Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Свое прозвище Кухи поэт получил, скорее всего, после ухода в уединение. Он поселился в горной пещере в окрестностях Шираза и долгое время вел отшельнический образ жизни, о чем говорят и его газели, в концовках которых довольно часто встречается словосочетание «гора и пещера»:
[Людей] того собрания, что описал Кухи,
Ты найдешь во всех пещерах и на горах.
Стихи Баба Кухи свидетельствуют о том, что он не только хорошо был знаком с доктринальным суфизмом, но и весьма начитан в светской поэзии: он использует традиционную любовную (газал) и пиршественную (хамрийат) образность, и наибольшее количество заимствований из арсенала любовной лирики связано с описанием красоты возлюбленной (лик, локон, брови, глаза, родинка). Одновременно в газелях Баба Кухи присутствует целый слой религиозно-умозрительной лексики, указывающей на особый сокровенный смысл его стихов. Это может быть и философско-религиозная образность (бытие и небытие, Предвечность, имена и атрибуты Бога, единство и множественность и т. д.), и имена известных суфийских шейхов и их высказывания, и прямое цитирование Корана.
Помимо любовно-символических в диване Баба Кухи имеются газели дидактического содержания, рисующие образ идеальных праведников и во многом напоминающие некоторые стихотворения Ансари, например, приведенную ранее газель с радифом «дервиши». Такова, например, газель, в которой герой-суфий предстает в чистом виде и не скрыт ни одной из своих традиционных «масок»:
[Истинно] мудрые те, кто [всегда] с Богом –
От тела, души и сердца они свободны…
Поскольку отошли они от дурного и от хорошего,
Стали они наперсниками Друга, дарующего жизнь…
Они цари духовного царства,
Хотя по внешности они – нищие.
Поскольку они нищие [перед лицом] величия [Божьего],
Они свободны от гордыни и лицемерия.
Хотя таких газелей в творчестве Баба Кухи не так много, их наличие подтверждает принадлежность автора к тому периоду развития суфийской поэзии на персидском языке, когда она еще сохраняла тесную связь с нуждами проповеднической деятельности.
Наибольший вклад Баба Кухи внес в расширение тематического репертуара и образности газели, поскольку в его творчестве любовная и пиршественная лирика насыщается элементами городской социальной терминологии и мотивами, связанными с зороастризмом и христианством. Изменение среды бытования и адресата лирической поэзии Баба Кухи повлекло за собой переосмысление ряда устойчивых терминов, дотоле воспринимавшихся как негативные. Среди персонажей лирики Баба Кухи – нищие, гуляки, азартные игроки и пьяницы, обитающие в городских трущобах, носивших название Харабат (букв «развалины»). В средневековой историографии эти маргинальные группы, равнозначные понятиям «чернь», «сброд», упоминались преимущественно в связи с мятежами и беспорядками. В придворной поэзии, например в хамрийатах Манучихри, этот мир подвергался осуждению, тогда как в поэзии суфийской он становится постоянной средой обитания положительного героя, как правило, именуемого ринд. Этот образ связан с апологией нищенства, провозглашением внутренней свободы от религиозных условностей и запретов, демонстративным презрением к лицемерию и показной праведности. Предающийся винопитию персонаж воплощает мистика, приобщившегося к ценностям богопознания и «опьяненного» состоянием близости к Истине. Противостоящие ему представители мусульманского правоверия и духовной городской власти (муфтий, проповедник, блюститель правопорядка мухтасиб, глава городской стражи шихна и т. д.) служат объектом постоянного осуждения как «люди внешнего [знания]» (ахл-и захир). Суфий, странствующий в поисках Истины, озабочен не внешними проявлениями веры и благочестия, а «внутренним» (батин) постижением Божественного закона. Именно этим объясняется его равнодушие к ритуальной стороне поведения верующего мусульманина. Понятно, почему упоминание представителей немусульманских конфессий (христианин – тарса, зороастриец – муг и т. д.), объектов их поклонения (идол, кумир – санам, бут и т. д.) и атрибутов иноверия (зуннар[31]) становится элементом символического описания продвижения суфия по пути мистического познания.
Поэтика суфийской газели, начиная с Баба Кухи, демонстрирует не только развитие религиозных коннотаций поэтической лексики (лик – Единство, локон – множественность, виноторговец – наставник, пьяницы – послушники и др.), но и противительное переосмысление лексических единиц естественного языка. Обратимся к характерному примеру:
Препоясался я зуннаром гебров
В знак служения старцу магов.
Перед дверью храма сижу я день и ночь,
Перед идолами склоняюсь день и ночь.
Нет у нас иных четок и молитвы, иного зикра,
Иного помысла, кроме чаши пурпурного вина.
В день творения сделал я кольцом в ухе своей души
Локон той, что рождена христианкой.
Герой Баба Кухи открыто декларирует свой переход в иноверие, называет сразу две конфессии – зороастризм и христианство, объединяя их общим термином «гебры». Именно приверженность обычаям гебров, например, употребление вина, входящее в некоторые христианские обряды, становится выражением приобщения к высшему духовному знанию. Девушка-христианка (или юноша-христианин) в газели предлагает герою вкусить из чаши с вином, что приводит его к видению Истины:
Она наполнила чашу и сказала: «Выпей это
И тогда узришь в своем сердце Бога».
Я выпил и увидел то, что она сказала, –
Присутствие Бога было и явным, и скрытым.
Еще одной новой чертой основного лирического персонажа газели становится осознание им себя как части определенной корпорации, объединенной общностью идей и устремлений, что является отражением обычая суфийского общежития и братства. В этом сообществе, которое Баба Кухи именует «кружок» – халка, «собрание, собрание или пиршество» – маджлис, «общество» – джама‘ат, «приятели, сотрапезники» – харифан, господствует равенство, сходство интересов и взглядов и преклонение перед учителем.
Можно сказать, что в творчестве Баба Кухи Ширази наблюдается полный разрыв с традицией монотематической любовной газели, идущей от арабов. Философско-религиозная тематика, перестав быть исключительно содержанием жанра зухдийат, включается в контексты мистически окрашенных любовных и пиршественных мотивов. Объединенные общим символическим толкованием, эти группы мотивов становятся частью газельного канона. Вместе с новой тематикой в газели намечается и круг ключевых персонажей, связанных с поликонфессиональной средой и низшими социальными стратами средневекового города, которые и составляли аудиторию суфийской поэзии.
Ранний этап формирования в Иране литературы вне покровительства двора обнаруживает ряд общих черт, характерных как для суфийской, так
