Марьяна Скуратовская - Принцессы Романовы: царские дочери
Музыку Александра Николаевна любила страстно. Современник писал: «…десяти лет она уже любила слушать Бетховенские сонаты и симфонии, а тринадцати лет исполняла классические пьесы с редким пониманием. С двенадцати лет во всех ее движениях, и особенно в танцах, начала сказываться пленительная грация, которой неизменно любовались Император и Императрица. У Великой Княжны обнаружился замечательный голос, диапазон которого достигал трех полных октав. По совету графини Росси Императрица решила развивать выдающееся вокальное дарование дочери. Император Николай Павлович не только охотно слушал пение Великой Княжны, но и сам пел вместе с ней и фрейлиной Бартеневой церковные трио…»
Увлекалась она и историей. Путешествуя в 1839 году за границей с императрицей Александрой Федоровной, Адини в письмах к сестрам подробно описывала все посещаемые страны, дополняя описания историческими экскурсами.
«Я нахожусь в сердце Германии, Нюрнберге, – писала она в одном письме, – и начинаю понимать величие средних веков».
Владимир Гау. Великая княжна Александра Николаевна
«Я не нахожу достаточно слов, чтобы выразить наслаждение и счастье видеть Альпы, – писала она в другом письме. – Они оказались еще величественнее и красивее, чем я представляла».
В качестве учителя пения к великой княжне был приглашен итальянец Солива, который после года занятий обратил внимание на постоянный кашель своей ученицы. Он обратился к лейб-медикам – но они не нашли у великой княжны какой-либо болезни, а императору не понравилось, как настойчиво Солива рекомендовал Александре Николаевне уехать для длительного лечения в Италию. Учитель был уволен. Но сменившая его итальянка госпожа Чекка также отмечала болезненную хрипотцу, иногда пробивавшуюся в восхитительном голосе ее ученицы. Почему на мнение учителей не обратили никакого внимания – непонятно. Возможно, причина в несовершенстве медицины того времени: на ранних стадиях чахотку не могли диагностировать… А ведь великая княжна была больна именно чахоткой, которая, по всей видимости, давно уже угнездилась в ее легких. Этот бич девятнадцатого столетия, не щадивший ни хижин, ни дворцов, не пощадил и великую княжну, в которой все знакомые примечали «большой талант души и сердца».
Несмотря на болезнь, в семнадцать лет Адини смотрелась цветущей красавицей, и доктора находили, что она вполне готова для супружества. Вопрос этот был весьма актуальным: дело в том, что великая княжна влюбилась и мечтала о замужестве. Избранником ее сердца стал принц Фридрих Гессен-Кассельский. Двадцатидвухлетний наследник датского престола приехал в Петербург, чтобы посвататься к Ольге Николаевне, но с первого взгляда влюбился в ее младшую сестру. Александра Николаевна была в ту пору не просто красива – она была ослепительна. «Кто тогда видел великую княжну, тот должен был сказать, что небо наделило свое лучшее создание всеми талантами духа и всем блеском земли», – вспоминал современник. Фридрих просил ее руки. Адини ничего определенного не ответила – она и не могла сама решать такие серьезные вопросы! – но ночью пришла в кабинет к отцу и на коленях просила его дать согласие на ее брак с принцем Гессен-Кассельским. С политической точки зрения этот брак был приемлем. И, поскольку основывался на взаимных искренних чувствах молодых людей, – был более чем желанным для русского императора, обожавшего своих дочерей.
Принц получил согласие и уехал в Копенгаген, готовиться к официальной помолвке. Александра Николаевна осталась ждать. В то лето императорская семья снова посетила Москву. И там впервые обратили внимание на то, что Адини покашливает и быстро утомляется. Она даже несколько раз просила освободить ее от вечерних приемов. Но к зиме она окрепла, держала наравне со всеми пост, радостно ждала жениха, который прибыл в конце декабря. Состоялась официальная помолвка и большой прием по этому торжественному случаю. И именно на этом приеме лейб-медик Виллем, коснувшись руки Александры Николаевны, обратил внимание на то, что ладонь ее влажна и холодна. «Она явно нездорова», – сказал Виллем своему коллеге.
