Александр Гера - Набат-2
Едва подумал, как споткнулся, и, не поддержи его за руку один из сопровождавших, катился бы он вниз по склону, оставляя красные лампасы на камушках и кусточках. Новокшонов поблагодарил и столкнулся взглядом с выручившим мужиком. Глаз у того был лукавый, лицо молодое, а борода плохо скрывала живость натуры.
«А местечко это особенное», — насторожился Новокшонов и хохмы ради спросил:
— Не ты ль пособил?
— Какая разница? — ответил мужик, ухмыляясь. — Не упал ведь?
Слышал Новокшонов раньше о штучках ведистов, как двигают они по воздуху предметы, как чужую волю сковывают, не прикасаясь к человеку. Слышать слышан, слухом земля полнится, теперь довелось прочувствовать, ничего постороннего не увидеть, разве что на физиономии провожатого разглядеть. И в мыслях, оказывается, нельзя подвох прятать…
— Правильно, брат, — кивнул провожатый без ухмылки.
Его привели к бревенчатому дому на противоположной стороне долины с обширной верандой. Посредине стояло полукресло. Из двери в дом вышел юноша и сел в него, сказав перед этим:
— Мир вам.
— И вам того же, — поостерегся Новокшонов, разглядывая юношу без вызова.
У юноши были спокойные глаза, но глаза взрослого человека, повидавшего много. Хорошее телосложение и уверенная поступь. Новокшонову он понравился сразу, осталось подружиться.
— Не Кронид ли? — спросил он.
— Кронид, — улыбнулся юноша. — Назовитесь и вы?
— Новокшонов, атаман, Анатолий Матвеевич.
— Казаки хотели бы поселиться рядом?
— Хотели бы, — ответно улыбнулся Новокшонов. — Мира. хотим и отстоять поможем.
— Нет ли среди вас Семена Артемовича Гречаного? — спросил Кронид, и Новокшонов опешил:
— Как же… С нами он. Наслышаны?
— Более чем. Как его здоровье?
Новокшонов ответил смущенно. Стыдновато было:
— Хворает.
— Хочу видеть его. И помочь.
— Так в чем дело? Поехали.
Юноша позвал кого-то и попросил подготовить коня.
До перевала шли пеше, юноша вел коня в поводу. Конь был хорош, с прекрасной сбруей, какую подают княжеским особам. Когда поравнялись с казацким разъездом, юноша взялся за луку седла. Новокшонов нарочно помедлил, чтобы понаблюдать, как он управится с ездкой. Казаку достаточно увидеть начало, сразу понятно, кто перед ним. Юноша вскочил в седло умело, по осанке его Новокшонов определил: учили его потомственные казачки, норов у всадника донской. Поладят они…
— Где это вы обучились ездке? — поинтересовался Новокшонов. — Такому сызмальства учат.
— Сызмальства и приучили, — ответил Кронид, стараясь ехать вровень с Новокшоновым. — Я ведь мальчонкой с матерью Семена Артемовича жил, у казаков многому научился.
Вот так удача! — возликовал про себя Новокшонов. Казацкий выученик едет с ним. Поладят они!
— Только вот у меня маленький вопрос имеется, — пересилив себя, спросил Новокшонов. — Я вот повстречал в дозоре вашем знакомого человека. Толмачев такой. Как это он к вам попал? Верует, не иначе?
— Не нравится? — угадал вопрос юноша. — И нам не нравится. Но детей наших учить надо грамоте, а других пока нет. Он и вызвался. Приняли в общину.
— Вот те раз, — опешил Новокшонов. — Он ведь у Цыглеева Минздравом командовал! Пока не сбежал.
— Мы приняли его в беде и выгнать не можем. Хлеб он отрабатывает, ведет себя достойно.
— Так любой затесаться может, — разочарованно сказал Новокшонов. — Еще предаст…
— Может, — согласился юноша. — Только у нас от глубины проступка и наказание. Пусть живет.
— Воля ваша, — пришлось согласиться Новокшонову. — А нам позволение селиться рядом будет?
— А разве есть Россия без казаков? — посмотрел на него Кронид. — Нам такие соседи очень нужны.
— Дай Бог вам здоровья! — заломил папаху Новокшонов. — Камень с души упал!
Юноша только усмехнулся.
Едва прибыли, Новокшонов ничего не сказал на призывно-вопросительный взгляд Бурмистрова, а прямиком направился к телеге Гречаного. Юношу подвели к самому изголовью.
— Здравствуйте, дядя Сеня.
— Кронидушка, мальчик мой! — брызнули слезы из глаз Гречаного. Ничего не спросил, откуда он здесь, как появился, просто смотрел на него и радовался. Ладонь свою положил на руку Кронида и молча улыбался. — Вот мне и легче стало…
— Я его сразу признал, — прошептал Новокшонову Бурмистров.
