Нина Соротокина - Канцлер (Гардемарины, вперед - 3)
- А не показалось ее высочеству, что английский посол последнее время был странен... головой, - добавил Шувалов, остро взглянув на Екатерину.
- Бедный сэр Вильяме! Все могло быть. Он так эксцентричен.
Екатерину охватило беспокойство. Что имеет в виду этот въедливый инквизитор? Если и была у Вильямса какая-то тайна, то он увез ее с собой в Гамбург. Вдруг Шувалов прав, и мысли об отравлении государыни не более чем горячечный бред? Но было и прошло... Не сейчас же об этом думать! Екатерина улыбнулась Шувалову своей самой, как ей казалось, бесхитростной и доброй улыбкой.
Александр Иванович вдруг засуетился: пора идти, императрица не простит задержки фейерверка. Как только за Шуваловым закрылась- дверь, Екатерина сказала громко: "Какое счастье, я одна!" За ширмой раздался вздох облегчения.
Екатерина позвонила в колокольчик и попросила Владиславову организовать в честь фейерверка роскошный ужин: побольше, еды и вина! У всех праздник, так почему же она, главная виновница торжества, не может позволить себе хорошо поесть и выпить? А дальше шторы были отодвинуты, и начался самый причудливый пир, когда еды было много, а кувертов и вилок - совсем мало. Сколько было хохоту! Прислуга потом недоумевала, неужели великая княгиня одна могла уничтожить столько еды?!
Чудный был вечер, но когда все разошлись, Екатерина опять ощутила беспокойство, которое возникло во время разговора с Шуваловым. И почему-то неприятно было, что на этот раз Александр Иванович обошелся без тика. Кажется, она первый раз видела, чтобы во время разговора у него не дергалась щека. Его даже можно назвать красивым, а как он вежлив, предупредителен! Это и вызывало беспокойство.
Но к утру оно рассеялось. Государыня подарила Екатерине 60 000 рублей. Этой же суммой был награжден за рождение дочери Петр Федорович. Жизнь продолжалась, государыня была милостива, Понятовский рядом. Екатерина и думать забыла о Белове и той просьбе, которой она его нагрузила, но жизнь скоро напомнила ей об этом.
Улов Анны Фросс
Теперь уже не вспомнить, кто донес до Елизаветы расхожие домыслы, главное, что она сразу в них поверила и сделала аксиомой: отступление Апраксина после Гросс-Егерсдорфского сражения связано с болезнью и приказом "вероломной Катьки". Мог, конечно, и Петруша постараться. Его преклонение перед Фридрихом II могло толкнуть его на любой тайный приказ в пользу пруссаков. Но Апраксин бы такой приказ не больно-то и выполнил. А вот если Бестужев вкупе с великой княгиней постарались - сие для фельдмаршала убедительно!
Александру Ивановичу все это очень не нравилось. Апраксин был другом. Правда, фельдмаршал и Бестужеву был другом, но канцлер - волк и недоброжелатель. Была еще одна ниточка, соединяющая Апраксина с фамилией Шуваловых. Дочь Апраксина, несравненная Елена Степановна Куракина, уже давно состояла в серьезной любовной связи с Петром Ивановичем. Шувалов - средний честно сказал брату: "Костьми лягу, чинов лишусь, а честь Степана Федоровича защищу и на поругание не отдам!"
О деликатном деле был оповещен и Иван Иванович. Младший Шувалов не был ни интриганом, ни сплетником, но он был предан семье, потому стал вести с хворой императрицей осторожные разговоры, Апраксин-де не виноват, а если и отступил, то уж, конечно, без злого умысла, так, видно, его судьба повела..
-... или приказ, - не унималась Елизавета. - Великая княгиня всюду сует свой немецкий нос!
- Но тому нет доказательств! - тихо возражал Шувалов-младший.
- Так ищите!
В результате тихих бесед Ивана Ивановича сама собой обозначилась такая линия: Апраксин не виноват в отступлении, а виновны те, кто приказ сей отдал.
Бестужев и Екатерина.
После этих бесед и поехал вице-капрал Суворов в Нарву, оттуда привез переписку Апраксина - пухлую пачку писем. Среди них три ничего не значащих писульки Екатерины. С днем рождения поздравляет, надеется на победу, призывает разбить Фридриха... так, пыль! Александр Иванович не верил в эту версию.
Через два дня после того, как великая княгиня разрешилась от бремени, Анна Фросс принесла в лифе три документа. Шувалов развернул еще теплые бумаги. Это были письма к Вильямсу, расписка в получении 100 000 ливров, а также черновики какого-то документа, вернее фрагмент его, он начинался с девятого пункта и кончался одиннадцатым. Александр Иванович восхвалил себя за проницательность: переписка с английским послом существовала.
