Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
IX
До полудня великий визирь не выезжал из своего лагеря у деревни Одая он очень ослабел от лихорадки и продолжал лежать.
К нему то и дело мчались гонцы - от Гаджи-Соитара-паши, командовавшего передовым двенадцатитысячным корпусом у Тыргокукули, от аги, стоявшего в центре, возле Крынгумейлорского леса, у Мартинешти, с главными силами в семьдесят тысяч янычар и спагов.
Когда неожиданно появившиеся русские напали на Гаджи-Соитара и потеснили его, великий визирь нисколько не беспокоился: у него ведь оставалось в запасе еще столько войска. Кроме того, обнаружилось нечто довольно приятное, - оказалось, что неверные наступают с двух сторон, двумя небольшими отрядами, а в середине идет третий, совсем малочисленный.
Великий визирь усмехнулся. "Аллах омрачил их разум - они сами вырыли себе могилу,- подумал он,- три пальца легче сломать по одному, чем вместе".
И он приказал Гаджи-Соитару возобновить атаки, а храброму Осман-паше с двадцатью тысячами броситься на австрийцев и на средний, малочисленный отряд. Но, видимо, нынешний день был несчастлив для нападения: десятки раз бросались на врага спаги и столько же раз возвращались ни с чем назад.
Яркий румянец покрыл худые, чахоточные щеки великого визиря. Превозмогая слабость, он встал, оделся, приказал подать коляску и поехал к Крынгумейлорскому лесу. Великий визирь ехал не один - за ним ехали бесконечной вереницей двадцать тысяч спагов, которые еще не были в бою и рвались померяться силами с врагом.
Редкий Крынгумейлорский лес дрожал от гула пушек и ружейной пальбы. И вдруг эта пальба замолкла по всей линии.
Великий визирь заторопил кучера - ему хотелось поскорее выехать за этот редкий лес, заполненный обозами, людьми и лошадьми, и увидеть своими глазами, как бегут неверные под натиском храбрых турецких всадников. Он так понимал эту внезапно наступившую тишину.
Но его ждало разочарование: на позеленевшем после обильных дождей большом лугу были там и сям разбросаны яркие четырехугольники пехоты неверных, словно рахат-лукум на тарелке. Союзники все так же стояли против турок. А слева этот русский Топал-паша - так называли турки Суворова - уже выбил Гаджи-Соитара не только из деревни Каята, но даже из лесу. Остатки корпуса Гаджи-Соитара спешно отходили к Бохче.
Великий визирь покачал головой:
- Хаир аламет дейиль! (Это плохой знак!)
Было в самом деле похоже на то, что сегодня несчастливый день для атаки.
Рыжий Гаджи-Соитар, вызванный к визирю, был от стыда краснее своей бороды. Заикаясь и дрожа, он уверял, что его люди дрались как львы, но сегодня - дурной день: первый турок, убитый в его отряде, лег головой к своим.
Стоявший тут же двухбунчужный паша из войск аги сказал, что на их крыле первый убитый турок лежал как раз наоборот - головой к австрийцам. Паша клялся пророком в том, что он видел это сам, и приводил в свидетели своего адъютанта.
- Кешке! (Дай бог!) - сказал великий визирь на слова паши и тут же отдал свое новое распоряжение: на левом крыле против русских - обороняться, а на правом еще раз попробовать наступать.
Бой возобновился. Великий визирь сидел в коляске, надрывно кашлял, никак не мог согреться, хотя солнце жгло как летом, и ждал результатов боя.
Русские стояли на месте. И что больше всего удивляло великого визиря даже весьма малочисленный кавалерийский отряд, занимавший центр, стойко выдерживал все атаки. А ведь на них были брошены свежие, еще не бывшие в бою войска. Проклятый же Топал-паша, кажется, выбивал Гаджи-Соитара из Бохчи. Русские пушки стреляли без перерыва, и так метко, что турецким артиллеристам ничего не оставалось делать, как поскорее уходить из Бохчи.
За артиллерией тотчас же кинулись отступать к Крынгумейлорскому лесу пехота и конница. Топал-паша заняла Бохчу. На Гаджи-Соитаре не было лица: даже обороняться сегодня немыслимо - не везет!
- Их пушки стреляют сами. Мы слышали, как они часто стреляли. Так не может управиться с пушкой никакой человек! - бил себя в грудь Гаджи.
Великий визирь наконец уразумел: в такой день нужно только защищаться. И он велел поскорее кончать окоп, который ага очень предусмотрительно начал еще утром.
Защищать Крынгумейлорскую позицию оставалось тысяч до сорока янычар с тридцатью орудиями. Достаточно было и конницы для обеспечения флангов.
