Александр Бушков - Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия
б) пристрастие, медленность и упущения при производстве следствий при рассмотрении дел гражданских и уголовных, при исполнении судебных решений и приговоров;
в) на оставление просьб и жалоб без разрешения со стороны начальствующих лиц.
В некоторых просьбах и жалобах заключались, кроме того, указания на злоупотребление частных лиц по взносам казенных пошлин, по порубке, по поджогу казенных лесов, по питейным откупам, по подрядам и поставкам и т.п.».
Интересно, много ли остается времени у жандармов после того, как они обязаны заниматься любой жалобой, затрагивающей входящие в этот перечень вопросы? Где уж тут выкраивать время, чтобы создавать «армию шпионов от Риги до Камчатки…».
Советский историк тридцатых годов с детской наивностью писал: «17 лет стоял Бенкендорф во главе Третьего отделения и, как это ни странно, не сумел приобрести не то что нелюбви, а даже ненависти со стороны угнетавшихся Третьим отделением».
Не означает ли это признание, что «угнетавшиеся» существовали только в мозгу почтенного ученого мужа? Реальные современники Бенкендорфа и Дуббельта относились к жандармам, можно сказать, ровно-спокойно, как к неизбежной детали государственного механизма.
А что до «угнетаемых»… Вот два характерных случая, не имеющих никакого отношения к политике.
Крестьяне одной из губерний надоедают властям сообщениями о том, что им-де «известно подземелье, где клад зарыт». В конце концов, доходит до императора. Николай накладывает резолюцию: «Объявить доносителям, что если вздор показывают, то с ними поступлено будет, как с сумасшедшими: хотят ли на сие решиться, и если настаивать будут, то послать».
Доносителям объявляют резолюцию. Они настаивают. С ними посылают жандармского офицера. Не находят ни клада, ни подземелья. Крестьяне ноют, «что судили по преданию и приметам, сами в погребе не были, а поверили другим, и что, впрочем, подземных сокровищ без разрыв-травы открыть нельзя».
Царское слово нарушать негоже, и следует новая резолюция Николая: «Так как было им обещано, что с ними поступлено будет, как с лишенными ума, то послать их на год в ближний смирительный дом».
Кто-то скажет: «Угнетение!», а лично я скажу: «Но ведь честью предупреждали, чтобы отвязались, пока не поздно, и не дурили голову занятым людям…»
Случай второй. Отставной гвардейский офицер князь Трубецкой увез в неизвестном направлении законную жену сына коммерции советника Жадимировского. Беглецов после долгих поисков отловили жандармы, беглянку вернули мужу, а князя загнали в рядовые на шесть лет.
Кто-то скажет: «Угнетение!», а я скажу: «Блядовать нужно не так демонстративно…»
Как-то совсем уже забылось, что Дуббельт сам проходил по делу декабристов… Греч: «Одним из первых крикунов-либералов» в Южной армии был знаменитый впоследствии начальник Штаба жандармов Леонтий Васильевич Дуббельт. Когда арестовали участников мятежа, все спрашивали: «Что же не берут Дуббельта?».
Оттого, что Дуббельт, надо полагать, не запачкался. Вовремя понял, где следует остановиться, и вместо либеральных воплей занялся реальным делом. Снова Греч: «…Дуббельт …вел себя, как честный и благородный человек, если не сделал много добра, то отвратил много зла и старался помочь и пособить всякому».
А не угодно ли отрывок из воспоминаний одного очень известного человека, относящийся ко времени задолго до 1825 года?
«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени мы были сперва довольно знакомы, а впоследствии – в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какую пользу оказывала жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли соглядатаев может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления и пригласил нас, многих своих товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, добромыслящих, и меня в их числе; проект был представлен, но не утвержден. Эту мысль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая».
Знаете, кто этот мемуарист? Декабрист Волконский! Который в свое время был с Бенкендорфом в «тесной дружбе», даже после своего осуждения высоко ценил моральные качества старого приятеля… При другом раскладе – разреши Александр Бенкендорфу учредить «когорту» – Волконский, чего доброго, мог вместо каторжного халата надеть голубой мундир…
Между прочим, с Волконским Бенкендорф в 12-м году воевал в одном партизанском отряде.
