - Много нужно?
- Мелюзга не нужна. Вы должны перебросить в Германию Кропачека.
Пауль удивленно моргнул и переспросил:
- Директора Кропачека?
- Поскорее и без шума. Лучше всего, чтобы он поехал сам, по каким-нибудь делам, что ли...
На лице Кроне появилась гримаса усталости.
- С семьей? - спросил Штризе.
Кроне подумал.
- Кого-нибудь из двух - дочь или жену. Другая пусть остается тут.
Пауль понимающе кивнул.
Они помолчали.
Кроне, нахмурившись, с неприязнью смотрел на молодого инженера. Почему и Штризе и патер Гаусс - оба чувствуют себя здесь, как рыба в воде? Они не боятся или научились скрывать страх?
Чтобы нарушить возбуждающее зависть спокойствие Штризе, Кроне сердито спросил:
- Все поняли? Дело должно быть сделано. Я не потерплю никаких отговорок.
- Все, что смогу...
- К чорту! Я должен знать: когда Кропачек вылетит в Германию?
Штризе пожал плечами:
- К сожалению, пока еще директор тут он, а не я.
- Если вы будете так работать, то вам не видать директорского кресла, как своих ушей. "Все, что смогу..." - передразнил он.
Крепко сжатые кулаки Штризе лежали на столе по сторонам пивной кружки. От его лица отхлынула краска, брови сдвинулись, подбородок угрожающе выпятился. Можно было подумать, что он удерживается от искушения схватить тяжелую кружку и опустить ее на голову собутыльника. Но на Кроне его угрожающий вид не произвел никакого впечатления. Ему были страшны не такие, не свои, не немцы. Он боялся темноты чешского леса, закоулков чешских городов, загадочной глубины чешских глаз...
- Проводите меня до отеля, - сказал он, не заботясь больше о том, как поймет это приглашение Штризе. Но, подумав, как бы невзначай прибавил: - В этих трущобах я не найду дороги до городка.
Он старательно застегнул пальто, переложил пистолет в наружный карман и кивком головы приказал Штризе погасить лампу.
6
Корт был окружен пожелтевшими буками. Совсем недалеко, за деревьями, слышался шум набухшей от осенних дождей реки. Возгласы играющих не нарушали, а еще больше подчеркивали тишину, заполнявшую уединенный уголок парка. Это не была звонкая, горячая тишина лета, состоящая из неуловимого жужжания насекомых, шороха трав и неугомонной возни птиц, а усталый покой увядающего леса, уже не сопротивляющегося приближению неизбежного октября.
Быстрые движения белых фигур игроков то и дело прорезывали яркую желтизну площадки. Игра Марты была ничуть не менее стремительной и точной, чем удары ее противника. Ослепительный смэш, данный ею к самой сетке, заставил Яроша сделать длинный прыжок. Но зато и ей пришлось, в свою очередь, мчаться что было сил, чтобы взять коротко срезанный мяч. Она приняла его и с возгласом торжества послала противнику, но, прежде чем успела опомниться, отраженный молниеносным драйвом мяч прочертил по песку и плоско ушел за линию, едва не заставив Марту растянуться и бесплодной попытке отрезать ему путь.
- Два - один! - негромко, словно смущаясь своего выигрыша, крикнул Ярош.
Марта сбросила козырек.
- Только, пожалуйста, не делай вида, будто это само собою разумелось.
Он улыбнулся.
- Хочешь реванш?
- Пауль возьмет его за меня, - сказала она, устало опускаясь на скамью.
Веселость Яроша сняло как рукой. Он хмуро осмотрел ракетку и стал с ненужной старательностью укладывать ее в чехол. Прошло еще несколько мгновений тишины. Ярош, наконец, не выдержал:
- Сказать правду, это перестало доставлять мне удовольствие...
Она посмотрела исподлобья на его нахмуренное лицо.
- Все Пауль и Пауль... - пробормотал он.
- Право, ты рискуешь стать смешным! - Она закурила. - Я всегда думала, что такого рода чувства у мужчин принято держать про себя. - И посмотрев ему в глаза: - Разве это не наша женская привилегия - вцепляться в волосы сопернице?
- Именно из-за того, что у нас делают любезную мину там, где следует дать в зубы, эти господа и лезут во все щели.
- Пауль все-таки мой двоюродный брат!
