Юрий Алексеев - Государь всея Руси
Трудно сказать, новой ли была норма, устанавливавшая дифференцированный размер «пожилого», выплачиваемого крестьянином феодалу при «отказе». Размер «пожилого» по Судебнику зависел, во-первых, от природных условий (в лесистой местности оно было вдвое ниже), во-вторых, от срока пребывания крестьянина в вотчине феодала. Полный размер пожилого (соответственно рубль или полтина) платился, если крестьянин жил в вотчине не менее четырех лет. За один год платилась четверть полной суммы, за два — половина, за три — три четверти. Подобные выплаты были в принципе известны повсюду в Европе. По Псковской судной грамоте, например, крестьянин (изорник) при «отроке» выплачивал четверть урожая. Плата за уход от феодала — не что иное, как форма феодальной ренты.
Насколько велика была эта сумма для крестьянского бюджета? Иными словами, насколько реальна была возможность крестьянского отказа с выплатой пожилого? Конечно, все зависело от конкретных условий — весьма разнообразных в соответствии с урожаем, реальными возможностями данного крестьянского хозяйства, величиной ренты и т. д. Подсчеты, проделанные группой исследователей под руководством А. Л. Шапиро на материалах новгородских писцовых книг 1490—1500-х гг., позволили прийти к выводу, что валовой годовой доход среднего крестьянского хозяйства в денежном выражении составлял около 4 руб.[188] Из этого дохода выплачивались рента (обычно в размере, близком к четверти урожая), государственные налоги, откладывались семена для посева и т. д. Для такого хозяйства выплата пожилого в максимальном размере была задачей далеко не легкой. Но неразрешимой ее назвать тоже нельзя — за несколько среднеурожайных лет крестьянское хозяйство могло накопить требуемую сумму.[189] «Отказ» крестьянина в соответствии с нормами ст. 57 был вполне нормальным явлением, и актовый материал подтверждает это. Основная масса русского крестьянства имела не только право, но и возможность перемены владельца. Это обстоятельство, накладывавшее отпечаток на весь строй аграрных отношений в стране, было обусловлено не только политическими причинами (стремлением правительства использовать поддержку крестьян), как справедливо отмечают некоторые исследователи, но и общим уровнем социально-экономических отношений в стране, еще далеких от жесткого крепостничества.
Судебник — первый законодательный памятник, упоминающий о новой форме феодального землевладения — поместье. В нем различаются земли вотчинные (боярские и монастырские) и государственные («великого князя земли»). Последние, в свою очередь, включают поместья и черные земли. По определению Судебника, помещик — это тот, «за которым земли великого князя» (ст. 63).
Принципиальна важным было положение той же статьи, ставившее государственные (черные и помещичьи) земли в привилегированное положение по сравнению с боярскими и монастырскими вотчинами: иск о вотчинной земле можно было предъявлять в течение трех лет, иск о государственной — в течение шести. Статья допускала и земельный иск черных крестьян к помещику. В этом постановлении отразилась сложившаяся практика великокняжеской политики последних десятилетий — охрана черных земель от захвата феодалами.
Крестьянская масса, уловившая эту тенденцию, чутко на нее реагировала. От 1490—1505 гг. сохранилось гораздо больше судебных дел, отражавших борьбу крестьян за землю, чем за все предыдущие и последующие десятилетия. Формы этой борьбы были разными — от возвращения явочным порядком своих земель, захваченных прежде феодалами, до обращения в суд наместника. До нас дошел, разумеется, только очень небольшой процент земельных тяжб, возбужденных в этот период. Сохранившиеся грамоты обнаруживаются в составе монастырских архивов и относятся обычно к делам, выигранным монастырями. Но так было, очевидно, далеко не всегда. Прямые указания источников свидетельствуют об отписании вотчинных земель «на государя» и о раздаче их крестьянам. Наиболее ярким примером такого рода было превращение вотчин новгородских феодалов в «оброчные земли». Да и сам факт резкого возрастания крестьянских попыток вернуть утраченную ранее землю говорит о том, что борьба волости за землю находила на данном этапе поддержку со стороны великокняжеского правительства.
Охраняя волостные земли, великий князь исходил, разумеется, из государственных интересов. Иван Васильевич, видимо, достаточно хорошо понимал, что черные и оброчные земли и сидящие на них крестьяне — материальный и моральный резерв проводимой им политики создания централизованного государства в укрепления его могущества. Статья 63 Судебника, установившая право крестьянского земельного иска к феодалу, была одним из проявлений этой политики. Итак, Иван Васильевич успел издать кодекс законов, отразивший основные итоги его политики. В XVI век Русская земля вступала как единое централизованное государство, в котором старые удельные порядки сохранялись только в виде реликтов. Издание Судебника подводило прочную базу под всю дальнейшую законодательную деятельность в грядущем столетии.
