Клара Маштакова - Легенды и были Кремля. Записки

Не спеши…

Знаешь ли ты, дорогой гость, что этих вещей касались руки Ивана Сергеевича? И ты слегка тронь спинку старинного дивана, на котором почивало целое поколение семьи Тургеневых, осторожно коснись корешков старинных книг, погляди на портреты родителей писателя. Как строго и проницательно смотрит Варвара Петровна — всевластная хозяйка этого дворянского гнезда, как красив и статен отец писателя Сергей Николаевич, как печальны его прекрасные глаза. А когда выйдешь на крыльцо и вдохнешь полной грудью терпкий бодрящий воздух осени, настоянный на аромате увядающего сада, вспомни, милый друг, последнее обращение умирающего Ивана Сергеевича Тургенева к тебе, ко всем нам: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, моему молодому дубу, — родине поклонитесь…»

СВЯТОЧНАЯ НОЧЬ В ТАРХАНАХ

… смертей злокозненная цепь…

…Января 1810 г. в имение помещиков Арсеньевых, что затерялось где-то в глубинке России в Чомбарском уезде Пензенской губернии, съехалось множество гостей.

В то святочное утро падал редкий снежок, но к вечеру завьюжило, замело, снег валил хлопьями, укутывая в белое пушистое покрывало дорогу, ровняя ее с полем.

Стемнело рано, и редкие огоньки утонувших в сугробах деревень едва мерцали в снежной дымке. Тем ярче вдруг вспыхивали освещенные окна усадьбы.

Гостей ждали… Праздник устраивался грандиозный: готовился к постановке спектакль, затем праздничный ужин и маскарад, детей ждала елка с подарками.

В теплом воздухе разливался ни с чем не сравнимый запах только что срубленной ели. Из комнаты Машеньки, дочери хозяев, доносилось веселое щебетание и смех девушек: там готовились к святочному гаданию, но не решили, как лучше гадать — на тлеющих поленьях или на свечах. В комнате хозяина у горящего камина соседи-помещики курили трубки, хозяин угощал гостей очень старым французским ликером. Тут к слову заговорили о Наполеоне. Все говорили разное, но никто не предполагал, что война отечественная чуть ли не на пороге. А на улице уже разбушевалась настоящая пурга. Зато как хорошо, как уютно было в доме. Хозяйка Елизавета Алексеевна прекрасно обставила свой дом: везде только старинная мебель, а в ее кабинете гарнитур времен Екатерины II, на стенах старинные картины и гравюры, массивные бронзовые канделябры, хрустальные люстры и… везде цветы: на окнах, на подоконниках, в настольных вазах. Цветы из собственной оранжереи, самые разнообразные.

Арсеньева приобрела село Тарханы, земли и пруды, пастбища в 1794 г.

Сохранилась купчая: «.. лета тысяча семьсот девяносто четвертого, ноября…действительный камергер Иван Александров сын Нарышкин, в роде своем не последний, продал я лейб-гвардии Преображенского полку прапорщика Михайлы Васильева сына Арсеньева жене Елизавете Алексеевой дочери недвижимое свое имение — село Никольское, Яковлевское…» Из купчей следует, что юридической хозяйкой Тархан стала Елизавета Алексеевна Арсеньева. Да и имение было куплено на богатое приданое, которым ее щедро одарил отец Алексей Столыпин. Молодая хозяйка Тархан была урожденная Столыпина из знатного рода тех Столыпиных, кои представители занимали важные государственные посты десятки лет. Она была, как и все Столыпины, характера властного, деспотического, духа гордого и сильного.

Величественная осанка, повелительные интонации в голосе подчиняли людей, ее боялись.

Елизавета Алексеевна ко всем обращалась на «ты» и говорила всегда то, что думала. Судя по ее портретам и воспоминаниям современников, Арсеньева была красива, среднего роста, хорошо сложена, а главное, что ее делало совершенно неотразимой, — черные огненные глаза, придававшие ее взгляду какую-то загадочность. Ее взгляд унаследовал внук.

Вышла замуж Елизавета Алексеевна по страстной любви. Отец не был в восторге от брака: и чином жених не вышел, и не богат, не знатен, да и моложе невесты на восемь лет.

Молодые первые годы жили мирно и благополучно. Всю хозяйственную деятельность Елизавета Алексеевна забрала в свои руки.

Она сразу перестроила старый барский дом, разбила прекрасный парк, посадила сады фруктовые. Верхний и Средний пруды заполнили водой. Все это придало усадьбе живописный вид: по весне вокруг буйно цвела сирень, а жемчужная россыпь ландышей покрывала лощины, холмы, перелески и барскую усадьбу. Михайла Васильевич ни во что не вмешивался, но чувствовал себя не очень уютно с властной супругой.