И, наконец, самое время привести полную военную биографию Бенкендорфа, взятую из «Военной энциклопедии», вышедшей в одно время со словарем Павленкова… Строго по тексту.
«Род. в 1783 г. В 1803 г., командированный в Грузию, к князю Цицианову, участвовал во взятии крепости Ганжи и делах с лезгинами. В войну 1806–1807 гг. участвовал в сражении под Прейсиш-Эйлау, а затем принял участие в войне с Турцией и в сражении под Рущуком 22 июня 1811 г. во главе Чугуевского уланского полка бросился на неприятеля, обошедшего наш фланг, и опрокинул его; за этот подвиг был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. В войну 1812–1814 гг. проявил выдающиеся качества боевого кавалерийского генерала. Командуя авангардом в отряде Винценгероде, участвовал в сражении при Велиже, а затем с 80 казаками установил связь главных наших сил с корпусом Витгенштейна и произвел смелое и искусное движение на Волоколамск, напав на неприятеля и взяв в плен более 8 тысяч человек; по обратном занятии Москвы, будучи назначен комендантом ея, он захватил 3 тыс. французов в плен и отбил 30 орудий. При преследовании французской армии до Немана состоял в отряде генерал-адъютанта Кутузова[8] и взял в плен более 6 тысяч человек и 3 генералов. В 1813 г. получил в командование отдельный летучий отряд, с которым в Темпельберге разбил неприятельскую партию и взял в плен 48 офицеров и 750 нижних чинов, за что был награжден орденом св. Георгия 3 степени. Принудив капитулировать город Фюрстенвальде, переправился через Эльбу у Гасельберга, взял Вербен и занял Люнебург. За трехдневное прикрытие своим отрядом корпуса графа Воронцова получил золотую с бриллиантами шпагу. В битве под Лейпцигом командовал левым крылом корпуса Винценгероде, а после нея был отправлен с отдельным отрядом в Голландию, где быстро очистил от неприятеля Утрехт и Амстердам и взял ряд крепостей и более ста орудий. По освобождении от неприятеля Голландии перешел в Бельгию, занял Лювен и Мехельн. В сражении под Краоном командовал всею кавалерией, а при Сен-Дизье – левым крылом».
Каково? Когда Бенкендорф закончил войну в Париже, ему было всего тридцать. Вот вам классический, без всяких кавычек, герой двенадцатого года! Генерал двенадцатого года… Ни один из воевавших декабристов даже отдаленно похожим послужным списком похвастаться не может.
Дуббельт, кстати, тоже боевой офицер, пусть и не такой заслуженный. Теперь понятно, кто противостоял декабристам? И какой была репутация настоящих, а не рожденных фантазиями Герцена офицеров Третьего отделения?
Потом все переменилось, конечно. Когда закопошились разночинцы, когда столбовые дворяне совместно с люмпенами двинули в народовольцы, когда «всякий интеллигентный человек» просто обязан был презирать жандармов… Когда Российская империя покатилась под откос.
В «Обзоре общественного мнения», составленном в 1829 году в Третьем отделении, содержится примечательный абзац:
«Молодежь, то есть дворянчики от 17 до 32 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маркой русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые старшинами в них, иногда даже собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении в России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достичь коих у них не хватает терпения, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения».
К превеликому прискорбию для будущих поколений, авторы этого документа вряд ли подозревали, что составили не обзор умонастроений в тогдашнем обществе, а долгосрочный политический прогноз. «Революционный и реформаторский дух» со временем только креп, распространяясь до невероятных пределов, а из «зародышей якобинства» вылупились чудовища, перед которыми монстры из голливудских ужастиков меркнут. Потому что наши монстры по внешнему облику совершенно не отличались от обычных людей, и зубы у них были не длиннее, чем надлежит, но в головах у них бродили идеи, вызвавшие грандиозные жертвы…