Топал-паша соединился с принцем, и они составляли теперь одну дугу. Хотя они поставили кавалерию в первый ряд, вперемежку с пехотой, но по сравнению с войсками великого визиря их все-таки было мало.
Великий визирь уехал за Крынгумейлорский лес, чтобы не подвергать себя излишней опасности,- пушки неверных уже обстреливали окоп.
Очень неприятно подействовало на великого визиря то, что из лесу по направлению к реке Рымник ехали группами и в одиночку спаги и, придерживая зубами широкие шаровары, чтобы удобнее было идти, шли янычары.
Великий визирь не успел проехать и с версту, как его настигло ужасное "ура". Он велел повернуть назад, чтобы узнать, что случилось, и услыхал невероятное: союзники атаковали окоп своей конницей. Беглецы говорили, что окоп взят, что его защитники перерублены, что спаги смяты, что русские уже в лесу.
В самом деле: из лесу сломя голову бежали пешие и конные. Великий визирь приказал подать боевого коня, с трудом сел в седло и поскакал к лесу. Навстречу ему катилась обезумевшая, ничего не понимавшая от страха, беспорядочная многотысячная толпа.
Великий визирь пробовал было уговаривать беглецов, подымал над головой коран, именем пророка заклинал остановиться, но никто не хотел его слушать. Конь визиря не мог прорезать эти толпы, его повернули назад.
Великий визирь несколько десятков саженей бежал назад, увлеченный этим потоком. Наконец он как-то смог осадить коня. В стороне от главного потока беглецов он увидал два орудия. Артиллеристы, видимо, только что переправились через Рымник и спокойно следовали к месту боя, не зная о случившемся. Великий визирь приказал юз-баши (Юз-баши - капитан. ), командовавшему ими, стрелять в бегущих.
Артиллеристы послушно сняли орудия с передков, но пока они заряжали, ездовые обрубили постромки и бросились наутек. Тогда и орудийная прислуга последовала их примеру.
Из леса бежали все новые и новые толпы, как бурно волнующиеся, рассвирепевшие морские волны. Всюду царили смятение и ужас. Это был настоящий кыямет (Кыямет- страшный суд.).
Тогда великий визирь понял, что так угодно аллаху. Кое-как пересел он в коляску. Его телохранители уже не раз отбивали поползновения беглецов-пехотинцев завладеть лошадьми великого визиря.
- Башине язылы иди! (Так угодно судьбе) - покорно повторял великий визирь, прижавшись в угол коляски.- Башине язылы иди!
Он так боялся погони, что когда с немногочисленными счастливцами, уцелевшими от стотысячной армии, переправился по мосту через реку Бузео, то велел сжечь за собою единственный мост, не заботясь о том, что будут делать на том берегу его разбитые, бегущие без оглядки войска.
Глава девятая
ИЗМАИЛ
Почитаю Измаильскую эскаладу
города и крепости за дело, едва ли
еще где в истории находящееся.
Екатерина II
Нет крепче крепости, отчаяннее
обороны, как Измаил.
Суворов
I
Главная квартира командующего Дунайской армией светлейшего князя Потемкина сияла огнями. К ярко освещенному дворцу то и дело подъезжали кареты, коляски, брички, полковые кибитки. Сегодня у светлейшего был очередной бал - не для тесного круга избранных, а для всей знати, которая жила в Яссах возле ставки главнокомандующего в надежде на княжеские милости.
В густой темноте ноябрьского вечера ярко горели смоляные факелы, освещая подъезжавших гостей. Расторопные лакеи и гайдуки помогали приезжавшим всходить на высокое крыльцо.
Шуршали шелка нарядных дам, блестели раззолоченные мундиры, ордена и ленты военных, мелькали разноцветные фраки иностранцев.
Гости торопливо взбегали по высоким ступенькам, прислушивались, не гремит ли уже роговая музыка, не началось ли представление, не опоздали ль они? Но в княжеских покоях было тихо,- только журчали фонтаны да слышался приглушенный шепот гостей.
Все было готово к балу - музыканты сидели на своих местах, черноглазый капельмейстер Сарти листал ноты, посматривая назад, на ту дверь, откуда должен был появиться светлейший. Из-за атласного занавеса выглядывали голые ноги балетных танцовщиц.
Гости сидели, стояли, осторожно, на цыпочках, переходили по мягким коврам от одной группы к другой.
Вот проковылял толстый неуклюжий секретарь светлейшего Попов. Его широкоскулое татарское лицо было чем-то озабочено. Вот, держа золотой поднос, на котором стояла чашка с любимыми кислыми щами светлейшего Потемкин выпивал их в день до пятнадцати бутылок,- пробежал лакей, и все смотрели ему вслед. Смотрели на массивную золоченую дверь княжеской приемной, где в ожидании звонка стояли несколько адъютантов.
