Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым
Нас с поклонами встретил хозяин зимовья, пожилой якут Егор Слепцов, и усадил, видимо, на почетном месте, между раскаленной плитой и цветастой штапельной занавеской, за которой стояла железная кровать.
Плита нещадно палила, и мы поспешили снять пальто, после чего уселись на табуретках за небольшим квадратным столом.
Мне показалось, что Егор тревожно поглядывает в сторону остальных гостей. Их было пятеро - бледных, худосочных, горластых парней, как-то неестественно оживленных. Одеты они были кто во что горазд, только башмаки одинаковые. Парни с наигранной лихостью играли в карты, уснащая речь дичайшим жаргоном, и с детским любопытством поглядывали на нас. Я подумал, что это, наверное, бывшие уголовники. Где-то в этих краях была колония.
Слепцов заварил чай прямо в большом закопченном чайнике, булькавшем на плите, и налил нам по кружке. Сахар он подал на тарелке. Черствый хлеб положил прямо на чисто выскобленный стол.
Я посмотрел на встревоженного зимовщика, на картежников, на этот мрачный барак и от души пожалел, что мы не добрались до обсерватории. Не знаю, жалел ли об этом Марк. Он, к моему удивлению, поздоровался за руку с одним из парней, назвав его Миша Мору, и коротко спросил его о чем-то. Только этот Миша, видимо цыган, и имел имя. Остальные вместо имени носили клички. К концу этого бесконечного вечера я их усвоил: "Гусь", "Сурок", "Топорик" и "Рахит". Самый противный среди них был Гусь: с большим кадыком, носатый, жилистый, изжелта-смуглый. На висках его набрякли жилы. Волосы были редкие и жирные, серого цвета. Маленькие водянистые глаза смотрели подозрительно, недоверчиво. Несомненно, он был самый злой в этой компании, где явно повелевал. Наверно, ему нравилось быть вожаком. Забегая вперед, скажу - этот прожженный тип все же имел имя: Семен Шашлов. Он был рецидивист, но уже два года, как освободился от заключения, работал и пока законов не нарушал.
С первого взгляда этот подонок внушил мне неописуемое отвращение и страх. Почему-то лишь мне одному. Женя Казаков и Лиза явно не жалели о неожиданном приключении. Им было интересно и весело.
Лиза разрумянилась от близости огня, черные глаза радостно блестели, на полных губах сияла улыбка. Кажется, Женя был очарован ею с первого взгляда. Он глаз с нее не сводил, а Женя был не из тех, что заглядываются на каждую встречную девчонку. Уж я-то его знал. Меня разобрал смех: знал бы Женя, что она - Абакумова. Я нарочно, когда знакомил их, сказал просто: "Лиза, наш метеоролог-наблюдатель".
Как она слушала - вся внимание, сочувствие. Она каждого выслушивала с интересом - и меня, и Марка,- но так она, пожалуй, никогда не слушала. Женя рассказывал о своем новом проекте - проекте "парового котла".
- Если сжать подземное море газами до высокого давления, получится нечто вроде парового котла. Можно нагреть его до трехсот или пятисот градусов.
- Разве это возможно... вскипятить подземное море? - чуть задохнувшись, спросила Лиза. Глаза ее округлились.
Женя не сразу ответил. Он, кажется, потерял нить. Серо-синие, с постоянной смешинкой глаза потемнели и посерьезнели. Он как-то странно смотрел на Лизу, а она на него - ожидала ответа. У Жени был матовый цвет лица, не поддающийся загару, тяжеловатый подбородок, волевой рот и красивый лоб. Светло-каштановые волосы за эти годы поредели, со лба обозначились залысины, но пока они его только красили. На Жене был теплый пушистый свитер очень яркой расцветки. Он привез его из Норвегии.
- Нужно расплавить породы, граничащие с водой, и вызвать искусственные подземные извержения. Если вы слышали, вулканическая лава обладает очень ценным свойством - малой теплопроводностью... Основная задача - добраться до магмы. Над этим бьются ученые всего мира.
Его способ, как я понял, заключался в том, чтобы пробурить направляющую скважину до дна подземного моря. Опустить в нее атомный буровой снаряд реактор, заключенный в тугоплавкую оболочку. Снаряд будет расплавлять породу и, под действием собственного веса, опускаться к центру Земли. Как только атомный бур достигнет магмы, она начнет извергаться в бассейн. Давление в подземном "котле" повысится до 10 000 атмосфер. Температура подымется до 700 градусов. Из скважины на поверхность хлынет вода. Вода приведет в движение турбины мощных электрогенераторов, обогреет города, даст заводам ценное сырье.
- Это и есть ваша работа на докторскую диссертацию? - спросила Лиза.
Женя рассмеялся.
- Что вы! Эти проекты - мое хобби. Тема диссертации более прозаична и суха.