Несмотря на опасения лейб-медика, Александра Николаевна оставалась бодрой и веселой, она наслаждалась обществом жениха, радостно предвкушала то время, когда они с Фридрихом будут полностью принадлежать друг другу… Пока же им во имя соблюдения приличий приходилось находиться в обществе нескольких фрейлин и великой княжны Ольги Николаевны, которая – возможно, искренне, а возможно, из-за обиды и зависти, ведь она была старше, а принц выбрал не ее! – заявляла, что считает жениха сестры «незначительным и без особых манер».
В Петербург приехал отец жениха, старый ландграф Вильгельм Гессен-Кассельский. Он был от всего сердца восхищен прелестью своей будущей невестки и полюбил Александру Николаевну как родную дочь. Император Николай I, в свою очередь, проникался все большей симпатией к своему будущему зятю. Все обещало молодым абсолютное счастье. Придворные умиленно говорили, что младшую из великих княжон ожидает будущее, подобное «заре прекрасного дня», ибо жених не мог на нее насмотреться, а искренняя любовь между женихом и невестой благородной крови – это такая редкость! Было решено, что молодые проживут в России до весны. В Копенгагене тем временем подготовят для них дворец, а еще дом у моря для летнего отдыха…
Владимир Гау. Великая княжна Александра Николаевна (1840 г.)
В январе 1844 года состоялась свадьба. В Петербурге по этому случаю было дано более десятка балов только в Зимнем дворце, а еще все знатные вельможи устраивали праздники в честь новобрачных. Александра Николаевна веселилась от души. Но однажды, возвращаясь с бала у графа Нессельроде, она почувствовала удушье и открыла окно кареты. Морозный воздух принес ей облегчение – и простуду. У Александры Николаевны – теперь уже великой княгини и принцессы Гессен-Кассельской – поднялась температура. Новобрачная не желала обращать внимание на недомогания, продолжала посещать балы, но ей становилось все хуже и вскоре она слегла. Тогда же открылось, что Александра Николаевна беременна: взаимная любовь супругов принесла свои естественные плоды. Доктора окружили великую княгиню самой пристальной заботой, ей запретили выезжать, настаивали, чтобы она больше времени проводила в покое, лежа на диване. Молодой супруг оставался с ней, читал ей вслух Платона, труды которого Александра Николаевна считала весьма полезными и облагораживающими, а принц Фридрих с ними прежде не был знаком и открывал их для себя. Однако, несмотря на покой и лечение, ей не становилось лучше. Александру Николаевну лихорадило, она задыхалась, худела вместо того, чтобы набирать вес, как положено будущей матери, и на щеках у нее появился специфический румянец… Все указывало на признаки чахотки. Но врачи еще надеялись, что рождение ребенка может оздоровить слабую и чахнущую девушку. В те времена чахоточных барышень иногда специально выдавали замуж: отчего-то считалось, что беременность может укрепить организм. Хотя на самом деле беременность только усугубляла течение болезни.
Николай I в то время был с визитом в Великобритании, но спешно вернулся, узнав, что у его младшей дочери подозревают чахотку. К его приезду ситуация была уже безнадежной: лейб-медик Мандт сообщил государю, что одно легкое Александры Николаевны не дышит вовсе, другое поражено, так что надежды нет…
Молодые супруги переехали в Царское Село. Там, на свежем воздухе, Александре Николаевне стало легче. Но все равно она задыхалась даже во время прогулок в открытой коляске. Спальню ей устроили в большом открытом кабинете, с семью окнами, где постоянно циркулировал воздух. Но юной великой княгине становилось все хуже. Ее супруг обезумел от горя: обожаемая жена угасала с каждым днем!
Из-за слабости Александра Николаевна не смогла выносить ребенка и 29 июля родила шестимесячного мальчика, который прожил полтора часа, что позволило окрестить его: по лютеранскому обряду, согласно брачному договору. В том, что малютка Вильгельм умрет, не сомневался никто. Сама Александра Николаевна пережила сына на пять часов. Ей не сказали, что сын ее умер, и Александра Николаевна надеялась, что, возможно, малютку смогут выходить. Наивная надежда: в те времена столь недоношенные дети не выживали. Она успела исповедоваться, причаститься и даже сказать несколько утешительных слов своему мужу, который все равно оставался безутешным, прежде чем лишиться чувств от слабости и удушья. Скончалась Александра Николаевна уже не приходя в сознание.
«Видеть Папу было поистине душераздирающе, – писала в своих мемуарах Ольга Николаевна. – Совершенно внезапно он превратился в старика. Мама много плакала».
