Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти
Ближайшим последователем Иосифа и продолжателем созданного им направления был, по общему мнению, митрополит Даниил* [513] . Однако учение И. Волоцкого является у него в сильно смягченном виде. Особенно это смягчение заметно в вопросе о казни еретиков. Даниил, как и Иосиф, высказывается за самые решительные меры, призывает на еретиков «праведную ярость и божественную ревность», но вместе с тем он настаивает на необходимости действовать против них кротостью и человеколюбием, меры же физического воздействия и устрашения он считает нужным употреблять в отношении только тех еретиков, которые проявили особое упорство или изуверство [514] . Такое же смягчение можно заметить, если сравнивать воззрения Даниила с взглядами Иосифа в области политики.
Свое учение о царской власти Даниил излагает в 8-м слове: «Яко подобает ко властелем послушание имети и честь им воздаяти и еже на враги Божия». Здесь он так же, как Иосиф, исходит из идеи подчинения церкви ведению царя. Царь есть верховный пастырь Христова стада и должен оберегать его целость. «Подобает бо приемшим от Бога таковое служение, яко Божиим слугам, много попечение имети о божественных законах и соблюдати род человеческый невредимо от волков душепагубных и не давати воли злотворящим человеком, имиже имя Божие бесчествуется» [515] . В чем должно выражаться попечение о божественных законах, нигде у Даниила ближе не разъясняется; зато очень много он говорит о соблюдении от волков. Волки, нападающие на стадо, это, конечно, еретики [516] ; и Даниил очень подробно обсуждает вопрос о мерах борьбы с ними. Целым рядом выписок и ссылок он доказывает право царя казнить еретиков смертью. Среди этих выписок встречаются места из сказания блаженного Феодорита, из сочинений Евсевия, еп. Емесийского, из Пролога, из похвального слова св. Владимиру (Илариона?), из летописного сказания о том же князе. Но особенное внимание обращает на себя ссылка на слово Златоуста к иудеям, из которого приводится между прочим следующее место: «Аще и оубиет кто по воли Божии, человеколюбие всякого есть лучши оубийство оно; аще и пощадит кто и человеколюбствует чрез волю Божию, и не оугодно есть Ему, оубийства всякого неподобнейше будет то пощадение; не естество бо вещем, но Божии судове добра и злая быти творят» [517] . Как видно из последних слов этой выписки, автор доказывает ту мысль (составлявшую предмет спора в средневековой философии), что в природе вещей нет ничего такого, что могло бы служить основанием для различия добра и зла, и что это различие покоится единственно на воле Божией: добро есть то, что согласно с волей Божией, а зло – то, что ей противоречит. А так как Бог повелел наказывать зло творящих человеков, то отсюда получается прямой вывод, что предание еретиков казни не только не есть грех, но составляет прямую обязанность царя. В этом вопросе, следовательно, Даниил вполне сходится с И. Волоцким. Сближает с ним Даниила еще и то, что он так же, как и его учитель, не делает принципиального различия между преступлением уголовным и церковным; для него еретик такой же преступник, как грабитель или убийца [518] . Но этим и ограничивается сходство между ними в общем вопросе об отношении церкви и государства. Иосиф изображал царя как верховного защитника в церковных обидах, стоящего по этому званию выше епископов (дело Серапиона); ему же вверял он и попечение о монастырском строе. У Даниила этого не находим, и, таким образом, подчинение церкви государству является у него не в таком резком виде, как у Иосифа.
В противоположность этому в учении о пределах царской власти Даниил не отступил от взглядов Иосифа. Ему знакомо учение о покорении властям, и он в своем «Слове» приводит относящиеся сюда тексты из Посланий ап. Павла к Римлянам, к Колоссянам, к Титу [519] . В послании «к некоему человеку во скорбех и печалех от царские опалы» Даниил проводит даже ту мысль, что от царя надо терпеть и несправедливые гонения, смотреть на них как на особую милость Божию, за которую надлежит воздавать благодарность [520] . Но отсюда было бы очень неосторожно делать вывод, что он проповедует безусловное повиновение власти [521] . На несправедливость со стороны царя можно смотреть как на возмездие за грехи, или как на напоминание свыше о необходимости самому жить по заповедям, но это еще не значит, что власти царя нет никаких пределов, и что он вовсе не может совершать несправедливости. Даниилу прежде всего известно то ограничение царской власти, которое было особенно дорого всему иосифлянскому направлению, именно неприкосновенность церковных имуществ. Этому вопросу он посвятил, как и Иосиф, особое рассуждение – «О святых божественых церквах и о возложенных Божиих стяжаниах церковных и о восхищающих таковая и насилствоующих». Начиная свою речь с указания на вечность прав церкви согласно обетованию, данному Спасителем ап. Петру [522] , Даниил затем говорит здесь о недопустимости каких бы то ни было посягательств на церковное имущество и возлагает ответственность за них на архиереев, которые не исполняют своей обязанности учительства. Хотя Даниил не говорит особенно о посягательствах со стороны царя и не устанавливает никаких последствий для него за отобрание церковных имуществ, но не может быть сомнения, что неприкосновенность этих имуществ есть, с его точки зрения, общее правило, обязательное и для царя.
