Виктор Кондрашин - Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Однако на деле вышло по-другому 3 марта 1920 г. председатель Чистопольского уисполкома Н. Барышев в своем докладе в Казанский губисполком сообщил о «тяжелом осадке», который остался в уезде от китайских и мадьярских частей, подавлявших восстание. «Имеются случаи грабежей, насилий, поджогов, убийств с целью грабежа, убийств без всякой цели и других самых нетерпимых преступлений со стороны отдельных мадьяр и китайцев», — указывалось в докладе{498}.
Факт несанкционированных насильственных действий по отношению к населению в зоне восстания со стороны карательных войск получил огласку в связи с обращением к командарму Гольдбергу и в РВСР командующего 3-й группы Чуйкова. В нем, в частности, говорилось: «…все войска, действующие по ликвидации восстания, за малым исключением, безумно грабят население, проявляют нечеловеческие насилия, избивают розгами до полусмерти на глазах крестьян (в войсках 2-й группы). (Не только по словам крестьян, но и самого командующего 2-й группы): Насильно, под угрозой расстрела, они заставили попа читать после церковной службы проповедь в честь советской власти и коммунизма». Чуйков потребовал «в корне пресечь» эти и подобные им действия, ибо они «служат живой агитацией, которая в свое время дала Соввласти победу и полное поражение колчаковской армии»{499}.
В тот же день командарм Запасной издал приказ по войскам 1-й, 2-й, 3-й и 5-й групп, в котором потребовал «под личную ответственность всего командного состава, начиная с отделенного, взводного, ротного командиров и командующих групп включительно, прекратить грабежи и насилия и всякое безобразие». Виновные в неисполнении данного приказа подлежали немедленному аресту и преданию суду реввоентрибунала на месте преступления. Причем в приказе особо подчеркивалось, что, если будет установлен хоть один случай грабежа или насилия, «весь командный состав будет предан суду и понесет вдвое большее наказание, чем пойманные красноармейцы»{500}. Аналогичный приказ был выпущен 8 марта 1920 г.{501} Однако информация «о грабежах и бесчинствах, чинимых красноармейцами», продолжала поступать в командование Запасной армии, и 9 марта 1920 г. им издается очередной приказ по войскам 2-й, 3-й и 4-й групп, требующий их незамедлительного прекращения{502}.
Предварительная проверка конкретных случаев грабежей и насилия над мирным населением со стороны красноармейцев отряда второй группы под командованием Жиго, проведенная уполномоченными Инспекции внутреннего фронта Запасной армии Никифоровым и Неягловым, доказала «почти поголовное участие отряда в грабежах и бесчинствах». Проверяющими были установлены факты массовых убийств и поджогов «без малейшего признака разбора соучастия в восстании». В их итоговом отчете, направленном начальнику Инспекции Запасной армии Сухотину 15 марта 1920 г., указывалось: «Собраны богатые сведения о поведении отряда, которые картинно рисуют бесконечный ряд беспощадных порок, прогонов сквозь строй, убийств без разбора, поджогов бедных лачуг, грабежей, мародерского, грубого, нечеловеческого обращения с населением — особенно в этом отличились китайцы и эскадрон мадьяр, разграблялись сплошь и рядом семьи красноармейцев. В Ново-Шешминске четырьмя китайцами расстреляна женщина с грудным ребенком на руках. Замечались случаи насилия над женщинами»{503}. Основываясь на известных им фактах, авторы отчета предложили командованию принять срочные «крутые меры пресечения ганнибаловских расправ», иначе вполне вероятны новые крестьянские выступления{504}.
Наряду с действиями отряда Жиго грабежи и насилия над крестьянами позволяли себе и другие карательные отряды. Например, мародерствовали красноармейцы Бугульминского коммунистического отряда под командованием Коробкова. В с. Письмянка Бугульминского уезда они раздевали и избивали крестьян{505}.
О разгуле несанкционированных репрессий свидетельствует обращение секретного отдела Уфимской губчека к командующему войсками уфимской группы Аплоку следующего содержания: «Ваши отряды, оперирующие против повстанцев, производят расстрелы и даже не записывают фамилий расстрелянных, чем сильно затрудняют работу по ликвидации и поимке главарей. Просим отдать приказ по войскам, чтобы все расстрелянные войсками были занесены в списки, кои доставить нам для исключения их из числа разыскиваемых»{506}.