Тем не менее в самом верхнем эшелоне власти назревали трагические события. С годами все более обострялся династический вопрос — после кончины Ивана Молодого не было бесспорного и официально признанного наследника главы государства. Старшему сыну от Софьи Фоминишны было уже 18 лет, и он мог считаться вполне взрослым и дееспособным человеком. Дмитрию, сыну Ивана Молодого, отел пятнадцатый год. До осени 1497 г. ни гот, ни другой активной роли в управлении страной не играли и не фигурировали в качестве наследников. Правда, Василий уже выполнял отдельные поручения отца. Возможно, он формально считался наместником Тверской земли: от его имени в начале 90-х гг. было выдано несколько грамот. (О реальной власти в Тверской земле двенадцатилетнего Василия не могло быть, разумеется, и речи). В 1490 г. он с братом Юрием присутствовал при приеме посла короля Максимилиана, двумя годами позже князь Василий упомянут — после отца и матери — в грамоте, посланной тому же Максимилиану. Зимой 1495/96 г., во время пребывания Ивана Васильевича в Новгороде, он оставался в Москве за старшего при матери «с меньшею братнею». Тем более показательно, что он и по этому случаю не был назван «великим князем» — наследником отца: таковым он, видимо, и не считался. Это наводит на мысль, что Иван Васильевич собирался назначить своим наследником не старшего сына от второго брана, а внука от Ивана Молодого. Неопределенность вопроса о престолонаследии обостряла борьбу придворных «партий».
В конце 1497 г. грянул первый удар. Пять детей боярских (первым в списке назван Владимир Гусев) и дьяк Федор Стромилов подверглись опале и 27 декабри были обезглавлены на льду Москвы-реки. В одной из летописей есть сведения, что наказанию подверглись и другие лица, но они отделались тюремным заключением.
В чем причина этих опал и казней? Подробнее всего об этом рассказывает текст, сохранившийся в новгородской Уваровской летописи. Оказывается, дьяк Федор Стромилов сообщил князю Василию Ивановичу, своему господину, что его отец хочет «пожаловати великим княжением Володимерским и Московским внука своего, князя Дмитрия». Князь Василий составил заговор, к которому привлек группу своих сторонников. По данным летописца, заговорщики хотели бежать в Вологду и на Белоозеро, захватить там казну, а над князем Дмитрием «израда учинити» (расправиться с ним). Если верить этому сообщению, речь шла ни больше и ни меньше, как о государственном перевороте. Странно только, что в планах заговорщиков не упоминается судьба самого главы государства,— как будто его вовсе не было на свете. Возможно, что заговорщики готовили свою акцию на случай действительного прихода Дмитрия к власти, т. е. после смерти Ивана Васильевича. К заговору оказалась причастной и великая княгиня Софья — «к ней приходите бабы с зелием». Сразу возникают мысли о проекте отравления или «порчи» великого князя, вспоминается отравленный пояс, погубивший его первую жену... Возникают и другие ассоциации — слухи об отравлении Шемяки, позднейшая версия Курбского об отравлении Ивана Молодого. И в далекой Франции в скоропостижной смерти Карла Гиенского, брата короля Людовика XI, подозревались близкие к нему люди — духовник и повар...
Великий князь принял свои меры. Дети боярские были казнены, «баб лихих» велено «потопити», князь Василий взят под стражу — посажен «за приставы на его же дворе». Опала постигла и великую княгиню — она была фактически удалена от великого князя.[190]
Возможно, заговор князя Василия только ускорил ход событий. 4 февраля 1498 г. в Успенском соборе состоялась торжественная церемония, подробно описанная летописцем. В присутствии митрополита Симона и всего освященного собора великий князь Иван Васильевич благословил внука «при себе и после себя великим княжением Владимирским и Московским, и Новгородским» и возложил на него шапку Мономаха. В своей речи митрополит назвал Ивана Васильевича «православным царем и самодержцем», а к Дмитрию обратился с призывом иметь «послушание к своему государю и деду». Иван Васильевич, в свою очередь, увещевал внука: «Люби правду и милость и суд праведен». При выходе из храма князь Юрий Иванович, старший из дядьев Дмитрия (не считая Василия, сидевшего под стражей), трижды осыпал будущего главу Русского государства дождем золотых и серебряных монет... Поистине — не дан человеку дар предвидения. Кто мог предполагать, что и дядя, и племянник кончат свои дни в темнице? Но в феврале 1498 г. Дмитрий и его сторонники могли торжествовать: первый этап династического кризиса принес им победу.
