Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
«Я испугался, что он решит, что я пытаюсь поставить его в неловкое положение, – писал в своем дневнике Додд. – Я не пытался. Но времена были настолько сложные, что мы не могли затронуть ни одной дипломатической или политической темы». Ганфштенгль, который очень старался поддерживать контакт и с послом, и с его дочерью Мартой, впоследствии отмечал, что для неловкости между канцлером и американским послом была еще одна причина. «Der gute Dodd, он не очень-то хорошо говорит по-немецки, его невозможно понять», – сказал Гитлер Путци. На фюрера вдумчивый подход Додда не произвел никакого впечатления. Он только рад был махнуть на него рукой, как на несущественную фигуру, представляющую страну, которая «безнадежно слаба и никак не может помешать реализации…[его] планов». Ганфштенгль разделял это презрение к Додду. «Он был скромным маленьким профессором истории, постоянно экономившим в своем посольстве и наверняка пытавшимся откладывать деньги с зарплаты», – писал он в своих послевоенных мемуарах. Во времена, когда с пышностью нацистов мог конкурировать только настоящий миллионер, этот посол вел себя скромненько, словно в кампусе при колледже».
Идея, что более богатый и эффектный посол мог бы «конкурировать» с нацистами – довольно странный, мягко выражаясь, аргумент, больше говорящий о Ганфштенгле, чем о Додде. Путци все еще тщеславно колесил по городу в роли гитлеровского пропагандиста, а Додд пытался упираться, останавливая надвигающийся нацизм, – пусть даже его усилия и оказались тщетными.
В первый год правления Гитлера нашелся как минимум один приезжий американец, который быстро сориентировался в происходящем и решил всерьез предостеречь нацистов. Его звали Шервуд Эдди, он был протестантским миссионером и национальным секретарем Христианской молодежной ассоциации. Он путешествовал и проповедовал в Азии, России и Германии, написав несколько книг о своем опыте и воззрениях. Общество Карла Шурца (названное в честь немецко-американского политика и журналиста, ставшего генералом в союзной армии во время Гражданской войны, а потом ставший первым американцем немецкого происхождения, избранным в Сенат) в июле 1933 г. устраивало Американский семинар, и Эдди был главой делегации гостей. Как он сообщил устраивавшим мероприятие, это на самом деле был его двенадцатый визит в Германию.
Продолжение подобных мероприятий должно было, по идее, показывать, что новый режим стремится к миру. На приеме немецкие ораторы восторгались недавней речью Гитлера в рейхстаге, посвященной международным отношениям. По мнению репортера Беллы Фромм, которая обычно присутствовала на подобных социальных мероприятиях, они донесли таким образом двойное послание:
«Нет никаких причин для беспокойства о наличии у Германии агрессивных намерений. В конце концов, основная идея фюрера – та же, что в Америке при Рузвельте».
Эдди ответил короткой речью о том, как он любит Германию, а затем очень деликатно коснулся темы нового режима.
– Я хочу отметить сплоченность, энтузиазм и рвение Новой Германии. Я всегда ценю энтузиазм и рвение, – начал он, но быстро перешел к следующему тезису. – Но кроме любви к Германии, я ношу в сердце еще большую любовь: к человечеству. – Именно эта любовь, продолжал он, сделала его рьяным поборником «непредвзятости и справедливости, свободы слова, прессы и собраний; фундаментальных моральных и экономических принципов». На случай, если кто-то не понял сказанного, он добавил, что «этих принципов должно придерживаться любое государство, претендующее на достоинство и настоящую культуру».
Эдди добавил, что он придерживался тех же принципов, находясь в России, и отказывался молчать о явных их нарушениях.
– Как друг Германии, я утверждаю, что вы сейчас нарушаете принципы справедливости, – продолжил он, так что у нацистов в аудитории, по словам Фромм, «аж дыхание перехватило». – Не бывает сортов справедливости – когда одна справедливость для «арийцев» и «нордического типа», а другая – для социал-демократов, коммунистов, либералов, евреев и пацифистов. И не надо говорить, что это ваше внутреннее дело. Как только в США кого-нибудь линчуют, на это сразу обращает внимание весь мир… И весь мир сейчас видит, когда вы совершаете подобную же несправедливость.
Разогрев обстановку, Эдди обратился к немцам еще более прямо:
– В вашей стране несправедливость творится каждый день, каждый час. Какие зверства совершаются за стенами ваших ужасных концентрационных лагерей? Я же вижу ваши газеты.
С этими словами Эдди поднял экземпляр нацистского ежедневника Vӧlkischer Beobachter с заголовком «70 000 евреев иммигрировали в Германию за последние 15 лет». Он объявил это утверждение не просто ложным, но и «подталкивающим молодежь к расовой ненависти, жестокости и бессмысленному уничтожению». Упомянув, что он уже слышал здесь в Германии о «травле евреев», Эдди предупредил:
– Это может привести к резне. Меня очень беспокоит будущее этой страны, которую я люблю.
Многие присутствовавшие иностранцы зааплодировали ему. «Нацисты сидели бледные от ярости, неподвижно и молча», – записала Фромм. Но у нее не было шанса написать что-то об этом уникальном выступлении американского миссионера в своей газете. Вместо этого другой репортер выбрал самые невинные куски из первой части речи Эдди и закончил текст от себя, якобы обещанием добиться более дружеского и понимающего отношения для Германии в его родной стране. «Я ошалела, когда прочитала этот репортаж», – записала Фромм в своем дневнике. Но она ничего не могла сделать, чтобы изменить такую официальную версию.
Эдди отличался от почти всех американцев, бывавших в то время в «Новой Германии», своим ясным взглядом на происходящее и готовностью говорить о непростых вещах. Беспокоились из-за поведения нацистов и другие, но мало кто по-настоящему понимал великое превращение, случившееся со страной и народом, равно как и всю его опасность.
Американские гости зачастую выказывали не более чем смутную озабоченность. Будущий писатель Райт Моррис, которому тогда было всего двадцать три года, отправился из Нью-Йорка в Антверпен в октябре 1933 г., чтобы попутешествовать