Он днями пропадал на охоте, то объезжал огромное поместье, то зачем-то ездил в город. Не сблизило их даже рождение дочери, хотя каждый по-своему любил ее очень.

И появилась у несчастного Михаилы Васильевича любовь на стороне. Как тогда говорили, «предметом» любви стала соседка-помещица А.М. Мансырева, замужняя, многодетная мать. О тайных свиданиях супруга Елизавета Алексеевна не догадывалась.

К вечеру, когда все приготовления к празднику были закончены и Михайло Васильевич ушел в театр (он изъявил желание заниматься спектаклем, где исполнял роль могильщика), Елизавета Алексеевна прошла к себе навести последние штрихи туалета.

Парикмахер давно ждал госпожу и тотчас начал укладывать ее прекрасные волосы на французский манер, но непослушные завитки падали на лоб.

Он все пытался вплести в прическу живые цветы, но Елизавета Алексеевна, посмотрев на свое отражение в зеркале, переколола цветы к высокому кушаку платья.

Платье было восхитительным, выписано из Парижа. Две модистки-горничные подкалывали еще какие-то складочки и кружева, но Елизавета Алексеевна, устав от этого обряда, отослала всех прочь.

В эти-то минуты к ней без доклада вбежал «верный» человек и с порога закричал: «Барыня, «пассия» вашего супруга госпожа Мансырева уже в дороге, едут в Тарханы!» На какое-то мгновение Елизавета Алексеевна замерла, даже встала. Затем она снова села за столик, взяла перо и бумагу и крупно и размашисто написала: «Если изволите приехать на вечер, прикажу выпороть на конюшне, как простую девку!» Слуга, тотчас оседлав лошадь, поскакал навстречу незваной гостье. Через некоторое время карета Мансыревой развернулась и исчезла в сплошной мгле.

Елизавета Алексеевна еще какое-то время сидела в кресле, не в состоянии двинуться с места. Она любила мужа страстно, верила ему безоглядно, тем страшнее был удар.

Люди знали о любовной связи барина, а она нет!

В один миг рухнуло благополучие семьи, грянула страшная беда, изменившая всю жизнь семьи Арсеньевых!

Тем временем прозвучал звонок, и все гости прошествовали в театр.

Спектакль «Гамлет» начался…

Как только Михайло Васильевич вышел на сцену, он увидел лицо супруги, сидевшей вместе с дочерью в первом ряду.

Она была ослепительно красива, но ее лицо, казалось, было выточено из белого мрамора, только гневно горели глаза!

Как молния пронзила Михайло Васильевича: «Все знает, никогда не простит, никогда!..»

Спектакль был в разгаре, овациями награждали всех участников.

После окончания спектакля у Елизаветы Алексеевны хватило сил пригласить всех гостей к столу. Гости, войдя в зал, были приятно удивлены: на столе розовел молочный поросенок с ошейничком из лавровых листьев, серебрилась заливная стерлядь в глубоком блюде, а вкрапленные перышки зеленого лука выглядели как осока, сочная жареная индейка красовалась под веточками моченой брусники, рядом белорыбица с зелеными глазками крохотного огурчика, но особенно хорош был гусь, начиненный трюфелями, с головкой и короной из обливного сахара.

Вина были рейнские, коньяки и ликеры французские, а наливки домашние. На отдельном столике в большой корзине аппетитно пахли пироги: с вязигой, с грибами, с капустой, с зайчатиной, с мясом…

Пиршество началось. Хохот, пение, ряженые, музыка. Но хозяйке было не до веселья.

Хозяин все не появлялся, что вызывало недоумение гостей. Когда гости совсем развеселились, Елизавета Алексеевна послала камердинера супруга найти хозяина непременно.

Вскоре слуга явился и тихо сказал: «В доме барина нет, на дворе тоже, все экипажи на месте, их лошадь не оседлана…»

А метель все набирала силу, за окном уже выла вьюга, начался сильный буран.

Тогда Елизавета Алексеевна приказала всем дворовым взять факелы и искать барина повсюду: в театре, во флигеле, на конюшне, во дворе.

Елизавета Алексеевна прошла к себе и, встав на колени под образа, страстно молилась о спасении супруга.

Через некоторое время к ней вбежал слуга и, повалившись в ноги, запричитал: «Михайло Васильевич руки на себя наложил, прямо в театре!»

«Молчать!» — закричала Елизавета Алексеевна. И сама тотчас отправилась в театр.

Там в летней гардеробной была уже взломана дверь, а на полу вниз лицом лежал в костюме могильщика, даже еще в маске, Михайло Васильевич… Рука сжимала записку. Что в ней было? Елизавета Алексеевна узнает…