Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
28 июля Додд изложил «самую печальную историю о преследованиях евреев, с которой я успел столкнуться». Известный химик Фриц Габер пришел к нему спросить, получится ли у него эмигрировать в США. Его уволили, нацисты лишили его права на пенсию, а он сам страдал от проблем с сердцем. Додд сказал ему, что квоты на иммигрантов все кончились, а для ученых нет никаких специальных вариантов. У Габера был альтернативный план – отправиться в Испанию. Додд так написал об этом: «Подобное обращение несет только зло правительству, что творит такие жестокие вещи».
Подобно генеральному консулу Мессерсмиту и другим американским дипломатам, Додду пришлось разбираться со множеством случаев, когда коричневорубашечники избивали американцев, особенно когда те не салютовали «хайль Гитлер». Министр иностранных дел фон Нейрат убеждал его, что сделает все возможное, чтобы в будущем такое не повторялось, но также утверждал, что коричневорубашечников «очень трудно контролировать, и я боюсь, что мы не можем их удерживать».
В речи на День Колумба перед званым обедом Торговой палаты США в отеле «Адлон» Додд решил немного высказаться о сути нынешнего правительства и опасностях репрессий. В присутствии представителей министерств иностранных дел, экономики и пропаганды он предупредил, что этот новый социальный эксперимент легко может закончиться катастрофой. «Не будет грехом, если знающий историю политик признает, что любая система, где рвущиеся к привилегиям систематически контролировали общество, кончалась полным коллапсом», – объявлял он. В качестве альтернативы он изложил мнение Томаса Джефферсона о том, что «для развития идеального социального порядка следует оставить каждому человеку полную свободу инициатив и действий, последовательно не позволяя одному человеку или группе людей получать выгоду за чужой счет».
Слова Додда немедленно встретили «бурными аплодисментами», но он заметил изрядное напряжение в комнате. Он также видел, что представители власти явно были недовольны его высказываниями и постоянными вмешательствами в инциденты с американцами. «Очевидно, что в официальных кругах меня начинают недолюбливать, – писал он. – Я полагаю, что это просто из-за противостояния нацистам». 17 октября посол получил возможность поговорить с Гитлером напрямую. Вот его первые впечатления: «Он выглядит несколько лучше, чем можно подумать по фотографиям в газетах». Когда Додд снова начал говорить о нападениях на американцев, Гитлер попытался его успокоить. Как написал в своем дневнике посол, «канцлер лично уверил меня, что любые нападения в будущем будут караться и что будет дано публичное предупреждение, что не следует ожидать от иностранцев салютов Гитлеру».
Но когда Додд спросил Гитлера относительно недавнего объявления о выходе Германии из Лиги Наций, канцлер «стал ныть» о Версальском договоре и недостойном обращении с Германией-жертвой со стороны победителей в Первой мировой войне. Додд согласился, что Франция поступала несправедливо, но попытался перевести разговор в более философское русло. Несправедливость – обычное последствие войны, сказал он, и привел в качестве примера то, как в США после войны поступили с южными штатами. Но Гитлеру была неинтересна история: он подозрительно помалкивал, когда бывший профессор пытался проиллюстрировать свою позицию.
За несколько дней до того Додд уже пытался обратиться таким же образом к философии, обращаясь к Рузвельту и объясняя суть происходящего в Германии. 12 октября он в письме президенту объяснял, что не надо спешить осуждать новое правительство и что надежда все еще есть. «Я твердо верю, что у народа есть право управлять собственной жизнью и что другие народы должны проявлять терпение, даже когда творятся жестокие и несправедливые дела. Пусть они попробуют претворить в жизнь свои планы».
Додд попытался вытянуть из Гитлера, каковы же его планы – в особенности не приведет ли какой-нибудь инцидент на германской границе к новой войне. «Нет, нет», – запротестовал Гитлер. Но когда Додд спросил, попытается ли Гитлер собрать европейскую конференцию в случае проблем в Руре, тот ответил: «Я попытаюсь, но возможно, что я не смогу удержать порыв немецкого народа». Додд сделал запись в своем дневнике после этого: «Он говорил о нацистах, которых сам же приучил к насилию». Вывод, который он сделал, звучал так: «Мое первое впечатление: он воинственно настроен и уверен в себе».
И все же Додд не был уверен, что народ Германии в полной мере поддерживает Гитлера, и задавался вопросом, насколько прочна на самом деле его власть. За два дня до встречи с канцлером он побывал в кино и обратил внимание, что появление Гитлера в ленте новостей вызвало довольно вялые аплодисменты. «Гитлер гораздо менее популярен в народе, чем был итальянский деспот Муссолини», – отметил он. Но Додд прекрасно понимал, насколько нацистское движение является опасным чисто физически. В полдень последнего воскресенья октября он гулял по Тиргартенштрассе и заметил приближающуюся колонну штурмовиков. «Я отошел в парк, чтобы избежать неловких ситуаций», – записал он в дневнике. Вполне понятно, что он предпочел не становиться персонажем громкого процесса, попав в ту же ситуацию, что и другие американцы, не отдававшие гитлеровского салюта.
Тем не менее Додд продолжал делать все, что мог, чтобы Германия как-то притормозила с репрессиями, сохранив толику свободы и достоинства. Когда ему предложили выступить 19 ноября на немецко-американской церковной конференции, приуроченной ко Дню Мартина Лютера, посол стал в своей речи говорить о жене Лютера, «как я бы говорил американской аудитории», – отмечал он с заметной гордостью. Аудитория его на две трети из немцев, на треть – из американцев, и все они аплодировали ему с энтузиазмом. «Я видел, как немцам нравится, что я говорю открыто то, что они сами боятся говорить даже в частном порядке, особенно о личной свободе и свободе вероисповедания», – написал он в заключение. У Додда не было иллюзий касательно намерений Гитлера. В начале декабря его британский коллега сэр Эрик Фиппс, также работавший в Берлине, заглянул к нему домой и сообщил, что Гитлер возобновил давнее предложение обсудить договор о разоружении с Францией. Согласно нему, Германия будет иметь право держать армию в триста тысяч человек, с артиллерией и «оборонительной авиацией». «Теперь Гитлер был готов включить в договоренность еще и обязательство в течение десяти лет не вступать в войну и соглашался на присутствие международных наблюдателей над состоянием вооружений Германии и её 2,5 миллиона штурмовиков и эсэсовцев. Додд пообещал передать пересказ этого предложения в Вашингтон и оптимистично заметил в своем дневнике: «Это похоже на настоящий шаг к разоружению».
Но если посол и лелеял надежду, что