Чем объяснялись подобные действия карательных отрядов и явно несоизмеримое число жертв противоборствующих сторон? Основная причина налицо — военное превосходство подавляющей стороны. Другая причина связана с первой. Мирное население несло неизбежные потери, так как оказывалось в зоне боевого соприкосновения повстанцев с карательными войсками. Однако откуда та бессмысленная, на первый взгляд, жестокость, которую проявляли по отношению к крестьянам красноармейцы отряда Жиго?
Вот как он сам объяснил действия вверенного ему отряда в подготовленном докладе в штаб 2-й группы, датированном 14 марта 1920 г.: «20 февраля при входе в Ново-Шешминск отряд обстреливался противником из домов… Дома, из которых производилась стрельба, были сожжены»{507}. То же самое он повторил военному следователю особого отдела Запасной армии Дубровину на допросе 19 мая 1920 г. В частности, он сказал, что «когда красноармейцы после повстанцев занимали деревни и входили в таковые, то из домов некоторых крестьян были выстрелы в них». В таких случаях красноармейцы бросали в дома ручные бомбы, от чего они и загорались{508}. В данном контексте, на наш взгляд, уместно привести выдержки из доклада начальника управления пехоты Запасной армии Сухотина от 28 марта 1920 г., инспектировавшего части армии, действовавшие «по подавлению восстания в районе Казанской, Самарской и Уфимской губерний». Обращаясь к теме «грабежей и насилий», он признавал, что во 2-й группе «особенно этим отличались китайцы и мадьяры», в 3-й группе «это было общим явлением». В то же время он указал, что «нужно с большей осторожностью относиться к заявлениям крестьян, которые рады случаю «поплакать на свою судьбу», так как все бесчинства и грабежи в большинстве случаев ограничивались мелочью, «если же и были серьезные расправы, то по отношению к населению, оказывающему упорное сопротивление (Ново-Шешминск)»{509}.
Из приведенных документов, на наш взгляд, следует вывод, что причиной жестокого обращения командования карательных отрядов и рядовых бойцов с мирным населением являлось желание запугать его и, таким образом, в корне пресечь попытки использования жилых помещений в военных целях. Поэтому безжалостно сжигались те крестьянские избы, откуда гремели выстрелы или прятались вооруженные повстанцы. Это правило действовало и действует в ходе всех карательных операций против партизан и повстанческого движения в любой период и в любой стране. Таким образом, прежде всего военная необходимость диктовала карателям применение против восставших крестьян крайних мер, чтобы как можно скорее подавить сопротивление восставших.
В то же время нельзя отрицать тот факт, что особую жестокость в борьбе с повстанцами проявляли интернационалисты, иностранцы. Документы отмечают их активное участие не только в карательных акциях против «вилочников», но и в ходе других крестьянских выступлений в регионе в годы Гражданской войны. Например, в той же Пензенской губернии в августе 1918 г. крестьянское движение подавлялось при самом активном участии латышских стрелков и чехословаков{510}. И тогда они не дрогнули, применяя оружие против пензенских крестьян. В связи с этим выглядят совсем неслучайными строки в приказе командующего Запасной армии Гольдберга от 17 февраля 1920 г. об особом внимании к мадьярам, имеющим склонность к излишней жестокости. Иностранные граждане, воевавшие в годы Гражданской войны на стороне большевиков, в большинстве своем делали это исходя из идейных соображений. Они искренне верили в коммунистическую идеологию, и в боях с белой и «кулацкой» контрреволюциями набирались опыта для грядущих классовых боев у себя на родине. Для них восставшие крестьяне были такими же врагами мировой революции, как и белые офицеры и генералы. Поэтому особо церемониться с ними смысла не было. Тем более что у них, по сравнению с россиянами, не было общих корней с народом, против которого они воевали. Им было не жалко русских крестьян, они были интернационалистами, для которых чужими были все, кто находился по ту сторону баррикад, кто не разделял коммунистической идеологии. Конечно, то же самое было характерно и для российских граждан, участвовавших в карательных акциях против крестьян. Но факт остается фактом. Интернациональные отряды выделяются на общем фоне карательных войск, участвовавших в подавлении крестьянского движения, своей стойкостью и решимостью.