- Вы уже забыли о своем "проекте кольца"? - спросил я. Женя усмехнулся.
- Почти забыл. Это было наивно. Но о нем тогда много писали.
- Какого кольца? - спросила Лиза, и Казаков стал рассказывать ей о своем полузабытом проекте.
Марк молча слушал и пил чай - вторую кружку. Слушать он не умел: быстро задумывался о чем-то своем, как бы мысленно уходил от собеседника. Это всегда раздражает людей. И о чем он всегда думал? Но в тот вечер он был здесь и почему-то все посматривал на меня.
Женя стал рассказывать о поездке в Норвегию. Ему очень понравилась эта страна - ее фиорды, скалы, фиолетовые ели, островерхие крыши фермерских и рыбачьих домиков. Женя выезжал с группой советских геофизиков по специальному приглашению ученых. Несмотря на молодость, его труды уже переводились за границей.
- ...интеллигенция! - донеслось до меня, конечно, с соответствующими эпитетами.
Я испугался, что Лиза услышит. Парни кончили играть в карты, что-то им не игралось. Может, им было обидно, что мы не обращали на них внимания? Мы были попутчиками, и, пожалуй, нехорошо от них отделяться.
Усадив нас за маленьким столом, якут как бы отделил "чистую" публику от "нечистых". Меня это сразу покоробило (как-то неловко!). Ведь за их столом было много места. Но Женя принял это как должное, и я промолчал.
Я поднялся и нерешительно подошел к ребятам.
- Черт знает, когда кончится эта пурга,- сказал я для начала разговора.
- Вы из Черкасского, что ли? - спросил белобрысый парень в женской фуфайке - Сурок.
- Мы из обсерватории на плато,- пояснил я и присел на край скамьи. Парни миролюбиво подвинулись, давая мне место.
- Загадка мантии Земли скоро будет разгадана...- донесся до нас голос Жени.
- Профессор? - кивнул на него Топорик (почему Топорик?). У него была противная привычка подмигивать. А Рахит все время хихикал, к месту и не к месту. Может, это у него было нервное? В пятом классе со мной учился мальчик, он всегда смеялся у доски, за что ему снижали отметку. Но он действительно не мог удержаться.
- Просто научный работник,- ответил я Топорику,- кандидат.
- Ах, просто научник? Кандидат... в профессора или академики?
- Кандидат наук.
- А ты тоже кандидат?
- Мне девятнадцати не исполнилось, учиться да учиться еще надо,спокойно пояснил я, делая вид, что не замечаю насмешки.
- Будешь учиться?
- А как же? - удивился я.
- А кто у тебя папаша? - Это спросил сам Гусь.
- Географ.
- Преподает в школе географию?
- Нет, он исследователь. Сейчас в Антарктиде.
- Ишь ты! Ну, а мы - чурки с глазами,- представился Гусь. Водянистые глазки его злобно сощурились. Пожалуй, ему было все сорок лет...
Топорик подмигнул. Рахит захихикал. У меня заныло под ложечкой. Я ощутил что-то вроде тошноты. И жалко мне их было, и как-то противно. А перед Гусем они явно заискивали, хотя он был худший из них.
- Из-за интеллигенции все беды,- изрек Гусь. Застарелая как туберкулез, ненависть прозвучала в его надтреснутом голосе.- Я не какой-нибудь там контрик. Против Советской власти ничего не имею, но интеллигенцию ненавижу от всей души. Интеллигенция и атомную бомбу придумала...
Я с удивлением посмотрел на Гуся. Такого дурака я встречал первый раз. А он продолжал, красуясь перед товарищами, которые слушали его совершенно серьезно и даже одобрительно:
- Попался мне один такой, из интеллигенции, в очках и с портфелем... В глухом переулке. Решил я позабавиться. Показал ему перочинный ножик и говорю: "Встань на одну ногу и кукарекай, да погромче у меня, не то..."
Парни так и закатились, уж очень им было смешно. Особенно заливался Рахит.
- Ну и что, кукарекал? - лениво спросил Сурок.
- Еще как! Это ж, доложу я вам, было зрелище. Кукарекал, пока мне не надоело слушать. Тогда я поддал ему ногой под зад: "А ну, беги, пока я тебе!" Ох и удирал!
Все хохотали до слез, только цыган Мору как-то странно посмотрел на меня.
- Какая чушь! - не выдержал я. Гусь сощурился.
- Слышите, ребята, он не верит! Ты не веришь мне?
- Конечно нет. Не понимаю, зачем вам надо выдумывать такое? Что за удовольствие!
- Значит, я это выдумал?
- Вам лучше знать... Этого просто не могло быть.
- А ты... чудак! Почему же не могло?
- Потому что интеллигентный человек никогда не унизит своего достоинства ни перед кем. Это узнали еще фашисты. И задолго до фашистов было известно.
