Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год - Владимир Виленович Шигин
На следующий день после бегства командующего флотом состоялись похороны убитого мичмана Скородинского. За гробом через весь город следовало больше тысячи мрачных флотских и армейских офицеров.
У матросов похороны не вызвали сочувствия. С тротуаров вслед процессии они кричали: «Собаке собачья смерть!», «Всем вам скоро конец!». Тогда же комиссар флота В.В. Роменец получил очередную телеграмму от Совнаркома: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа… Переговоры вождями контрреволюционного восстания, безусловно, запрещены».
Для расправы с офицерами все было уже готово. И эта расправа произошла.
Начавшееся на следующий день массовое убийство офицеров, потрясло своей жестокостью весь Крым. Впоследствии поэтесса Анна Ахматова так напишет об этих страшных ночах:
Для того ль тебя носила Я когда-то на руках, Для того ль сияла сила В голубых твоих глазах! Вырос стройный и высокий, Песни пел, мадеру пил, К Анатолии далекой Миноносец свой водил. На Малаховом кургане Офицера расстреляли. Без недели двадцать лет Он глядел на белый свет.
Повод, чтобы начать побоище был выбран весьма грамотно. Уверен, что здесь не обошлось без профессиональных революционеров, уж слишком точно было рассчитано психологическое воздействие на сердца и души матросов. Дело в том, что кто-то внезапно бросил в матросскую массу призыв отомстить за суровые приговоры, выносившиеся военно-морскими судами в 1905 и 1912 годах над бунтовавшими матросами. Кем-то (кем именно, так и осталось неизвестным) было решено найти всех офицеров, принимавших участие в тех событиях, и убить. Но это был лишь повод для начала расправы. В реальности репрессии обрушились на всех морских и некоторую часть сухопутных офицеров совершенно безотносительно событий 19-05-1906 годов. 15 декабря матросы эсминца «Гаджибей», по распоряжению комиссара Черноморского флота В.В. Роменца, арестовали шестерых из семи своих офицеров (включая командира эсминца капитана 2 ранга В.М. Пышнова), как «контрреволюционеров» и отвели их в Севастопольскую тюрьму, желая сдать «под арест». Тюремная администрация отказалась принять самочинных «арестантов». Тогда матросы отвели офицеров на Малахов курган и там расстреляли. По другой версии офицеры «Гаджибея» были расстреляны все же не своей командой, а матросами-анархистами из отряда А.В. Мокроусова В ту же ночь там же на Малаховом кургане были расстреляны начальник штаба командующего флотом Черного моря контр-адмирал М.И. Каськов, главный командир Севастопольского порта вице-адмирал П.И. Новицкий, начальник школы юнг контр-адмирал А.И. Александров, председатель Севастопольского военно-морского суда генерал-лейтенант Ю.Э. Кетриц, капитаны 1 ранга И.С. Кузнецов (бывший командир линкора «Императрица Мария») и А.Ю. Свиньин (командир судна «Орион»), старший инженер- механик лейтенант Е.Г. Томасевич, трюмный инженер-механик подпоручик Н.А. Дыбко, ревизор мичман Н.А. Иодковский. Следуя примеру команды «Гаджибея», расстреляла своих офицеров и команда эсминца «Фидониси» (в частности был убит минный офицер лейтенант П.Н. Кондрашин). В числе убитых в те дни были командир минной бригады, капитан 1 ранга Ф.Д. Климов, капитан 2 ранга Н.С. Салов, командиры эсминцев «Живой» и «Пылкий» капитаны 2 ранга Н.Д. Каллистов (выдающийся военно-морской историк и поэт-маринист) и В.И. Орлов, старший офицер крейсера «Прут» В.Е. Погорельский. Всего в те дни на Малаховом кургане были убиты тридцать два офицера. Расстрелом распоряжался унтер-офицер Басов.
Из воспоминаний современника: «Особенно острый характер приняли события в приморских городах Кавказа и Крыма, и, прежде всего, в Севастополе, переполненном большевистски настроенными матросами… с 16 на 17 декабря… охота на офицеров шла по всему городу, особенно на Чесменской и Соборной улицах (где было много офицерских квартир) и на вокзале. Типичный ее эпизод: «Вдруг, среди беспрерывных выстрелов и ругани раздался дикий крик, и человек в черном громадным прыжком очутился в коридоре, и упал около нас. За ним неслось несколько матросов миг и штыки воткнулись в спину лежащего, послышался хруст, какое-то звериное рычание матросов… Стало страшно…» Журнал «Барабан», издававшийся в Петербурге севастопольцем А.Т. Аверченко, о событиях этой страшной ночи писал: «Над офицерами, приговоренными к казни, матросы страшно издевались. Так, например, к смертной казни был приговорен бывший) начальник порта адмирал Новицкий, больной старик, с ним от пережитого страха при аресте сделался паралич, и он не мог двигаться. Караул же, пришедший конвоировать его на место казни, заставлял его ударами штыков идти, но тот никак не мог даже двинуться с места, тогда находившийся с ним в камере адмирал Александров сжалился над ним, взвалил на себя и на своих плечах донес его до Малахова Кургана, где и были оба расстреляны».
В ту ночь охота на офицеров шла по всему городу и, особенно, на вокзале, откуда офицеры пытались вырваться из Севастополя. Очевидец событий вспоминал о событиях вечера 15 декабря 1917 года: «Мы бросились на балкон и совершенно определённо убедились, что стрельба идет во всех частях города… Вся небольшая вокзальная площадь была сплошь усеяна толпой матросов… слышались беспрерывные выстрелы, дикая ругань потрясала воздух, мелькали кулаки, штыки, приклады… Кто-то кричал: «пощадите, братцы, голубчики»… кто-то хрипел, кого-то били, по сторонам валялись трупы – словом, картина, освещенная вокзальными фонарями, была ужасна… Севастопольский Совет раб. деп. умышленно бездействовал. Туда бежали люди, бежали известные революционеры, молили, просили, требовали помощи, прекращения убийств, одним словом Совета, но Совет безмолвствовал: им теперь фактически руководила некая Островская, вдохновительница убийств, да чувствовалась паника перед матросской вольницей».
Обвинения в адрес Н.И. Островской серьезно преувеличены. Разумеется, что никаких расстрелов она не организовывала. Матросы прекрасно с этим справлялись и без нее. Более того, по некоторым данным, Островская даже пыталась как-то остановить матросов, хотя это ей и не удалось. 16 декабря 1917 года, Севастопольский
