Евгений Федоров - Большая судьба

Уходить не хотелось. В тишине тонко потрескивали остывающие тигли.

Аносов снял кожаный запон, вымыл руки и вместе с литейщиком вышел из цеха. Ночь стояла лунная, черные тени сосен на Косотуре казались нарисованными на серебристом небе. Горы ушли в голубоватый туман. Ночной воздух бодрил.

- Держись, мы еще посмотрим, кто кого! - улыбнулся Павел Петрович.

На Большой Немецкой улице гуляли клингентальцы. Они с удивлением разглядывали странного русского инженера: порыжелый мундир его был прожжен во многих местах, шел он слегка сутулясь, как ходят мастеровые после тяжелого трудового дня. Петер Каймер с Эльзой торжественно шествовали по дощатому тротуару. Завидя Аносова, они приветливо улыбнулись ему. Показывая на луну, Каймер восторженно сказал:

- О, какой волшебный ночь!

Павел Петрович сильно устал. Он еле добрел домой. Широкий диван манил его к себе. Однако, преодолевая усталость, Аносов уселся за стол и по привычке записал о только что завершенном опыте.

"Когда я заполнил горшок железными обсечками, без примеси угольного порошка, не покрывая их ни флюсом, ни крышкою, - записывал он, - то вскоре заметил понижение обсечков, а потом и самое расплавление; но получил не ковкий металл, а чугун. Заключив из всего, что железо в излишестве насытилось углеродом, я накрыл горшок крышкою прежде, нежели всё железо расплавилось, оставив в ней небольшую скважину для наблюдения за ходом работы, и спустя несколько времени удостоверился, что металл совершенно расплавился. Тогда, вылив в форму, я получил удобно ковкий металл - литую сталь.

Таким образом, для получения литой стали плавиленный горшок с крышкою есть просто отпираемый ящик. Стоит только знать, когда его открыть и когда закрыть. Цементование железа, находящегося в горшке, совершается точно так же, как в ящике с угольным порошком, токмо тем скорее, чем возвышеннее температура..."

В доме сонная тишина, спала жена, отдыхала и служанка. Аносов не захотел их будить и лег спать не ужиная. Приятное чувство покоя овладело им, а мысли шли ясные, прозрачные. Павел Петрович отчетливо представлял себе строение железа, соединение его с углеродом в процессе плавления в тигле с закрытой крышкой...

Если бы он мог хоть немного заглянуть в будущее, то узнал бы, что его открытие на десятки лет опередило достижения европейских ученых. Но не об этом думал сейчас Аносов. Павел Петрович загадывал о строительстве на заводе особого корпуса с восемью печами и о том, чтобы создать русский тигель - плавильный горшок.

"Предмет сей - ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга!" - думал он и решил переговорить об этом с Ахте...

Утром Аносов вошел в кабинет начальника фабрики. Адольф Андреевич бесстрастно выслушал доклад инженера и, закинув руки за спину, заходил по кабинету, изредка недовольно поглядывая на Павла Петровича. Ахте долго молчал, потом спросил:

- Но где есть гарантия, что всё будет хорошо? Мы построим цех, и вдруг...

Он не договорил, нахмурился.

- Когда я задумал изготовить литую сталь, - сказал Аносов, - пришлось прочитать многое об этом предмете. - Тут инженер поднял глаза, встретил взгляд Ахте и продолжал смело: - Все писания, известные мне, оказались недостаточными и несообразными для Урала... Мне осталось проложить новый путь...

Начальник фабрики плохо слушал Павла Петровича. Ему думалось о другом: "Что будут делать золингенцы, если Аносов победит в этом состязании? Как жаль: Петер Каймер не оправдал надежд!.."

Адольф Андреевич вспомнил, что из Петербурга шли настойчивые приказы изготовлять лучшую сталь, и уныло уселся в кресло.

- Хорошо, я согласен с вами, - с тяжелым вздохом сказал он. Начинайте!..

Павел Петрович занялся составлением проекта сталеплавильной печи. Месяц он не появлялся в цехе. Рано вскочив с постели, бежал в баньку, там окачивался холодной водой, только что добытой из колодца, и утирался суровым полотенцем. Во всем теле чувствовалась свежесть, бодрость. Хорошо и легко работалось по утрам!

Как-то на квартиру к Аносову пришел встревоженный Швецов. С разрешения Татьяны Васильевны он неуклюже ввалился в тесный кабинет Аносова.

- Ну, как идут дела, Петрович? - озабоченно спросил он.

На столе лежали груды чертежей, бумаги. Литейщик со страхом поглядывал на всё это и ждал, что скажет инженер.

Аносов усадил мастера рядом.

- Всего будет восемь печей. Дела предстоят немалые! - пояснил он. Но пока очень трудно всё поставить на свое место... Да, трудно...

Он полузакрыл глаза и задумался...

Минуту оба молчали.

- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - с мягкой улыбкой обернулся Аносов к Швецову. - Мне кажется, что я словно в заколдованном саду притаился и жду прилета жар-птицы.

Старик понимающе покачал головой.

- Дерзай, Петрович, дерзай, милый! - ласково ободрил он Аносова.

К осени цех и плавильные печи Аносова были построены. Мастера из Немецкой слободы ходили по небольшому приземистому помещению и придирчиво всё осматривали. Аносов держался спокойно, но в душе его таилась тревога. "Что-то будет? Как сработают печи?" - думал он.

Неожиданно из дома прибежала запыхавшаяся служанка и объявила Павлу Петровичу о рождении сына: Аносов засветился весь, взглянул на вестницу, перевел взор на плавильную печь, с минуту поколебался, а затем взволнованно сказал:

- Ну, беги, поздравь от меня Татьяну Васильевну с крепким дубком. В честь его мы с Николой нынче же изготовим сплав. Добрый сплав!

Служанка недоуменно посмотрела на хозяина:

- Как, разве вы, барин, не хотите хоть одним глазком взглянуть на сынка?

- Очень даже, горю желанием! - искренне и горячо отозвался Аносов. Вот сварим сталь и приду с подарком! - он повернулся и поспешил к горнам.

- Ну, отец, давай начнем! - сказал он Швецову.

Старик степенно, по-кержацки низко поклонился Аносову:

- С радостью, с новорожденным, Петрович...

...Сталь - сплав капризный, требует большой чистоты в работе. Тигли звонки, прогреты огнем, в них - ни соринки. Железные обсечки тщательно проверены и по железному жёлобу засыпаны в тигли верхом. Горн наполнен углем, подручные мастера тщательно замазали глиной дверцы.

- Дутьё! Нажимай на меха! - скомандовал Аносов и стал ждать. Скоро горн раскалился, и началась плавка...

Это было искусство! Седобородый кержак вдумчиво прислушивался и присматривался к пламени, к малейшим его оттенкам. Отсветы огня падали на строгое лицо старика и оживляли его заревом. Быстрые искринки вырывались из горна и пронизывали воздух. Литейщик внимательно следил за ними и, казалось, глазами говорил Аносову: "Видал, Петрович, там в тиглях всё идет хорошо!".

Инженер поторапливал подручных. Плавка только началась, но для новорожденной стали нужен хороший прием, и Павел Петрович приказал формы для разлива сплава смазать салом.

- Приготовиться, - скомандовал подручным Аносов, - а ты, Николай, обратился он к Швецову, - не торопись с выливкой!

Литейщик недовольно нахмурился: кто-кто, а уж он превосходно знал, что поспешно, залпом вылитая сталь дает большую усадку, да и в самой форме могут вдруг появиться трещины.

Старик взглянул на встревоженного Аносова и, чуть улыбнувшись, отозвался:

- Полагайся на мое старание, Петрович. Не выдам! Сам радости жду!

Павел Петрович ходил у горнов, прислушивался к еле уловимым звукам, а на душе росла тревога. "Как там жена? Всё ли хорошо?" - думал он.

Вот уже на исходе десятый час. Тишина. В цехе полумрак, лица горновых потемнели. И вдруг Швецов резко махнул рукой и выкрикнул:

- Доспела!..

Неторопливо, бережно разлили сплав в новые изложницы. Он лился ярко, ослепительно, разбрызгивая мириады искр. От этой огневой игры радовалось сердце.

Аносов долго смотрел на огненную лаву. Вот она уже в изложнице, не шелохнется. Тишина. Постепенно белый накал ее переходит в красноватый, потом синеет и незаметно для глаза тускнеет: сплав готов!

Дождавшись, когда остынет сталь, Аносов бережно взял слиток в руки, долго ворочал его, прижимал к груди.

- Наконец-то, наконец добыли! - прошептал он стоявшему рядом Швецову.

Глаза старика весело блестели. Он и сам был несказанно рад, но всё же напомнил Аносову:

- Ты, Петрович, ноне батькой стал. Сынок, поди, заждался...

- Это верно, давно пора. Сейчас побегу! - счастливо улыбаясь, сказал Аносов. Он сбросил кожаный запон, вымыл руки и до хруста в костях сильно потянулся. - Ну, а теперь скорей, скорей домой! - вздохнув полной грудью, радостно сказал он.

Татьяна Васильевна встретила мужа слабой ласковой улыбкой. Она страдальчески прижалась головой к его груди и просяще прошептала:

- Взгляни на него... Такой же, как ты... Щелочки глаз... Ах, Павлуша, он весь в Аносова, только пока еще не чумазенький... Не успел побывать в литейной...

Павел Петрович вышел из комнаты, где, сладко посапывая, лежал сын. Хотелось отдохнуть: так много сегодня радости! Он прилег на диван, но в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство; оно нарастало, и вскоре мысли о литье вновь овладели им.