- Я говорю вообще о хенлейновцах.
- При чем же тут Пауль? Я никогда не видела его в белых чулках.
Ярош присвистнул:
- Вот в чем дело! Может быть, ты по-своему и права: он действительно не совсем такой, как здешние громилы.
- Ярош! - Марта сердито смяла сигарету. - Ведь тут его родина! Он поэтому и вернулся.
- Именно таких они и посылают сюда.
- Зачем думать нехорошее, если...
Он не дал ей договорить:
- ...если некоторым наивным чешкам хочется видеть своих в тех, кто явился только для того, чтобы убивать и разрушать?
- Разрушать свою родину? - В ее голосе прозвучал испуг.
- Да, разрушать страну, давшую им жизнь, вскормившую их. Все это для них жалкие условности!
- Ты... ревнуешь.
- Конечно.
- Пауль стал трезвее смотреть на вещи - вот и все. Он вернулся, наученный жизнью.
- Этих молодцов учила не жизнь, а их атаман, которого они называют фюрером. Пауль не тот, что был. Это совсем другой человек. С другой душой, с другой психологией. Он еще улыбается, он еще прячет когти, но недалек день, когда он выпустит их!
- Ты говоришь глупости!
- И тогда ты узнаешь настоящего гитлеровца. Такого, каких мы видывали в Испании. Их там и дрессировали.
- Не смей! Не смей так говорить о Пауле. Он был там совсем не за тем.
- Я-то знаю, зачем он был там!
- Я не хочу тебя больше слушать.
Марта отвернулась и стала собирать рассыпавшиеся волосы. Взяла сумочку и посмотрела в зеркало. Да, вот здесь и вся разгадка. Самая обыкновенная ревность! Именно поэтому наших молодых петухов будет труднее примирить, чем самых яростных политических противников. Впрочем, Марте это только льстит.
Она из-за сумочки украдкой взглянула на Яроша:
- Ну... отошел?
Он молчал, насупив брови.
- Не делай из мухи слона. Ты сходишь с ума от какой-то необъяснимой ненависти.
- Да, от этой ненависти действительно можно сойти с ума! Только она вовсе не необъяснима. Я и все мы отлично знаем, за что ненавидим эту проклятую гитлеровскую саранчу. Она пожрет все, что посеял чешский народ.
Марта резко отстранилась от него.
- Ты, наконец, забываешь: я тоже наполовину немка.
- Но между тобою и Паулем большая разница. Он из тех, кому не должно быть места на чешской земле!
Он опустился на соседнюю скамью. Закурил.
- Давай переменим тему, - неохотно сказал он.
- Так-то лучше!
Они сидели, глядя на багровеющее закатом осеннее небо. Тени деревьев изрезали песчаную плоскость корта. В ветвях осторожно суетились птицы, устраиваясь ко сну. Время от времени они стайками перелетали с дерева на дерево. Когда стихали шум крыльев и возня на ветвях, становилось слышно отдаленное дыхание завода. Это не был ясный, определенный звук, а лишь ритмический гул, который нельзя было назвать иначе, как симфонией большого промышленного предприятия, слишком сложной и монолитной, чтобы в ней можно было выделить звучание отдельных инструментов. Впрочем, ухо Яроша не было ухом дилетанта: прислушиваясь к доносящимся из долины голосам завода, он отчетливо представлял себе их происхождение. Его связь с заводом не ограничивалась теми пятью годами, которые он провел тут летчиком-испытателем. Все его детство прошло в домике отца - машиниста силовой станции Вацлавокого завода. И здесь же, на заводе, протекали месяцы его ежегодных студенческих практик.
Ярош не мог представить себе жизни вне завода... И если уж говорить откровенно - без Марты. А ведь Марта - дочь здешнего управляющего. Доктор Ян Кропачек пришел сюда вместе с первым заводским машинистом Яном Купкой. Значит, и старый инженер так же неотделим от завода, как сам он, Ярош.
Ему кажется, что старый управляющий так же хорошо, как он сам, понимает, зачем появилась на заводе эта группа немцев во главе с бородатой жабой Винером. Очень жаль, что Марта не хочет серьезно отнестись к тому, что перестало быть секретом для кого бы то ни было из желающих смотреть правде в глаза. Что это - простая девичья беспечность или?..