В общей же форме Даниил устанавливает ограничение царской власти в том же 8-м слове, где изложено все вообще его учение о государстве. Он повторяет здесь в несколько измененном виде мысль Иосифа о власти царя только над телом, а не над душой и делает из нее выводы более точные, чем тот. «Рече некто от святых: испытуй себе искушаай, яко князи и владыки над телом имут власть точию, а не над душею… Темже аще или на оубийство или на некая безъместная и душевредная дела повелевают нам, не подобает повиноватися им , аще и тело до смерти мучат, Бог бо душу свобод ну и самовластну сотвори, о ихже аще делает добра и зла» [523] . Так как цари имеют власть только над телом, то они не могут требовать от подданных таких поступков, которые губят душу, и в этом случае им не следует повиноваться. Отличие от И. Волоцкого заметить нетрудно: во-первых, Даниил допускает возможность неповиновения не только мучителю-тирану, но и праведному царю в том отдельном случае, если он приказывает что-нибудь душевредное, а во-вторых, здесь, как уже замечено, более точно определяются пределы повиновения, между тем как Иосиф выражался в более общей форме, что царю нужно повиноваться «телесне, а не душевне». Ту же мысль об ограниченном повиновении царю Даниил высказывает еще и в другой форме. Приведя целый ряд текстов из апостольских посланий о покорении властям и оставив их без всякого объяснения, он приводит затем обширное толкование, приписываемое им Василию Великому, на один из самых важных в политическом отношении евангельских текстов. «Повиноватися подобает, рече, Господа ради. Аще же Господа ради повинуемся, рекшего: отдадите кесарева кесарю, егда же что вне воли Господни повелевают нам, да не послушаем их , да не оубо глаголеть верний, яко оуничиживаеши нас и небрегомы твориши. Небесное царство приати хотящим властелем повиноватися показует яко не властелем, но Богови, аще по закону Божию начальство им есть. Егда оубо видит вас, рече, совестию Божиею властелем повинующимся, тогда безответны суще обьоуздаваются. Сего ради оубо и сами те властели, рече, вещь некую правде законы имуще, елика по правде и по закону творят , не имут о сих истязание, еликоже неправедно и безаконно творят, в сих и погыбнут» [524] . Здесь проводится уже общая мысль о повиновении только в пределах закона. Если власть действует по закону и по правде, мы должны ей во всем повиноваться, и с нас снимается всякая ответственность за последствия; если же она требует от нас чего-нибудь вне воли Господней, то мы не должны ее слушаться, так как заповедь воздавания кесарю кесарева дана нам Спасителем, который не мог требовать от нас нарушения Его собственной воли.
Таким образом, в учении митр. Даниила о покорении царю не только нет никакого смягчения по сравнению с взглядами И. Волоцкого, но, наоборот, у него замечается в этом вопросе даже больше резкости и определенности, чем у Иосифа. Несмотря на некоторое различие в источниках [525] , Даниил высказывает ту же идею ограниченной царской власти. Царь ограничен неприкосновенностью церковного имущества, он царствует только над телом, а не над душой своих подданных, он связан в своих действиях законом Божиим. Если царь выходит за эти пределы, подданные свободны от повиновения ему.
Вместе с этим мы можем сделать и общее заключение о характере политических взглядов всего иосифлянского направления. В литературе за представителями этого направления – иосифлянами давно упрочилась слава людей если не беспринципных, то легко изменяющих своим принципам. Говорят, что они были недостаточно устойчивы в нравственных убеждениях и в отношениях к власти легко допускали отступления от них ради узкосословных интересов; с легкой руки Курбского их называют «потаковниками» в том смысле, что они были склонны оправдывать все вообще действия правительства [526] . Под эту оценку иосифлян не подойдут их писания. В сочинениях их, как мы видели, нет никаких следов политического оппортунизма; наоборот, они заключают в себе политическое учение, резко отличающееся от всех предшествующих своим радикализмом: иосифляне первые в русской литературе выставили учение о правомерном сопротивлении государственной власти. Можно ли и каким образом примирить установившийся взгляд на иосифлян как на практических деятелей с идеями, находящимися в их сочинениях, или же надо признать, что между их действиями и их идеями есть несогласимое противоречие, – на этот вопрос ответят историки.
