Александр Зимин - Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
В советской историографии проблеме обострения классовой борьбы в середине XVI в. уделялось значительное внимание. Однако различные стороны этой проблемы освещены неравномерно. Если волнующие события городских восстаний конца 40-х — начала 50-х годов подвергались особенно скрупулезному исследованию, то выступления крестьян того же времени остаются по существу все еще вне поля зрения историков. Благодаря этому создается неверное представление о характере классовой борьбы в Русском государстве. Городские движения были на самом деле только наиболее яркой страницей борьбы народных масс России изучаемого времени. Будучи подготовленными долгими годами сопротивления крестьян и посадских людей наступлению феодалов, они протекали в обстановке напряженнейшей борьбы в феодальной деревне. Без учета связи городских движений с крестьянскими будет непонятен тот размах, который приобрели городские восстания середины XVI в.
Формы борьбы крестьянства против крепостнического гнета были различны. Прежде всего следует отметить массовое бегство крестьян от своих эксплуататоров. Бежали представители различных социальных групп трудящегося люда и прежде всего крестьяне и холопы. О побегах холопов ярко рассказывают кабальные книги конца XVI в., содержащие «полные», «докладные» и иные грамоты на холопов за целое столетие, начиная с XV в., с многочисленными замечаниями о бегстве «полных людей» целыми семьями[1161]. К сожалению, в этом аспекте кабальные книги специально не изучались, тогда как они могут дать весьма важный материал по истории борьбы холопов за свое освобождение.
Подавляющее большинство старых «крепостей» (конца XV — первой половины XVI в.), внесенных в книгу 1597/98 г., содержит записи о бегстве упомянутых в этих актах полных и кабальных людей, а чаще всего их детей и внуков.
Так, в 1539/40 г. псковские наместники князья А. М. Шуйский и В. И. Оболенский выдали Я. Н. Краснослепову беглого холопа Андрея Иванова «в холопстве и в сносе… головою», ибо Андрей был женат «на Яковлеве полонянке на Федоске». Но позднее сын Иванова Никита вместе со всем семейством числился в бегах[1162].
Или вот еще пример. В декабре 1525 г. «человек» (слуга) Н. Д. Бутурлина «окупил» за 3 рубля своему хозяину «в полницу» у Ивана Назарьева его сына Дмитрия. Впоследствии оказалось, что внук этого Дмитрия (от его дочери) — Алешка Григорьев сын Повар «бегает» от своего господина[1163]. Аналогичные факты встречаются и в других источниках[1164].
В 1548 г., например, один тверской помещик заявил, что у него документы на землю отсутствуют, ибо «крепости украдены: побежал холоп, покрадчи»[1165]. Захват «грамот» беглыми холопами и крепостными был обычным явлением[1166]. В одном завещании помещика 1545 г. мы читаем: «Которые мои люди полные и докладные извешоные бегают и кого тех людей поймает жена моя по отца моего и по моим крепостям, — и те люди жене моей до ее живота. А опалы ей на них и казни в том их побезе не чинити»[1167]. Очевидно, обычно за побег холопов жестоко наказывали. Бежали не только холопы, бежали детеныши и монастырские ремесленники[1168]. Наконец, особенно часто отмечались в середине XVI в. побеги крестьян. Бежали крестьяне от усиления феодального гнета помещиков, которые опустошили деревни. Так, в одной правой грамоте 1561 г. отмечалось, что некто помещик Некрас деревни «запустошил и крестьяне поразбеглись»[1169]. Старожильцы и новоприходцы бежали «вон без отказу и безпошлинно»[1170].
Разорение крестьянства от непосильных долгов, от набегов татар тоже доводило их до бегства. Одна грамота 1538 г. рассказывает об опустошительном набеге татар, которые крестьянские животы «поймали», а некоторых из крестьян избили и захватили в полон. Задолжавшие еще до набега крестьяне не имели возможности платить своим кредиторам и бежали из монастырских вотчин («крестьяном долгов своих должником платити не чим, потому что животы их и статки козанцы пограбили… и из того их села и из деревень и из починков крестьяне бежат розно»)[1171].
В 1540 г. власти одного из монастырей писали, что их нижегородские села опустели: «От казанские войны люди побиты, а иные в полон пойманы и дворов нет и пашню не пашут. А в Суздале село Кидекша з деревнями опустело же от наших (великого князя. — А. 3.) даней и от намесничих кормов и от всяких пошлин»[1172].
Бежали крестьяне и от насилий, чинившихся представителями великокняжеской администрации.
В 1546 г. была подана жалоба на костромских городовых приказчиков, которые у монастырских крестьян «кормы емлют силно»[1173].