Но честно говоря, он был несколько разочарован. Могла бы Анна зачерпнуть погуще в мутной похлебке интриг молодого двора! И в лифе в три раза больше бумаг уместилось бы - во-он какой обширный. Но девочку тоже можно понять: "Ах, ваше сиятельство, я чуть не умерла со страху! Мне случай помог! Ее высочество никому не доверяет, а ключик этот только потому попал ко мне в руки, что боли у них при родах были сильные". Шувалов понимал, попадись девочка с этим серебряным ключиком, он и сам не смог бы защитить ее от Сибири.
- Сделала слепок с ключа, как я тебя учил?
- Нет, - пожала плечами Анна.
- Экая ты! Ну почему? Это же так просто! Ком влажной глины оставляет очень четкий отпечаток.
- Так он высох! Да и некогда мне было. Очень торопилась. А если бы Василий Шкурин вошел! Он бы сам меня прибил и на помощь не стал бы звать. Бумаг в ящике не много. Я взяла снизу, чтоб не сразу хватились, В ящике лежат ленты и тесьма, я думаю, для отвода глаз. Наверное, там есть тайник. Как только принцесса родилась, ее высочество сразу потребовали медальон с ключом.
- Вот видишь, как все неудачно получилось, - окончательно расстроился Александр Иванович. - Когда теперь предоставится случай заглянуть в этот ящик?
- Я думаю, через девять месяцев, - невозмутимо ответила Анна. - Граф Понятовский у нас днюет и ночует...
Шувалов захохотал. В эту встречу они засиделись в мастерской Мюллера дольше обычного. Вначале пили чай, потом перешли на вино. Видно, немец понимал в этом толк, в запасе у Мюллера были хорошие сорта. Анна была обворожительна, нежна, податлива. Он познал блаженство. Надо Мюллеру повысить ставку, а девочке сережки подарить или шелка на платье.
Чувство, которое он испытывал ночью в своем кабинете, ознакомившись повторно с бумагами, приближалось по накалу к высшему счастью. Удивительно, как он сразу не понял истинную цену этим документам. Дата выдачи расписки была убийственной. Вексель был оформлен уже после того, как рассорились с Англией. Это хороший документ. Шувалов любовно разгладил его рукой. Собственноручное письмо Екатерины к Вильямсу, судя по дате, было написано два месяца назад - Видимо, оно было отправлено послу, а потом им же возвращено. Обычное для того времени дело - адресат желает быть уверенным, что его письмо никогда не попадет в чужие руки и не будет использовано против него, поэтому просит по прочтении вернуть ему подлинник. Письмо было длинным, остроумным и оч-чень интересным. Великая княгиня обсуждала здоровье Елизаветы, пьянство наследника, пересказывала, очевидно с его слов, одно из заседаний Конференции. Александр Иванович был на этом заседании и может сам засвидетельствовать: происходящее на Конференции было переврано, видимо, Петр Федорович был пьян. Но главный интерес представляла фраза: "победа Апраксина очень несвоевременна, он не послушался моих советов..." Каких таких советов? Значит, государыня права, были приказы фельдмаршалу!
Третья бумажка была самая интересная. Рука великой княгини (все много раз перечеркнуто, но прочитать можно) начинается сразу с девятого пункта, всего пунктов было три. Текст такой: "То же распоряжение, какое получит капитан, должно быть дано вами сержанту лейб-кампании, и кроме того... (далее замазано)... сержант не отойдет от вас во время исполнения своих обязанностей, что не будет излишней предосторожностью по отношению к вашей особе". Пункт десятый гласил, что в это время должна будет собраться Конференция, дабы объявить о событии... ясно, какое событие они планируют... Похоже, что это указания великому князю, как вести себя при вступлении на трон! А это есть противозаконно и заговор.
Александр Иванович почувствовал, что взмок. Он с кривой усмешкой вспомнил свою первоначальную, непритязательную мечту- иметь на руках документ для шантажа, чтобы Екатерина шелковой ходила. Что ж, эта мечта его исполнилась с избытком. Раньше бы он сказал себе - на этом и остановись, но время сейчас другое. И дело здесь не в азарте, когда силки расставлены и собаки спущены, а в том, что пахнет большими переменами в государстве. Шувалов холкой чуял, что должен быть готов ко всему, он обязан ситуацию в кулаке держать, а там уж поймет, как ее надо использовать.
Сейчас надо докопаться до самого корня, а посему, как ни не хочется, придется ехать в Нарву. Надо самому потолковать с бывшим фельдмаршалом. Кто же другой скажет про великую княгиню: писала она ему приказы или не писала?
На губе
Про Александра Белова забыли. Он сидел на втором, а может, на третьем этаже неказистого как снаружи, так и изнутри старинной постройки здания. Когда его вводили в дом - арестованного, без шпаги, - было еще светло, глаза ему, разумеется, никто не завязывал, мог бы определить, какой этаж, но не до этого было. Тогда он только и успел схватить взглядом панораму двух крепостей, очень, кстати, живописную. Бурная Нарва, зажатая между двумя высокими скалистыми берегами, на правой стороне, где он сидел. Иван-город, на левой, куда он пялился уже двенадцатый день, - Нарвский замок с бастионами Пакс, Виктория и узкой, как кинжал, башней, прозванной Длинный Герман.