— Цыц! — прошипел Новокшонов и толкнул его в бок. — Тут жизнь наша решается.
— Дядя Сеня, казаки хотели бы поселиться рядом с нашей общиной. Если хотят жить обособленно — быть тому, если душа в душу с нами, надо всдичсскую веру принимать.
— Пусть кругом решают, — устало ответил Гречаный. — Мне уже безразлично, какой вере принадлежать.
Весть тотчас облетела стан от телеги к телеге, от казака к казаку и, как откатная волна, вернулась обратно.
— Надо ли так ставить вопрос? — выспрашивал Новокшонов. — Нельзя ли веру иметь каждый свою, а жить дружно?
— Надо, — выпрямился Кронид. — Наступают времена очень трудных испытаний, и разобщенность усугубит страдания.
— Вступайте в христову веру, и дело с концом! — вставил Бурмистров.
Кронид ответил твердо:
— Здесь мы живем. Великий Орий охраняет нас. Если чтимый Иисус способен на подобное! первым приму христианство. Готовы ли доказать силу своего Господа?
Казаки — народ горячий. Спор, единоборство, к теще не ходи, дай размяться. Но как?
— Кто знает силу казацкого спаса? — спросил Кронид.
Из толпы выступил один, средних лет, с лицом пытливым.
— А еще?
— Многих недостает, паря, издалече идем, — ответил вышедший казак. — Давай потягаемся. На пулю аль на шашку?
— Вам выбирать. Как хотите, — предложил Кронид.
— На пулю! — рубанул воздух рукой отчаянно.
Бурмистров перезарядил карабин.
— Штаны свежие, Епифан?
— Ожидай, — не обиделся казак. — Под пупок бери.
Грохнул выстрел. Казак переломился, но устоял под одобрительный гул зрителей. Через ворот рубахи казак добыл пулю.
— Тепленькая ишо, — предъявил он ее зрителям. — Становись ты, — кивнул он Крониду.
— Только сбоку пали, чтоб в сторону не ушла.
— А прямо? Слабо? — торжествовал казак.
— Прямо пуля вернется, — тихо ответил Кронид. — Вреда не хочу никому. Целься с того места, пуля пойдет в одинокое дерево.
Грохнул второй выстрел. Пуля вжикнула о кору дерева, сколов щепку. Казак кинулся к нему.
— Да вже… — оценил он фокус.
— А пуля у меня, — сказал Кронид и раскрыл ладонь. — У нас из десяти девять обученных. Казацкий спас от ариев, и сами они издревле поклонялись ведическим богам.
— А долго учиться-то? — обступили его со всех сторон.
— Быстро. Если в сердце прародитель Орий.
— Общежитие прямо! — загомонили вокруг. — Один входи, другой выходи. Как молиться? Истуканам, что ль?
— Мы творим молитву только в благодарение. Никогда ничего не просим. Он всегда с нами.
— Ты все же скажи, мил Человек, — протиснулся к нему старик. — Чем тебе не мил Христос? Сиволапов я, бывший писарь Войска Донского, верующий. Каково мне под старость лет обличье менять?
— Не надо, дедушка. Верьте в Христа, только помните, что над ним отец его небесный Орий. Он заступник.
Загомонили вокруг не осуждающе, не радостно, будто торговались в базарный день.
— Люди! — перекричал всех Кронид и в наступившей тишине обратился ко всем обычным голосом: — Мы никого не принуждаем, не заставляем приносить себя в жертву культу. Вас так долго вели по ложному пути, заставляя чтить чужих богов и кормить ненасытных служителей. Не будь их, ваша вера в Иисуса Христа могла быть чистой. Наша община сильна не оружием и стращанием, а от знания святая святых, которую прятали патриархи. Мы отдали тайну общине. Решайте.
— А вот как мусульманин захочет секрет познать, в стан проникнет? — истомился кто-то в сомнениях.
— Верующий мусульманин не посмеет, неверующий не познает. Это не секрет. Это познание истины.
— На зомбирование похоже, — тихо буркнул Бурмистров Новокшонову и получил от него чувствительный тычок под ребро, но Кронид услышал. Ответил не таясь:
— Зомби служат корыстным целям одного человека или группе. Нами исполняется только приказ свыше. От прародителя Ория.
— А почто попы таились, если приказ только свыше?
— А кто их тогда кормить станет! — под общий хохот ответил Новокшонов. — И чего ты, Ваня, таким стойким христианином стал? Помню, по куреням разъезжал, ведическую веру нахваливал.
— Я знания возил, а не опиум народный, — насупился Бурмистров.
— Верно, — заступился за него Кронид. — Религия — подавление знаний, вера — познание истины знаний. Думайте, казаки. Селитесь где нравится, об остальном думайте, — закончил он, вышел из круга к телеге Гречаного. — Дядя Сеня? — позвал он.