Крестьяне центральных уездов бежали на юг, юго-восток и восток, осваивая недавно присоединенные к Русскому государству земли. Крестьяне Новгородской и Псковской областей продвигались все дальше на север, северо-восток и восток, за Урал и в Сибирь.
Бегство крестьян было лишь пассивной формой их борьбы с феодальным гнетом. Беглые крепостные «.. освобождались не как класс, а поодиночке»[1174].
Особой формой протеста против феодального гнета была подача жалоб. В 1540 г. черносошные крестьяне подали великому князю жалобу на Симонов монастырь, который вывез 250 копен сена с лугов у деревень на реке Кистьме. Великокняжеский суд, однако, оправдал симоновских старцев[1175].
К середине XVI в. увеличивается число открытых покушений на имущество и жизнь феодалов. В источниках отмечаются случаи насильственной запашки земель феодалов[1176]. Так, в сентябре 1546 г. власти Ферапонтова монастыря жаловались, что черносошные крестьяне Вело-озера (Словенского Волочка, Ципииской и Иткольской волостей) «вступаются у них в их монастырскые починки… перелезши, деи, за межу землю пашут и лес секут и пожни косят, а называют, деи, они те земли, и лес, и пожни, и починки, и деревни своею землею»[1177].
В марте 1539 г. дмитровский дворецкий князь Дмитрий Федорович Палецкий распорядился передать Калязинскому и Рябеву монастырям черный лес и 24 починка, «в которой лес и в починки вступались великого князя черные крестьяне»[1178]. Русское правительство в спорах крестьян с феодалами всегда стояло на стороне представителей господствующего класса.
Еще в январе 1534 г. власти Троице-Сергиева монастыря исхлопотали подтверждение своих прав на земли, заросшие молодым лесом в Дмитровском, Звенигородском, Рузском и Кашинском уездах. В эти земли ездили «посажене» (т. е. посадские люди) и «дворцовых сел крестьяне, селчане и деревеньщики и волостные и боярские»[1179]. В январе 1545 г. Николаевский Угрешский монастырь обратился с просьбой к Ивану IV, чтобы тот запретил великокняжеским, поместным и иным крестьянам Московского, Коломенского, Переяславского и Костромского уездов, «вступавшимся» в монастырские рощи, «сечи лесу силно»[1180].
В начале декабря 1547 г. власти Симонова монастыря подали челобитную Ивану IV с жалобой на то, что крестьяне земель, соседних с симоновской вотчиной в Московском и других уездах, «секут их сел и деревень рощи поросняки». На эту жалобу была послана строжайшая грамота в слободу Воробьевскую, Московского уезда, «чтобы слобожане Воробьевские слободки и воробьевские сельчане и деревеньщики» Симонова монастыря рощей и «поросняков» «сечи не ездили»[1181]. В июне 1548 г. дворецкий Даниил Романович Юрьев послал грамоту во Владимирский уезд. В ней сообщалось, что власти Спасо-Ефимьева монастыря жаловались на дворцовых крестьян Борисовского села, которые «хотят де у них нынеча луги» покосить «сильно». Юрьев давал распоряжение, что если крестьяне попытаются ослушаться запрета нарушать права собственности монастыря, то их следует дать «на крепкие поруки»[1182].
В 1550/51 г. в Суздале крестьяне Борисовского села «вступались» в луг Спасо-Преображе некого монастыря, т. е. без какого-либо дозволения косили монастырские угодья[1183]. Были у монастырских властей столкновения и с посадскими людьми. Так, в 1543 г. у Соли Галицкой посадские люди и «из волостей селские и деревенские люди» «травили» луга Троице-Сергиева монастыря[1184]. Нарушались права феодалов не только на лесные, но и рыбные угодья. Так, в августе 1538 г. крестьяне Куневской волости «вступались» в «рыбную ловлю» Стромынского монастыря «в реке в Шерне»[1185]. В царской грамоте от 25 декабря 1541 г. сообщалось, что нижегородские посадские люди «сильно» ловят рыбу во владениях, принадлежавших Троице-Сергиеву монастырю[1186].
Насильственное освоение крестьянами господских угодий зачастую переплеталось с прямыми покушениями на личность феодала. В 1543 г. старцы Антониева Сийского монастыря в челобитной на имя Ивана IV жаловались на крестьян соседних волостей, которые осваивали их лесные и рыбные угодья, чем «монастырю, деи, чинят великую обиду». Этим дело не ограничилось. «И пожары деи от них, — продолжали старцы, — бывают не по один год, а сожгли деи у них в монастыре четыре церкви и старцов и детей их монастырских бьют и крадут и прожити деи им от них не мочно»[1187]. Крестьяне, следовательно, вели долголетнюю, настойчивую борьбу За свои волостные земли, которые были отписаны по решению правительства недавно основанному Антониеву монастырю.
